Любовь и прочие неприятности 2. Дети и родители

08

— Вот это класс! — восхитился Макс.

Я согласился, выглядело действительно потрясающе. Крестный, правда, когда узнал, куда мы отправляемся, высказался по-другому: «Чудовищное убожество, хрустальный шар, который вот-вот треснет прямо в космосе...» Убожеством я это творение человеческого и не только человеческого гения не назвал бы, но на хрустальный шар космическая станция Йорктаун была очень даже похожа. После непростых месяцев на базе аугментов нас отправили на Йорктаун отдохнуть и «проветриться».

На базу я попал в состоянии бессознательном в специально предназначенных для транспортировки пострадавших гравиносилках. Макс потом со смаком, в подробностях рассказывал, как Командор, встретив нашу группу, едва переступившую порог шлюза, прямо на месте начал распекать «двух самонадеянных идиотов, не способных справиться с заданием, чью работу пришлось выполнять сопливым детишкам», не стесняясь в выражениях и игнорируя окружающих. «Два идиота» стоически терпели публичную экзекуцию и недобро смотрели на остальных встречающих товарищей, намекая этим, что если от Командора они готовы выслушивать порицания, то остальные пусть только попробуют... Я так понял, им это долго потом аукалось.

Насчет нападения мало что выяснили. Аналитики флота и сами суперы, исследуя доступные факты и изучая донесения пограничников, сошлись во мнении, что целью клингонов был именно госпиталь спасателей и диверсия на планете. В устрашение, так сказать. Получается, это нам так «повезло».

На поправку я шел достаточно быстро. По словам мамы, любой другой с такими ранениями пролежал и восстанавливался бы раз в пять дольше, и то не факт. Как только я встал на ноги, начались трудовые будни, и первые месяцы нас буквально вымотали. Мы постоянно ходили обвешанные и обклеенные медицинскими датчиками, по несколько раз в день проходили сканирование: до еды, после еды, перед физическими нагрузками и после них, перед сном, после сна, иногда во время сна — спать под сканером оказалось тем еще удовольствием... И тесты, постоянные гребаные тесты на внимательность, память, выносливость, скорость реакции и еще туева куча всего, о чем мы раньше и понятия не имели, зато ощутили сейчас на своей шкуре в полной мере. Да постоянные анализы, куда же без них. Это было ужасно. Мы предполагали, что будет тяжело, но к такому готовы не были. Хотелось выть волком, взбеситься и вытворить какую-нибудь глупость в знак протеста. Останавливало лишь понимание, что это будет выглядеть детской истерикой и все равно ничего не решит. И мама. Становилось гораздо легче, стоило ей нас проведать и потрепать по макушке.

Помимо всего этого, потихоньку не прекращалось и обычное наше школьное обучение. Учителя, конечно, были не простыми, все они носили форму с погонами, выполняли приказ и попали на базу через Службу безопасности, дав подписку о неразглашении, попутно проходя свою собственную, неведомую нам, стажировку.

Любопытство. Вот что чувствовали мы по отношению к себе вне стен лабораторий, особенно первое время. Это смущало. Непривычно было ловить на себе слишком заинтересованные взгляды незнакомых людей и, реагируя на просьбы, рассказывать что-нибудь о своем детстве. Радовало, что такое любопытство было ненавязчивым, не нарушало личных границ и добавляло лишний плюсик к нашему привыканию.

Чей интерес был постоянным, так это отцовский. Часто мы видели его, стоящего неподалеку со сложенными на груди или сцепленными за спиной руками, с всегда идеально ровной спиной, бесстрастно наблюдающего за нами во время тренировок или обследований. Он редко задавал вопросы и вступал в разговор, но без проблем мог объяснить что-либо непонятное. Стоит ли говорить, что самое подробное объяснение я получил на летной палубе, куда выпросил разрешение на посещение при первой же возможности. Там же я получил от него первый кивок одобрения на свои грамотно заданные вопросы и самостоятельные пояснения. Это было неожиданно и, чего уж там, чертовски приятно. Но неловкость с моей стороны все равно была сильная — слишком непонятный он человек. Я не чувствовал от него угрозы в отношении себя, Макса или мамы, но была в нем какая-то мощь, опасная и подавляющая. От аугментов от всех веяло чем-то таким, а от него особенно.

После того, как Док перестал выворачивать нас наизнанку и сбавил обороты, должно было бы стать полегче, но нет — за нас взялись сами суперы. Обучение по их собственным методикам выматывало как бы не хуже, заставляя нас ощущать себя никчемными и слабыми особями и выбивая остатки превосходства, которое мы, хоть и не показывали, но все же иногда испытывали по отношению к сверстникам. Только вот после Зайры роптать даже в мыслях не было. Сцепив зубы, через немогу мы изо всех сил стремились стать лучше. Видимо, выяснив пределы наших возможностей, нас заставляли выкладываться по полной: и морально, и физически, и так, что мозги закипали. Никогда не думал, что за такой короткий срок можно столько всего выучить и неслабо натренироваться.

Как-то раз утром мы с Максом обнаружили, что от усталости не заметили и уснули прямо в одежде в обнимку на одной кровати. Тут же едва не подрались, обвиняя друг друга в онемевших руках и затекших шеях. В другой раз было еще смешнее: осоловев от сытного ужина, вырубились прямо в столовой. Меня тогда разбудил незнакомый аугмент. Он, не обращая внимания на мои слабо-вялые попытки сопротивления, аккуратно закинул меня на свое плечо и отнес в нашу комнату, где уже спал брат, свернувшись калачиком на моей кровати.

Однажды, поддавшись минутной слабости и ничего не сказав Максу, решил найти утешение у мамы или, на крайний случай, у бабушки. И отправился к ним в лабораторию. В кои-то веки они были одни, сидели рядом и разговаривали.

— Ты выглядишь совсем усталой и потерянной.

— Да как-то... — мама неопределенно махнула рукой, — все так странно. Дело даже не постоянных исследованиях. Все эти мужчины и несколько женщин, которые не могут... В общем... Ты еще не в курсе, оказывается, почти все женщины аугментов решились на беременность.

— Ничего себе! Я так понимаю, в ход пойдут твои яйцеклетки? И будут у наших мальчишек братья или сестры.

— Двое уже готовятся, остальные потом, по обстоятельствам.

— Понятно. Но сдается мне, что дело не только в этом. В Нем, да?

— Угу, — мама сникла и уткнулась в плечо Марии, — сама не знаю, что со мной творится. Когда он рядом — не соображаю ничего. Думала, прошло все, а оно еще хуже стало...

Я почувствовал себя законченным эгоистом. Ей самой нелегко, а тут я с глупой жалобой. Кашлянув, решил обозначить свое присутствие. Мама обернулась и забеспокоилась:

— Алекс? Что-то случилось?

Я подошел и обнял ее.

— Да нет, все нормально, просто тебя хотел увидеть...

...Свою долю ласки и утешения я, безусловно, получил. Даже не представляю, что было бы, окажись мы в таких условиях поодиночке, без поддержки родных.

Чуть позже, укладываясь поудобнее в постели, вспоминая услышанный разговор, я задумался. А ведь действительно, мама и наш новоявленный отец по отдельности ведут себя совсем иначе, чем когда находятся поблизости. Стоит им оказаться в одном помещении, мама напрягается и большей частью молчит; у него и так прямая спина становится еще прямее, при этом он постоянно поглядывает на маму. Да таким взглядом, хм... Захотелось подтвердить свои догадки.

— Макс! — позвал я лежащего у противоположной стены брата. — Макс! Макси-имушка-а!

— Чего тебе? Алексеюшка, блин. Я, вообще-то, почти уснул.

— Почти не считается. Как думаешь, между нашими родителями что-нибудь есть?

— Ну-у, я не уверен, конечно, но мне ка-ажется...

— Макс, не тяни кота за яйца!

— Да! Есть что-то такое. Отвали уже.

— Ладно. Надеюсь, ему не позволят ее обидеть.

— Скорее, наоборот...

— Ма-акс!

— Лекс, ты достал! Я спать хочу!

— А у нас скоро братишка появиться, ну или сестренка...

— Чего-о?!

Позабавившись уморительным видом брата, я рассказал, что к чему.

— Что-то я не представляю Илву или Сигрун в роли мамочек, — сказал ошарашенный Макс.

Я тоже не представлял. Из семи женщин аугментов мы познакомились только с двумя. Если честно, мы их побаивались. Миниатюрная рыжая Илва обучала нас стрельбе, своими изящными ручками она с легкостью орудовала здоровенной скорострельной пушкой и крупнокалиберной винтовкой и вообще была фанаткой всего такого смертоносно-большого. Я бы не удивился, если бы узнал, что она и спит в обнимку с «миниганом». Сигрун же, высокая, с азиатскими чертами женщина, почти каждый день гоняла и сворачивала нас узлом, занимаясь рукопашкой. Таких воительниц трудновато представить воркующими с младенцами. Мы их как женщин-то не воспринимали! Интересно, кого выберут на роль папаш? Несколько дней мы развлекались, строя предположения, но потом интенсивный темп взял свое, стало не до этого.

С каждым днем, с каждым месяцем накапливалась усталость и раздражение, что стало сказываться на учебе и самочувствии. Хоть мы и привыкли к новому окружению, но невозможность отвлечься, пообщаться и подурачиться с друзьями в привычной обстановке действовала на нервы. Тем поразительней было узнать, что о нашем психическом здоровье обеспокоились, и после восьми месяцев нашего пребывания на базе отправили на Йорктаун. Йорктаун был выбран не случайно. Он был недалеко, и именно в это время там будет находиться большая группа экскурсантов — кадетов нескольких колледжей, в том числе и нашего бывшего, где для них устраивалась обширная трехнедельная познавательно-развлекательная программа. Вот к ним мы и присоединимся с простой и почти правдивой легендой: переведенные в связи с семейными обстоятельствами в другое учебное заведение.

— Мам, раз ты не летишь, может, и нам остаться? — неуверенно спросил Макс.

— Не стоит. Вы отдохните и постарайтесь ни во что не влипнуть. Со мной все нормально будет, — сказала мама и вдруг вспыхнула румянцем. В тот момент я на это почти не обратил внимание. Мама помахала нам рукой, мы махнули в ответ и поспешили к трапу небольшого курьерского корабля, должного доставить нас на космическую станцию. За край сознания зацепилась странноватая деталь: нас также провожал Хан; переговорив с пилотами, он подошел и встал рядом с мамой; очень близко встал. Странность мелькнула и пропала. Все мысли были заняты предстоящим перелетом и встречей с друзьями.

Йорктаун уникален. Он являл собой воплощение самых передовых на данный момент технологий Федерации. Имеющий почти сорок миль в диаметре, способный вместить в себя сотни тысяч граждан, этот прозрачный огромный город-шар имел многочисленные телепортационные кабинки, мощную корабельную верфь и был просто-напросто красив. Здания, утопающие в зелени, просторные площади и много кристально-чистой воды. Это все находилось на рукавах, изгибающихся по всей окружности, нависающих друг над другом и удерживающих свое великолепие с помощью своих собственных гравитационных потоков, исходящих из центрального ядра, что питалось от мощного термоядерного реактора, который обеспечивал энергией и всю остальную станцию.