Убийца на краю империи

* * *

Заточение растянулось на несколько часов, как я и рассчитывал. За это время я набросал в голове план покупок, обдумал модификацию кусаригамы, которую я хотел бы заказать у Фёдора, а также прикинул, что неплохо было бы попросить у паренька кейс с ячейками для хранения всякого-разного оружия. А ещё я активно обдумывал проблему отсутствия огнестрела. Знаете, хороший ствол типа "стечкина" или "макарова« существенно упростил бы мою жизнь.

Когда мне захотелось в сортир, я начал стучать по прутьям решётки и звать надзирателя.

Никто не откликался.

— Заткнись там, — раздался прокуренный голос крашеной давалки.

— Я в туалет хочу.

— Все хотят.

— У них тут сортира нет?

— Есть, — вмешался в разговор барыга. — Только ходят туда по расписанию. И по очереди.

Я перестал стучать.

Дурацкие правила.

Сделали бы камеру с общим сортиром, чтобы не возиться с каждым сидельцем по отдельности… Ну, или доступ из каждой камеры к общему санузлу предоставили бы… Тоже вариант.

Терпеть я ещё мог, поэтому вновь погрузился в медитацию. Хотелось верить, что я не проведу здесь остаток вечера и ночь. Местечко неприятное.

Через полчаса лязгнули засовы двери, ведущей из коридора на лестницу, и в подвале появился неизвестный полицейский.

— Иванов?

— Я здесь, — открываю глаза.

— Готовься на выход.

Уже интересно.

Лёд тронулся, господа присяжные заседатели.

Дородный коп, повозившись с ключами, отпер решётчатую дверь моей камеры. Быстро натянув мокасины и завязав шнурки, я шагнул в коридор.

— Топай, — прогудел конвоир.

— А можно в туалет?

— Вон дверь. Одна нога здесь, другая там.

Сортир притаился за поворотом. Клетушек для заключённых во втором коридорчике не было — насколько я понял, там располагались хозяйственные помещения. Я остановился перед дверью с литерой «Т». Никакого распределения на мужчин и женщин. Пожав плечами, я вошёл внутрь и оказался в пропахшем хлоркой кафельном царстве. Два умывальника, четыре кабинки, писсуары. Решётка на замазанном белой краской окне. Шумит вода в подтекающем бачке…

Через несколько минут я уже топал по знакомому этажу. Конвоир предсказуемо отвёл меня в кабинет Мирзенко, постучался и кивнул. Дескать, тебя ждут.

Фелицкой не было.

Зато в кабинете присутствовал человек… с которым я никак не рассчитывал пересечься. Вадим Петрович, школьный надзиратель. Одарённый, владеющий навыком телепортации.

— Добрый день, — поздоровался я.

— И тебе не хворать, — Вадим Петрович явно был не в духе. — Подпиши, что тебе дают, и выметайся на все четыре стороны.

Капитан сунул мне в руки целую пачку бумаг.

Я бегло просмотрел содержимое писулек. Всё отпечатано на пишущей машинке, компьютерным набором и близко не пахнет. Первый бланк представлял собой мои показания, где чёрным по белому было указано, что я защищался от нападения, в результате чего по неосторожности расправился с нападавшими, бла-бла-бла. Претензий к роду Ставриных не имею, они ко мне — тоже. Выпущен на свободу по поручительству Дома Эфы в лице директора Андерсона Г.О. Официальный представитель — Гирс В.П.

Второй документ подтверждал, что мне оказано надлежащее внимание, условия содержания в камере соответствуют имперским стандартам, и претензий к полицейскому участку № 246 я не имею.

Третья бумажка порадовала больше. Вдова Ефима Ставрина, Валентина Венедиктовна Ларская-Ставрина, отменяла режим вендетты и отказывалась от кровной мести в будущем. Бланк имел говорящее название «МИРОВАЯ». Разумеется, требовалась моя подпись на двух экземплярах.

— Не имею претензий к участку, — мстительно произнёс я.

Капитан нахмурился.

— Пожалуй, не имею.

С этими словами я взял ручку и начал подписывать образцы местного крючкотворства.

Когда мы вышли на свежий воздух, я открыл рот, намереваясь поблагодарить школьного надзирателя, но Вадим Петрович и слушать ничего не стал. Просто шагнул в удлинившуюся вечернюю тень от кипариса и… бесследно исчез.

Телепортация, как и было сказано.