Пустыня

Глава 23

23

4 июля 1976 года, воскресенье

Дебют загнанных лошадей

Сделав пятнадцатый ход, Ульман предложил ничью.

Фишер не колебался. Ульман чёрными пошёл во французскую защиту, вариант Винавера, игроки только-только раззудились и размахнулись, позиция Фишера, как часто бывает во французской, активнее — какая тут ничья? И он сходил слоном на же пять.

Без малейшего промедления Ульман ответил ферзем — но не дотянул одну клетку. Подставил ферзя!

Фишер подумал-подумал, да и забрал фигуру. Отчего не забрать, когда дарят.

Тогда Ульман остановил часы. Сдаётся.

Странно. Да, у Фишера было получше, но вся игра-то впереди. От «чуть получше» до победы дистанция огромного размера, и на этой дистанции многое может случиться. И вот — катастрофа в один ход. Очень странно. Хотя и бывает, конечно. Шахматы лишь отражение жизни, а в жизни бывает всё, что хочешь. А зачастую чего и не хочешь.

— Я устал, — сказал Ульман.

Понимаю. Трудно не понять. Двадцать пятый тур. Климат. Культурная изоляция. Конкурентное окружение. И многое другое, да. Ничего удивительного, что люди выдыхаются. Ульману сорок один, турнир на одиннадцать туров где-нибудь в Скопье или Таллине — тут он силён, коронная дистанция, но сверхмарафон по Сахаре, пожалуй, перебор. Вот и выбился из сил. К тому же у него прочное последнее место, что тоже не радует.

— Я очень устал, — снова сказал Ульман. И побрёл из турнирного зала.

Печально, да. Но соглашаться на ничью из жалости к сопернику? Спорт беспощаден, иначе это не спорт, а утренник для младшей группы детского сада. И Фишер поступил как истинный спортсмен — играл изо всех сил.

Я, не подходя к игрокам близко, смотрел на развитие событий. А они, события развивались стремительно: спокойные дебюты, разменные варианты — и ничьи, ничьи, ничьи. Один только Фишер победил.

А моего соперника всё не было. Часы отмеривали положенное время, а Георгиу где-то пропадал.

И это не менее странно, чем ход Ульмана.

Куда можно пропасть в небольшом, в общем-то, отельчике? Это же не «Москва», не «Ленинградская»?

Господин Бадави послал людей поискать моего соперника. Нет, вообще-то не обязаны. Это дело игрока — приходить вовремя. Но вдруг он поскользнулся, упал, потерял сознание? Но ни в своем номере, ни в бассейне, ни в ресторане, ни в музыкальном салоне его не нашли, это я услышал из разговора на арабском.

Ну, ну.

При опоздании соперника на час, ему засчитывается поражение.

Час прошёл, часы остановлены. Техническая победа, плюсик. На сегодня игровой день закончен, я вышел из-за шахматного столика последним.

Как-то бездарно трачу я время. Этот час в ожидании Георгиу не был ни отдыхом, ни развлечением. И техническая победа не чета победе за доской: например, при равенстве очков с кем-нибудь (конечно, с Фишером) на первое место поставят его, а не меня. Потому что он победа за доской ценнее плюсика без игры. Таковы правила.

Ладно, значит, нужно быть впереди и не допускать равенства очков.

Я и так впереди. На пол-очка. Значит, следует впереди и оставаться.

Не такое это простое дело. У меня ведь впереди партия с Анатолием. И я должен сыграть её вничью. А Фишер постарается выиграть, или он не Фишер. Вот мы и сравняемся…

Или рискнуть, играть против Карпова на выигрыш? Но велено играть от обороны и не сметь рисковать. Кем не велено? Старичком. Да не простым старичком, а таким, которого генералы КГБ стерегутся. А они, генералы КГБ, не из пугливых.

И почему — от обороны, почему? Это загадка посильнее этюда Рети. Может, старичок и в самом деле перестраховщик. Может, он просто болельщик Карпова. А может, ведется сложная игра, и Карпову в ней отведено особое место.

Нет, ломать планы старичка я не стану. Во-первых, если я ему сломаю планы, он мне тоже может что-нибудь сломать, да. А во-вторых, у Карпова по заказу не выиграешь. Он силен, Анатолий… Впрочем, сейчас не так силен, как месяц назад. Тоже устал.

Тут другой вопрос: а зачем меня послали на этот турнир?

Зачем я поехал, ясно. Есть предложения, от которых не отказываются. Особенно если их делают генералы КГБ и неизвестные старички. Но! Но межзональный турнир начнется почти сразу после Турнира Мира. Восстановиться за короткое время будет трудно, очень трудно. Даже с использованием всех достижений спортивной медицины и приёмов эффективного мышления.

Рассуждая здраво, я должен был сейчас сидеть дома и готовиться к Билю, где будет межзональный турнир. Потому что межзональный турнир для меня гораздо важнее турнира ливийского. Он, межзональный, открывает путь к матчу за шахматную корону. А турнир — десять тысяч долларов, и только. Ну, ещё рубли и боны, боны и рубли. Но зачем боны человеку, который регулярно выезжает в Европу? Ассортимент «Березки» кажется роскошным лишь тому, кто слаще морковки ничего не едал.

А вот не поехал бы я в Ливию, не факт, что поехал бы в Европу.

Да, для меня Билль важнее. Но мои интересы — они мои, и только. А тут — интересы целого ведомства. Не исключаю — государства!

Но всё-таки, всё-таки… Могли бы сюда послать Корчного. Ему в межзональниках не играть, он, как и Спасский, сразу выходит в четвертьфинал. Вот и размялся бы. И денег заработал. И вообще — он сейчас хорош. Правда, для Ливии у Корчного один, но весомый недостаток: пятый пункт. Ну, тогда Петросяна. Или Смыслова, у Василия Васильевича с пятым пунктом полный порядок. Или его и хотели послать, да он сам послал?

В таких нестройных раздумьях я нечувствительно добрёл до ресторана.

— Ну, как? — спросил Спасский.

— Ищут, но не могут найти.

— Парня какого-то лет двадцати, — добавил Анатолий.

— Тридцати двух, — поправил я из вредности.

— Что?

— Флорин Георгиу на десять лет старше меня. Следовательно, ему тридцать два года.

— А вам, Михаил, стало быть двадцать два, — сказал Спасский. Он, конечно, знал, сколько мне лет. Но запамятовал, или сделал вид, что запамятовал: не царское это дело — помнить, сколько лет Чижику.

— Двадцать один, Борис Васильевич. Двадцать два будет осенью, — ответил я.

— Д’Артаньян, настоящий д’Артаньян! В конце романа, первого романа, ему аккурат двадцать один год! И, как д’Артаньян, Михаил метит в маршалы

— А я кто? — спросил Карпов.

— Арамис, естественно. Арамис на три года старше д’Артаньяна, а вам ведь двадцать пять?

— Двадцать пять, — подтвердил Анатолий.

— Значит, осенью вы будете старше Михаила аккурат на три года. И вообще, вы весь загадочный, и метите не меньше, чем в римские папы.

— Ну, а вы, Борис Васильевич, стало быть, Атос. Граф де ла Фер, — парировал Карпов.

— Стало быть, — подтвердил Спасский. — Немного потасканный, немного разочарованный, но в целом вполне кондиционный мушкетер.

Ну да, ну да. Успевший побывать на вершине, а теперь ищущий… Что там искал Атос? Вина и забвения?

— Но, возвращаясь к литературе — как могло случиться, что у великолепного Атоса вырос такой никудышный сын? — решил перевести разговор в сторону я. Как раз и буайбес подали.

— Никудышный? Это виконт де Бражелон — никудышный?

— Никудышный и никчемный, — подтвердил я.

— Позвольте, но… Во второй книге, той, что двадцать лет спустя, он вполне себе ничего пацанчик, — сказал Анатолий.

— Во второй книге идет тысяча шестьсот сорок девятый год, виконту пятнадцать, и для пятнадцати лет он хорош, не спорю. Можно сказать, пионер-герой. Но дальше, в «Десяти лет спустя», на дворе тысяча шестьсот шестидесятый, то есть ему двадцать пять или, скорее, двадцать шесть. Твой ровесник, Анатолий. И даже старше. И уж куда старше мушкетеров первой книги, за исключением разве Атоса. И что?

— И что? — переспросил Карпов.

— С первых же страниц Атос отчитывает его за встречу с молодой Лавальер, а де Бражелон только краснеет и оправдывается, мол, невиноватая я. В двадцать шесть лет! Граф де ла Фер полностью подчинил его себе и руководит всем — куда идти, кому служить, что надеть… А виконт только краснеет, бледнеет и старается угодить отцу. Совершенно безвольная личность.

— И откуда ты все это помнишь?

— Я ведь редактор литературного журнала. Приходится соответствовать. И в августовском номере у нас дискуссия о мушкетерской трилогии Дюма.

— В августовском? — загорелся Анатолий. — У тебя есть августовский номер?

— Откуда? Просто я готовил материал. Он, материал, ведь готовится загодя.

— Интересная у тебя работа, — мечтательно сказал Карпов. — И с писателями знаком?

— С Пушкиным на дружеской ноге, — подтвердил я.

— А серьезно?

— Тех, кто в нашем жанре пишет, знаю. Многих лично. Наш жанр — это острый сюжет. Фантастика, приключения, детективы.

— А Брежнев — тоже острый сюжет? — не преминул поддеть Спасский.

— А вы почитайте, — посоветовал я. — Вот вернетесь домой, и почитайте. Очень интересно и поучительно. Особенно для де Бражелонов.

И мы продолжили трапезу. Не спеша, размеренно, даже тянули время. Потому что делать — ну, совершенно нечего. Есть да спать. Идеальный обед на полторы тысячи калорий должен длиться полтора часа. Научный факт.

— Ну, молодежь, оставляю вас, — сказал Спасский.

— В карты пошел играть наш де ла Фер, — прокомментировал Карпов. — Я и сам учусь потихоньку. Уже триста долларов проиграл.

Играют здесь только на наличные, а наличности у всех не очень, чтобы очень. Потому разорение в духе Коленьки Ростова никому не грозит. Но мне это неинтересно — в карты.

— Что-то устал я тоже, — сказал Карпов. Сегодня он, как и в предыдущем туре, сделал ничью, и биться за злато-серебро, похоже, не будет. Ну, а третье место у него никто не отнимет, вряд ли.

— Все устали.

— По тебе не скажешь. И аппетит есть, и желание играть.

— Желание у меня так себе. На троечку. Все-таки двадцать пять туров позади…

— Я и раньше стройным был, а теперь… — Карпов уныло ковырялся в тарелке фруктового салата.

Да, Карпов за турнир потерял килограммов шесть, не меньше. И ещё пару потеряет.

— Есть у меня дома замечательная книга. О вкусной и здоровой пище. Очень познавательная, знаешь ли.

— Но я стараюсь…

— Фрукты — это, конечно, прекрасно. Мы, северяне, ценим фрукты на вес золота. Ну, почти. Вспомни, почем на базаре мандарины, вспомни и вздрогни!

— Мандарины…

— Ты теперь, конечно, в Америках живешь, там цитрусовыми свиней кормят, но преклонение перед фруктами никуда не делось. Что в детстве заложили, назад не выложишь.

— Так что, фрукты нехороши, что ли?

— Хороши, конечно. Но мяса не заменяют. Тебе что, на фрукты налегать посоветовали?

— Ну… Ну да. Витамины, фруктоза…

— И витамины есть, и фруктоза есть, а вот с жирами и углеводами — не очень.

— Они вредны, жиры, — сказал Карпов. — Всем известно.

— Правда? Это в Америке так считают?

— Почему в Америке, меня в Союзе академик Амосов консультировал.

— Академик Амосов — человек эпохи Возрождения. Талантище. Титан.

— Но? Должно же быть «но»?

— Никаких «но». Титан однозначно. Уровня Леонардо да Винчи. Однако критерий истины — практика. Мозги любят жиры! Жиры как смазка, без них мозги начинают скрипеть и дымиться, — и я принялся за страсбургский паштет.