Пустыня

Анатолий слюнки глотал, но держался.

— Куда всё-таки делся Георгиу? — спросил он, отведя взор от моей тарелки.

— Сам гадаю, — я перешел к мидиям. Нет, порция маленькая, пятьдесят граммов, но мозгам хватит. В мидиях — микроэлементы!

— Спрятался?

— Вероятно. Выйти из гостиницы незаметно для портье трудно. Я бы сказал — невозможно. Через служебные выходы? Но те либо заперты, либо там персонал. Да и куда может пойти европеец в Джалу? Мы тут как пингвины на снегу — издалека заметны.

— Тогда где?

— Ты сам сказал — прячется.

— Но где? Его номер проверили!

— Думаю, он прячется в чужом номере.

— Чужом?

— Ну да. С кем-нибудь договорился, и прячется.

— С кем?

— Этого я не знаю. Сколько у меня турниров за душой? Тем более, международных? Тем более элитных? Мало. Потому взаимоотношения шахматистов для меня неясны. Вот Борис Васильевич, тот может знать, — и я заказал мороженое. Шоколадный пломбир.

Карпов подумал-подумал, и решился. Тоже взял шоколадный.

И только мы принялись за мороженое, как вернулся Спасский, а с ним и Георгиу.

Румынский гроссмейстер нетвердым шагом подошёл ко мне.

— Уважаемый господин Чижик! Примите мои извинения за неявку на игру! Я ни в коей мере не хотел вас огорчить, тем более оскорбить. Просто не смог явиться. Не нашёл сил выйти на игру. Я вынужден прекратить свое участие в турнире. Ещё раз извините!

Он поклонился, развернулся — и чуть не упал. Борис Васильевич поддержал его, а потом повел к выходу.

— Должно быть, идут к господину Бадави, — сказал я. — Выписываться из турнира.

— Оба?

— Нет, конечно. Выписываться будет Георгиу. А Борис Васильевич, думаю, по доброте душевной ему помогает.

— То есть он прятался у Спасского в номере?

— Скажем, не прятался, а собирался с духом. Размышлял. Советовался.

— И что теперь?

— А что теперь? Любой врач поставит диагноз «астенический синдром» и признает снятие с турнира необходимым по медицинским показаниям.

— Всё так и есть, — это подошел Фишер. — И не он один снимается. Ульман тоже. Но Ульман хоть сдался, а Георгиу…

— Ничего, — махнул я рукой. — Тут другое интересно, не присоединится ли к ним кто-нибудь ещё, не сегодня, так завтра.

— Я слышал, Горт колеблется. И Смейкал. И Портиш. Говорят, истощение нервной системы.

— Ничего удивительного, — подтвердил я. — Истощение — оно такое…

Видел я и другое: и Георгиу, и Ульман, и названные Фишером гроссмейстеры — все из социалистических стран. Может, они тоже должны сдать свои призовые государству? Мне вон десять тысяч оставляют, остальные обещают бонами, а им? Им, может, и не обещают? Просто — заберут и всё? В Румынии, если верить «Грюндигу», всю валюту граждане обязаны передавать государству. На индустриализацию, и вообще. Да и с продуктами в Румынии не вполне хорошо, недаром Георгиу такой стройный. Вот и решил сойти с дистанции. Или всё проще — устал, в самом деле устал? И Ульман устал, и остальные. Не хотят подойти к межзональным турнирам в состоянии полной загнанности. Не факт, что Георгиу поедет в Румынию. Вдруг и во Францию? Или в Италию? Со Спасским ухо держи востро!

— А призовые? — спросил я Фишера.

— С призовыми порядок. Если будет заключение врача, то получат согласно занятым местам. Что это у вас? Шоколадный айскрим?

Я и не знал, что он здесь есть! Это лучшая еда для нашего брата-шахматиста! Жиры и углеводы! Мне профессор Полинг рекомендовал, я попробовал и не жалею.

— Его здесь и не было, айскрима. По-русски — мороженого. Только вчера привезли мороженицу, а сегодня вот опробовали, — сказал я.

— То есть мы как кролики? Испытатели?

— Первопроходцы! Не бойся, я в мороженом разбираюсь. Хорошее мороженое, я его уже утром ел. Живой, как видишь.

И мы ударили по мороженому.

Когда Фишер покончил с десертом и ушел, Карпов перешёл к главному.

— Турнир… Я тоже очень устал.

— Ещё бы. Кто не устал?

— Тридцать туров — это слишком напряженно.

— Тем более в непривычной обстановке — жара, пустыня. Но во влажных тропиках будет куда хуже. И безлимитный матч может состоять из сорока, пятидесяти партий.

— Это…

— Это будет состязание на выносливость. Разумеется. Да. Преимущество будет не у того, кто лучше играет, а кто лучше подготовится физически.

— Но если…

— Ты чемпион. Вноси предложение вернуться к прежней формуле: на большинство из двадцати четырех партий, при счёте двенадцать — двенадцать чемпион сохраняет звание. Если я отберусь на матч с тобой — возражать не стану. Лучше меньше, да лучше, как учит Ленин.

И мы заказали ещё по порции мороженого. В знак взаимопонимания.