Долг и верность. Книга 2

***

Этот день начался иначе, чем предыдущие: с пробуждением я почувствовал странную легкость и даже потянулся пару раз, не ощутив никакой боли. Поерзал на месте и протер слипшиеся глаза. Все пространство наполнял ароматный дым, с помощью которого Венн старался отбивать запах потных тел. Чистая одежда помогала слабо, а постоянно тревожить даже согретой речной водой и ворочать изломанные тела он просто не решался.

Я вдохнул приятный запах и почувствовал, как сильно проголодался. Не как обычно, солнечный свет касался пола, почти доходя до моей койки. Погода стояла безветренная, и выглядывающие у входа мелкие сосны были неподвижны. Я почувствовал привычный жар, который и раньше касался кожи даже через рубаху, стоило только приподнять тяжелую ткань.

— Скоро начнутся Ледяные декады, — коротко оповестил меня Венн, не отрываясь от мешка с рисом. И даже в полусонном состоянии я понял, что это совсем не хорошая новость: небезопасно прятаться от суровых зачатков зимы в горах, особенно когда рядом протекает полноводная река. Минутная легкость тут же исчезла, и я повернулся, аккуратно прислоняясь спиной к холодному шершавому камню.

— А что в городе?

Венн зачерпнул рукой горсть риса и, приблизив ее к лицу, стал медленно перебирать. В тлеющий костер один за другим сыпались засохшие мелкие насекомые.

— Сегодня утром был городской суд. Большая часть требует показательную казнь для всех, а Маук все пытается контролировать ситуацию, — он говорил это почти беспечно, но сейчас я явно почувствовал в его голосе тревогу, а это очень заразное чувство. — Город не молчит даже ночью. Люди признают Рэрна, но ищейка… Я вижу, что Маук не может изменить их мнение даже теперь. И не удивительно… Даже если она спасла нас (во что никто не поверит), она — страж Императора. Одной Природе известно, сколько она хранит секретов, нужных мятежникам.

Разминая затекшие икры, я устало выговорил:

— А я думал, после того дня все закончится, — и тут же об этом пожалел. Оторвавшись от своего занятия, Венн усмехнулся, что делал довольно редко, и с пренебрежительным взглядом посмотрел на меня, словно на наивного ребенка, который верит, что все всегда будет хорошо.

— Все только началось, — он покачал головой и с непривычным осуждением спросил: — Ты хоть задумывался, какой вы разворошили улей?

— Нет, я об этом не думал.

— А стоило. Потому что вопрос о том, кто вы такие, теперь будет звучать отовсюду. Сегодня утром я случайно услышал, что где-то поблизости видели солдат Империи. Видимо, кто-то тогда все-таки успел бежать, чтобы донести о неповиновении, — с досадой произнес он, засыпая крупу в кипящую над костром воду. — Они не рискуют идти на город только потому, что боятся отпора. А что мы можем без него? — Венн дернул головой в сторону до сих пор не пришедшего в себя Ариэна и поджал губы. — Да, раны затягиваются, и приступов почти нет. А сможет он сейчас так же, как и в тот раз, остановить стрелы? И что будет, когда об этом узнают обычные горожане, которые на этой неделе впервые взяли в руки настоящее оружие, которое мы много месяцев ковали на случай восстания? — его голос становился громче. — Ты думаешь, они вспомнят про благодарность, когда черные плащи придут с факелами жечь их дома? О, нет. Если это случится, их даже Маук не удержит от того, чтобы ворваться сюда и выдать вас всех Службе. Только чтобы выкупить свои жизни.

Венн резко замолк, ожидая моей реакции. Но я ошарашенно смотрел на него, не решаясь вообще ничего сказать. Об этом я не думал, не придавал большого значения тому, что происходит «после». А стоило. Стыдливо я понял, что Госпожа ни за что бы не позволила ввести себя в заблуждение или забыться. А я позволил.

— Ах, да. Я ведь забыл, что ты не привык думать, — добил меня Венн последней фразой, от чего я невольно сжал кулаки. Правда, но от нее все равно становилось больно.

Обида быстро ушла на второй план — как мне показалось, не прошло и минуты, — уступив место страху из-за надвигающейся угрозы.

— Мне надо увидеть город и поговорить с Мауком, — твердо заявил я, свешивая с койки босые ноги. Если все так, нужно было как-то убираться отсюда и идти… Я даже не представлял куда. Грозы и град не позволят добраться до столицы, а пережидать больше негде. Если только… «Нет», — мысленно одернул я себя, Госпожа никогда бы не позволила себе сбежать, пусть даже свободные земли так близки и доступны, как сейчас.

— А сил дойти-то хватит? — фыркнув, со злой иронией спросил он. — Город не так близко, как ты думаешь…

— Ты мне поможешь, — перебил я и коснулся ступнями камня.

Собрав все силы, которые еще сохранились во мне, я осторожно встал и прижал руку к занывшим от давления ребрам. Нужно было просто перетерпеть боль. Для этого наступило самое подходящее время.

Эвели

Я ощутила тепло. Приятное тепло, к которому вдруг захотелось потянуться. Это желание оказалось неожиданно сильным и затмило все, что еще полутенями сохранилось в памяти. Мне показалось, что до этого тепла не было ничего. Пустота, которая заполнила меня до самых краев, спокойствие. Как будто я наконец-то сделала то, о чем мечтала всю свою жизнь. Всем нутром почувствовала счастье, волну эйфории, и было уже неважно, что грянет после.

И в то же время настойчивое солнце подарило мне второе дыхание, заставив распахнуть глаза и тут же накрыть их вспотевшей ладонью. Голова закружилась, сдавило виски, и я тихо захрипела, пытаясь перевернуться хотя бы на бок.

В горле было сухо и в то же время дико захотелось справить нужду. Неприятный запах собственного тела ударил в нос, заставив на секунду поморщиться. На ощупь я протянула руки вперед, все еще не рискуя открывать заслезившиеся глаза. Пальцами коснулась холодного шершавого камня и, кажется, деревянной не строганной стойки. В подушечку безымянного пальца впились две острые щепки. Я поморщилась, но не остановилась, пытаясь найти что-то схожее с сосудом. Тянуться стало неожиданно больно. Запульсировало правое плечо, и левая рука соскользнула с края доски. Не успев ни за что зацепиться, я почти рухнула с койки, но тут чья-то рука резко удержала меня от падения. В ту же секунду я растерянно клацнула челюстью и увидела перед собой лежащего на такой же очень узкой кровати Ариэна.

Цвета поблекли и изменились так, словно я стала дальтоником. Но постепенно серый становился серым, я проморгалась и убрала за уши спутанные пряди. Его глаза до сих пор были закрыты, а рука, схватившая меня словно инстинктивно, просто свисала с края. Как будто он до сих пор спал.

— Ар… — горло неожиданно сжало спазмом, и я судорожно подхватила оказавшийся совсем рядом ковш, наполненный чистой, нагревшейся под лучами солнца водой. Расплескав по пути ее часть, я с жадностью выпила больше половины — сколько хватило на прервавшееся дыхание, — с удовольствием смакуя хорошо ощутимый землистый вкус. Но терпеть стало еще сложнее. Я взглянула под ноги: у края кровати стояло что-то отдаленно напоминающее утку, с соответствующим запахом. Брезговать было бы просто глупо, и я так быстро, как только могла, отошла в тень. По телу разлилось море, приятные обволакивающие волны, которые словно возвратили меня к жизни и в то же время усыпляли, лишая сил.

С трудом доковыляв обратно, я подхватила ковш с водой.

— Ариэн… — на грани слышимости прошептала я, наклоняясь к нему. На свету последние шрамы казались почти зажившими. На руках и застывшем с выражением тревоги лице больше не было никаких меток. Я настороженно нависла прямо над ним, коленями упершись в бортик каркаса. Левый глаз не восстановился. Сморщенная в уголках кожа век была натянута друг на друга плотными стежками нити. Я бы не смогла зашить лучше.

Не задумываясь над своими действиями, я с чувством коснулась ладонью его побледневших щетинистых скул, и он дернулся. Но так и не очнулся. Я лишь почувствовала странную усталость, быстро и всецело захватившую меня. Прямо как в тот первый раз. Но теперь Ариэн переменился в лице, и вместо глубокой печали его исказила боль. Он, так и не открыв глаз, крепко вцепился в мою руку — то ли чтобы прижать к себе, то ли чтобы оттолкнуть. От неожиданности я разжала вторую руку, и металлическая посуда громко ударилась о камень. Ариэн опять дернулся и сдавленно зашипел, до боли сжимая мое запястье. Это были уже не судороги, а кошмары. Те самые, из-за которых даже во сне обливаешься потом.

— Это я… я! — прошептала я, осторожно положив ладонь на его напряженную руку. Он меня услышал. Единственный его глаз открылся, и зрачок сузился почти до точки. Ариэн узнал меня сразу, хватка ослабла.

— Пить… — тихо-тихо попросил он, опять закрыв правый глаз.

Только сейчас я почувствовала, как мышцы ног налились свинцом и грохочет в груди сердце, ощутила повязку на правом плече, которая в таком положении очень сильно давила на рану. Странное оцепенение никак не желало слететь. Я обернулась назад, и перед глазами все поплыло. Повезло в последний момент удержать равновесие и переждать головокружение. Вновь открыть глаза навстречу солнцу оказалось сложно, но тихий стон — почти скулеж — Ариэна быстро привел меня в чувство. Здесь больше никого не было. Оказавшиеся почти прямо под ногами угли не тлели, третья кровать, которую я приметила сразу, пустовала и была небрежно застелена покрывалом. Сейчас только я могла ему помочь.

В уголке стояло деревянное ведерко, на треть еще наполненное водой. Собравшись с силами и покрепче прижав согнутую в локте правую руку к груди, я сделала несколько шагов вперед. Ноги совсем не держали, и потому короткое расстояние всего в пять-семь метров показалось вечностью. Мне вдруг самой захотелось смертельно пить, и я с трудом удержалась от того, чтобы не упасть на колени. Силы хватило на то, чтобы наполнить маленький ковшик только до половины — остальное я бы попросту расплескала.

Ариэн пил быстро. Самостоятельно приподняв голову, он рукой помогал мне наклонить посуду, но часть воды все равно полилась по подбородку. Это зрелище вызвало во мне острый приступ жалости: выжженный глаз и искромсанные, теперь частично оголенные плечи, черные круги под глазами и яркие красные пятна на скулах, несильно заросших почти черной жесткой щетиной. Сейчас он выглядел немногим лучше мертвеца.

Нелепо, но мне вдруг захотелось узнать, сам ли он следил за своей внешностью раньше, или это была очередная прихоть прокуратора? Рассмотрев внимательнее зашитый глаз, грудь, плечи, я поняла, что теперь это уже не имеет значение. Уродливые раны — и неважно, как они были получены — отталкивали и всегда будут отталкивать тех, кто никогда не испытывал настоящей боли. И тех, кто знаком со всеми ее оттенками — тоже. Парадокс, которому нет короткого объяснения. Брезгливость или жалость — совсем не то, что хотелось бы чувствовать, но теперь всегда будет либо первое, либо второе. И мне хотелось бы верить, что не я приложила к этому руку.

Напившись, Ариэн упал на плотную высокую подушку и скривил рот. Не в силах больше стоять согнувшись, я села рядом и поставила ковш на место.

Голова кружилась просто невыносимо. Невероятно повезло, что я потеряла столько крови, чтобы еще успеть выкарабкаться. Что же случилось после? Вопросы сами лезли в голову. Хотя причины, по которым нас оставили здесь, а не в городе, были очевидны. Если покопаться в психологии толпы, которая могла разорвать на части того, кого мгновение назад величала богом или всемогущим дьяволом, можно было сделать очень своевременные выводы. Маук, видно, тоже это понял: пещера означала безопасность. Но что именно случилось после, я хотела знать наверняка: чем закончились беспорядки, удалось ли сбежать начальнику тюрьмы, что теперь делать и куда бежать. Мне было жизненно необходимо услышать ответы и узнать, куда исчез Киан и был ли он вообще здесь. Я хорошо помнила его опухшую руку и лицо в кровавых подтеках. Ему точно нужна была срочная помощь, но…