Старшеклассник без клана. Апелляция кибер аутсайдера

Глава 4

— … И рассчитываю на твою встречную откровенность. Я очень не хотел бы тебя пугать и по-человечески вполне понимаю твоё семейное положение. — Он делает паузу и зависает, вроде как подбирая слова.

— Уже напугали, — вздыхаю.

— Чем?!

— Такие чеховские паузы — самое оно для углубления стресса. Вы на верном пути, продолжайте в том же духе.

— Не дерзи!

— Боже упаси, и в мыслях не имел. Вы же сами сказали — рассчитываете на мою встречную откровенность? За юмор извините, это у меня наследственное.

— Я как раз об этом! Виктор, как обстоят дела с опекунством? Нашлись какие-то варианты? — громила с видом раскаявшегося киллера и в должности учителя пытается изобразить участие на лице.

— Вам плохо удаётся роль Дамблдора, сенсей, — вздыхаю ещё раз. — Особенно с поправкой на вашу нетривиальную внешность. К-хм, простите. К сожалению, нет: если бы что-то изменилось, я бы первый подошёл в учебную часть. Бегом и прыжками.

Его вопрос запустил у меня целую цепочку воспоминаний и ассоциаций.

Чёрт. Необходимо срочно сесть с карандашом и бумагой и старательно выписать из общей (теперь) памяти всё, что представляется важным.

Оказывается, доступ у меня есть, нужно просто настроиться на воспоминания — понял вот прямо сейчас, отвечая на его вопрос об опекунстве.

Из-за одного толстого идиота последнюю четверть часа было не до ментальных изысков.

Кстати, отца у тела нет — несчастный случай. Очень неоднозначный, резонансный, но итог есть итог.

С матерью тоже не совсем благополучно: попав с отцом в переплёт, в результате кровоизлияния в мозг она утратила дееспособность.

Поскольку семья Седьковых — эмигранты первого поколения, здесь у нас нет ни родни, ни знакомых. Соратники отца по какому-то новому общественному движению после его смерти резко испарились.

Планета является совместным японско-китайским протекторатом: живите кто хотите, но по согласованным законам нихон и хань. И налоговые платежи в конце месяца по десятипроцентной ставке тоже не забудьте, куда надо. Спасибо скажите, что немного: в других протекторатах ставка намного выше.

Десять процентов, впрочем, именно нас и именно сейчас не касаются: доходов у семьи на текущий момент нет, заканчиваем проедать невеликие сбережения Седькова-старшего.

— Что за Дамблдор? — завуч с ну очень хорошим аппетитом поднимает бровь, расслабляясь.

— Книга, фэнтези. Директор частной школы, очень беспокоился об учениках. Как будто.

Но гнёт свою линию и использует остальных, как инструменты — продолжаю мысленно. Потому что на самом деле никому ни до кого дела нет.

— Ты читаешь книги?! — Трофимов почти дублирует выражение лица математика, обнаружившего, что я имею представление о том, чем является интеграл.

— А не должен? Я же школьник, сам бог велел, нет?

— Нет, всё в порядке! Я так спросил… Виктор. Если до конца месяца не решится, туда или сюда, вопрос с твоей опекой — ты будешь отчислен.

— Душевно. Спасибо на добром слове. Это всё? Могу идти?

Да, память подсказывает, что всё обстоит именно так. Бесхозный несовершеннолетний тип конкретно в этой школе (да и в любой другой) никому не нужен: дохода ноль, геморрой в наличии.

— СТОЙ! Почему не спрашиваешь по поводу оплаты?

— Э-э-э, пардон за баян, а должен?

— Я тебе буду очень благодарен, если в разговоре со мной ты обойдёшься без жаргона! Ты же не думаешь, что взрослый мужчина типа меня не сможет призвать к порядку зарвавшегося подростка?!

— Упс, тысячу извинений. Может, наверное. Перефразируя: приношу извинения за самоповтор, но я что, буквально обязан спрашивать вас об этих деньгах? Вы так сказали, словно я вас здорово задел своим равнодушием.

— Я не хочу, чтобы даже у такого, как ты, возникла хоть малейшая тень сомнений в порядочности заведения.

— "Даже у такого, как ты" звучит почти обидно. Насколько мне известно, деньги вам уплачены в рамках государственного гранта. Мне-то с них что?

Кстати, стопроцентный аванс за весь будущий период обучения в счёт выдающихся достижений Виктора Седькова на ниве киберспорта.

Как ни парадоксально и неожиданно — но местное государство реально проспонсировало. Ты смотри.

— Это так. — Начальник учебной части шумно вздыхает и возвращается в кресло. — Эти деньги государственные и будут возвращены нами отправителю в день твоего отчисления. — Он как будто мнётся и не договаривает.

Но откат намекает, что ли?! Если изыскать возможность вернуть не всю сумму, то можно попилить остаток?!

Да ну нафиг…

Хотя подкат интересный.

— Душевно. Благодарю за информацию. На этом всё?

— Не совсем. Ты гордишься тем, что сегодня сделал? — Трофимов впивается в меня взглядом. — Вообще-то я тебя именно за этим позвал. — Его лопатообразные ладони хлопают по поручням кресла.

А вот теперь становится по-настоящему загадочно.

Если про гранты и опекунство я только что вспомнил, то вот о чём он сейчас, ума не приложу:

— Извините?

Недоумение на моём лице самое неподдельное.

— Твой концентратор отправил утром в службу опеки уведомление, — и снова чеховская пауза.

— О чём? — из вредности демонстративно зеваю.

— О приёме тобой недопустимо высокой дозы опасного вещества, — мужик, превышающий габаритами даже Лысого, указывает взглядом на моё запястье. — Они тут же связались с нами, по понятным тебе причинам. Как раз в это время искусственный интеллект школы, один из его секторов, зафиксировал твой, м-м-м, диспут с одним из мальчиков параллельного класса. — Он с напряжением ожидает моей реакции.

— Сенсей, я не понимаю пока вашего вопроса. И кстати, раз зашёл такой разговор, мне непонятны причины, по которым служба опеки обсуждает с вами за спиной моего законного представителя такие деликатные нюансы. Не хотите ли остаться в рамках действующего законодательства?

— Это и есть проблема. У твоего законного представителя большие сложности с дееспособностью, а родственников у вас нет. Как я говорил вначале, буду откровенен: нет никаких оснований считать, что твоя мать может выйти в ремиссию. Имплантов у вас ни у кого нет в семье, а поражения у неё серьёзные. У меня была возможность навести справки у врачей и я ею воспользовался. — Трофимов смотрит на меня, как хамелеон на бабочку, которую собирается съесть.

— Сенсей, вы сейчас балансируете на очень тонкой грани вторжения в личную жизнь. Ваш долг педагога — делать мою жизнь легче? Или наоборот? И попутно, насколько законно вообще с вашей стороны…

Задать вопрос до конца мне не дают.

— В случае если я прав, временная недееспособность твоей матери по истечении пары месяцев сменится на постоянную. — Кабан тупо игнорит мои слова. — И вот здесь мы вплотную подходим к моему долгу педагога. Виктор, почему ты не выполняешь свою часть контракта?

Ядрить-колотить.

Я даже говорю это вслух, а воспоминания предшественника словно издеваются, не сразу выдавая главное после задержки: киберспорт здесь — как там обычный спорт.

Но есть нюанс. Местный героический имплант, увеличивающий всё, что только можно, именно в этом роде занятий полностью блокируется: дескать, спорт равно равные возможности. Показывайте, на что способны ваши родные мозги, без протезов.

Теперь понятно, каким образом путешественник вообще попал с моим текущим свиным рылом в здешний калашный ряд.

— Даже не знаю, что вам ответить, — пожимаю плечами в третий раз подряд. — Я ещё ребёнок, как вы сами заметили в начале разговора. У меня куча проблем, перспективы — самые мутные. Опять же, крайне нездоровая обстановка в учебном заведении, уж не знаю, чьим попустительством, — на его сверлящий взгляд отвечаю своим таким же.

Хотя последнее, конечно, бред. Абсолютно в любом коллективе, без исключений, биться за пацана должен сам этот пацан.

Закон эволюции на все времена.

Ещё есть, впрочем, теоретический вариант на помощь этнической группировки — поддержка друг друга по кровному принципу. Но я каким-то образом и в этом вопросе пролетел. Вернее, тело пролетело, меня в нём ещё не было.

— Виктор. Я обещал тебе быть откровенным, — Трофимов гордо поднимает подбородок, изображая несгибаемость партизана на допросе оккупантов. — Я мог бы вообще тебя не звать и даже не поднимать темы. Но не могу не спросить: ты понимаешь, что твой текущий социальный рейтинг — это путь к депортации? А на родителей ты рассчитывать не можешь, давай смотреть правде в глаза.

С одной стороны, школьнику, возможно, и залетело бы. Но выпускнику университета понятно: когда человек третий раз за две минуты акцентирует свою воображаемую откровенность, значит, в реальности ею даже не пахнет.

— Вы предлагаете что-то конкретное?

— Я пытаюсь донести до тебя, что ты катишься в пропасть. Мне бы не хотелось, чтоб моя совесть свербила потом.

— На тему?!

— После того, как ювенальная полиция отправит тебя в мир низшей категории, как социально бесполезный элемент. Оттого, что я не поговорил с тобой вовремя.

Я здесь считаюсь чем-то типа трудного подростка. В моей школе там тоже были такие. Но те ребята и курили, и нюхали, и не только… В отличие от нынешнего тела.

— Сенсей, спасибо за попытку поучаствовать в моей судьбе. Откровенные вопросы задавать можно?

Боров в кресле оживляется:

— Да, конечно. Меня радует твоя готовность к диалогу. Возможно, даже в твоём безнадёжном положении есть свои шансы. Говоря прагматично, — он резко задумывается на секунду, потом продолжает, — даже в мире низшей категории есть своя иерархия. И одно дело попасть туда голым, а другое — с некоторым заделом отсюда. При условиях, наш социальный рейтинг можно конвертировать в тамошний и оно тебе даже поможет.

Память тем временем говорит: депортация — это бессрочная тюряга на одной из китайских сервисных планет. Формально — снижение качества бытовых условий, а в реальности — гетто со всеми вытекающими.

Теоретически, ротация обратно возможна. Практически же, при их бюрократии и амбициозных планах развития, эта возможность существует только на бумаге.

Китайцы не выпускают шахтёров с сервисных планет всеми правдами и неправдами — развитие экономики даже в межзвёздную эпоху нуждается в дешевых рабочих руках. В идеале — бесплатных, работающих за еду.

— По поводу твоей безобразной драки, — продолжает Трофимов. — Я уже отправил в ювенальную полицию уведомление, что никакой отравы ты не пил. На свой страх и риск поставив прочерк в твоих медицинских анализах, — до чего у него рыбий взгляд.

— Благодарю. А если бы вы этого не сделали?

— Без анализа мочи и крови — недопуск к занятиям, — отмахивается он. — А если анализы положительные, это уже юрисдикция полиции. Особенно при твоём хлипком статусе.

— Вам чем-то чревато?

Ты смотри. Кто бы мог подумать.

— Главное — не в моих последствиях, а в твоём положении. — Он не отвечает прямо на вопрос, набирая несколько очков моих глазах. — Теоретически, у тебя есть ровно один шанс удержаться. Понимаешь, какой?

— Буду благодарен за максимальное разъяснение с вашей стороны. Говорим откровенно же?

— Окей. Да. Итак, ты мне не нравишься. Всему педагогическому коллективу — тоже. Ты достаточно взрослый, чтобы отдавать себе в этом отчёт трезво. — Да чего же он так на меня пялится. — Но Сержа Трофимова никто и никогда не мог упрекнуть в том, что его долг страдает от эмоций. Твой шанс удержаться: срочно набрать социальный рейтинг до минимального порога в пять сотен.