Потопленная «Чайка»

— Как я понял, плачущая женщина просила указать ей икону Саванели? — спросил я священника. Оперуполномоченный одобрительно посмотрел на меня: он понял значение моего вопроса.

— Да, да, несчастная искала именно эту икону, — священник задумался на мгновение, а потом бросил на меня такой взгляд, словно хотел сказать: молодой человек, теперь и я догадался, что злоумышленников интересовала икона Саванели, а не какая-нибудь другая.

Я решил внимательно осмотреть место происшествия, а потом еще раз допросить Антису.

По словам священника, в собор после вчерашней службы никто из посторонних не заходил. Эту удачу надо было использовать сейчас же, пока не исчезли возможные следы преступников. Я велел оперуполномоченному привести служебную собаку. Правда, в такую слякоть ей вряд ли удалось бы найти что-нибудь на улице, но если она возьмет здесь след и пройдет хотя бы до лестницы, то можно будет узнать направление, в котором скрылись грабители.

Пока уполномоченный подымался по лестнице к выходу, кто-то громко постучал в дверь. Вошел судебный врач, огляделся кругом и, не увидев среди присутствующих убитых, раненых и искалеченных, медленно спустился вниз. Скоро была приведена служебная собака. Проводник с трудом удерживал ее на месте в ожидании моего приказа спустить поводок. Мое внимание привлек подсвечник желтой меди. Массивные медные подсвечники стояли перед каждой иконой, и только перед той гранью колонны, с которой была украдена Сионская богородица, подсвечника не было. Зато метра за два, возле северной стены, один подсвечник стоял отдельно.

— Почему подсвечник стоит поодаль от икон? — спросил я, уверенный, что напал на важную деталь. Монах подтвердил мое предположение:

— Его переставили сюда, чтобы легче было снимать икону.

Я попросил эксперта поискать на меди подсвечника отпечатки пальцев. Потом велел спустить собаку. Едва раздался короткий приказ проводника: «Ищи!» — овчарка опустила морду и, раздувая ноздри, начала было обнюхивать пол. Но сразу подняла голову вверх и фыркнула. Несмотря на все старания, она никак не могла взять след. Что-то мешало ей. Я приказал проводнику увести собаку, а сам опустился на корточки. Ступеньки лестницы и широкая полоса пола, ведущая от входа к юго-западному приделу, были посыпаны мелко накрошенным нюхательным табаком.

— Да-а, партнеры у нас опытные, — проговорил эксперт. — Собаку они вывели из игры. — Он внимательно изучал подсвечник.

Мы вошли в алтарь, стали подробно осматривать каждый уголок. Там, где после ограбления очнулась Антиса, я заметил на полу какой-то маленький клочок бумаги. Это был билет тбилисского трамвая, серия 11-34, номер 249007.

— Кто мог обронить здесь билет? — спросил я.

— Вчера я трамваем никуда не ездил, — торопливо ответил священник. — И вообще я не выбрасываю билетов.

— Я тоже, — коротко сказал монах.

Мы снова вышли в главный зал. Выяснилось, что никто из присутствующих не мог быть обладателем найденного билета. Я спрятал клочок бумаги — первую ниточку из запутанного клубка — себе в портсигар. Эксперт стоял возле подсвечника с таким видом, какой бывает у ребенка, случайно выпустившего птичку из клетки. Я сразу понял, что его поиски оказались безуспешными, но на всякий случай спросил:

— Ничего не нашли?

— Здесь ясно отпечатались все пять пальцев преступника, но... рука была в резиновой перчатке.

Это сообщение подтвердило мысль, что мы имеем дело с опытными и осторожными преступниками. Женщина, притворившаяся верующей, сразу же при входе в храм расспросила про икону богородицы и указала ее грабителям. Значит, их интересовали не золото и серебро драгоценного оклада, а живопись, которая имеет историческую ценность. Но кто у нас в стране мог похитить этот памятник древнего искусства? Как можно использовать его для личного обогащения? Несомненно, корни этого преступления уходят в те страны, где охотники за национальными сокровищами чувствуют себя вольготно и процветают. Мои подозрения окрепли, когда я убедился, что преступление было тщательно продумано и подготовлено, что оно было нацелено на определенную икону. Обычные грабители действуют не так.

Я попросил судебного врача осмотреть сестру Антису.

Мы продолжали с дотошной тщательностью изучать зал, ступеньки лестницы, ручки дверей, но ничего важного для следствия обнаружить не смогли. Только на ручке входной двери явственно оттиснулся след пальца, но и здесь предательская вязь отпечатков была упрятана в резиновую перчатку.

Преступник не может не оставить следов — это аксиома криминалистической науки. Но для того, чтобы эти следы обнаружить, надо долго искать, искать терпеливо и внимательно, — так учили меня мои наставники, когда я осваивал избранную мною специальность. И я нередко повторял эту заповедь своим помощникам. Сегодня я беспрестанно повторял ее про себя и снова и снова обследовал каждую пядь храма. Кажется, уже все было осмотрено. Но пока что безрезультатно. Не было никаких обнадеживающих признаков. Однако я продолжал верить и надеяться, что мы где-то близко от цели.

Верил, потому что вера и убежденность — основные помощники в следственном деле. Надо верить в победу, в то, что ни одно преступление не останется нераскрытым, ни один преступник — без наказания. И я верил. Хотя, если говорить честно, никаких реальных оснований для этого у меня не было.

Я нарочно отгонял мысли о трамвайном билете. Что он мог сказать следствию? Если даже его действительно обронили преступники, мало ли сегодня на рассвете ехало тем же трамваем рабочих и служащих, честных советских тружеников?..

Врач возился с монахиней, как мне показалось, излишне долго. Он рассматривал шею стонавшей Антисы внимательно, то со стороны затылка, то под подбородком. Он подозвал эксперта: они о чем-то посовещались и снова стали исследовать измученную Антису — теперь уже вдвоем.

— О чем говорят синяки на шее? — спросил я, подходя к ним.

— Резиновые перчатки и здесь путают картину. Но все же удалось набрести на одну интересную деталь.

«Интересная деталь», — два этих слова согревают душу каждого следователя.

— В чем дело? — Я не скрывал нетерпения.

— Один из преступников — левша. К тому же на правой руке у него не хватает среднего пальца, — объяснил эксперт и попросил Антису приподнять голову. — Взгляните, видите, левая часть шеи пострадала больше правой. Кровоподтеки от пальцев здесь выражены сильнее. Известно, что преступник напал на женщину сзади, об этом же говорит направление синяков. Следовательно, на левую сторону шеи приходилось усилие левой руки. — Эксперт осветил фонариком синяки и кровоподтеки и продолжал: — Поскольку левая рука нападавшего совершала сдавливающее усилие сильнее правой, значит он левша. Это первое обстоятельство. Теперь обратите внимание на количество пальцев... — Все присутствующие с неослабным интересом следили за логическими построениями эксперта. Я не мог отвести глаз от шеи Антисы, на которой кровоподтеки отпечатались ясно, как на наглядном пособии по криминалистике. Слева, как толстые синие пиявки, виднелись следы трех пальцев. Вслед за отпечатком большого пальца четко виднелся след указательного, а потом там, где должен был быть средний палец, синяка не было видно.

Таким образом, мы получили первые сведения о преступнике, с которым имели дело. Я повторил про себя: он — левша, а на правой руке у него не хватает среднего пальца.

Когда мы вернулись в свой отдел, было уже совсем светло. Я написал подробную докладную записку на имя начальника и оставил ее оперуполномоченному для передачи. Ровно в девять часов я снова вышел из здания и направился в трамвайное управление. Надо было выяснить, когда и в каком вагоне был продан найденный нами трамвайный билет.

В управлении я нашел своего старого знакомого, бывшего работника милиции. Узнав, в чем дело, он сразу же вышел из комнаты.

Мне пришлось прождать его около часа. Наконец он появился в сопровождении мужчины средних лет. На куртке у него висел широкий пояс с сумкой, полной денег и билетных рулончиков.

— Билет продан сегодня утром, на первом выезде. Маршрут трамвая проходит между вокзалом и площадью Свободы. Видно, преступники доехали до площади, а дальше пошли пешком... — выпалил мой знакомый. Он выглядел таким довольным, словно привел мне самого преступника, связанного по рукам и ногам. Я догадался, что передо мной был кондуктор того вагона, которым я интересовался.

— Видно, так, — подтвердил я к большому удовольствию моего добровольного помощника, не отводя в то же время глаз от кондуктора, который сидел неподвижно, с растерянным и недоумевающим видом. Он испуганно моргал глазами и вообще выглядел так, словно боялся произнести хотя бы одно слово.

— Товарищ знает о нашем деле? — спросил я.

— Нет, он ничего не знает. Я в управлении узнал, что за ним числится рулон с интересующим нас номером. Значит, этот товарищ, — он указал на кондуктора, — и продал тот самый билет. Я его снял с маршрута, вызвал сюда. Вы можете побеседовать здесь, — он встал, подмигнул мне и вышел из комнаты.

Кондуктор окончательно растерялся. Он, кажется, хотел что-то сказать, но, словно испугавшись своего голоса, замолк и лишь потер ладонью затылок и пылающие, как маков цвет, уши.

— Мы побеспокоили вас, так как наше дело не терпит отлагательства, — сказал я и успокоительно улыбнулся.

Кондуктор постарался улыбнуться в ответ.

— Что вы, что вы! Если только могу чем-ни6удь... приказывайте... — Он наконец решился прямо посмотреть на меня и, собравшись с духом, спросил: — А вы... откуда будете?

— Я из следственного отдела Уголовного розыска, — ответил я и протянул ему трамвайный билет, наклеенный на кусок толстого картона. — Значит, этот билет продан вами?

Он посмотрел на номер билета, достал из сумки какую-то сложенную в длину бумажку и, сверившись с ней, ответил:

— Да, этот билет мой, продан на первом обороте. — Чувствовалось, что он постепенно приходит в себя, и в глазах его даже загорелся огонек любопытства.

— Отлично, — я протянул ему коробку с папиросами. — Скажите, пожалуйста, в котором часу вышел ваш вагон из парка?

— В четыре с чем-то. — Он взял папиросу.

— На рассвете, наверно, народу бывает не очень много?

— Как когда.

— Сегодня, например.

— Сегодня было совсем мало.

— Очень хорошо. — Меня почему-то обнадежил положительный ответ кондуктора на этот, в общем-то не очень важный вопрос. — Может быть, вам запомнился кто-нибудь из пассажиров первого рейса, — внешностью, или, скажем, одеждой, или еще чем-либо? — спросил я в открытую.

Он задумался, поморщил лоб и сказал:

— Если бы я знал, кого вы ищете, — женщину или мужчину, — может, и припомнил бы что-нибудь, — кондуктор смущенно посмотрел на меня и улыбнулся. Он колебался, словно хотел что-то добавить, но я прервал его:

— Может быть, вы заметили в вагоне кого-нибудь из знакомых пассажиров, которые ездят до площади Свободы? — Я посмотрел ему прямо в глаза и увидел, как в них промелькнула искорка радости.

— Да, да, вспомнил. — Кондуктор посмотрел на потолок, прищурил один глаз, словно это должно было помочь ему припомнить все подробности, и облегченно вздохнул. — Помню, до площади Свободы доехали одна женщина и четверо мужчин. На женщине было черное пальто, похоже — бархатное, и белая шаль.