Клич войны

Шафран должна была очистить его. Она собрала все остатки энергии, которые еще оставались в ней, и поехала вдоль ближайшей к зрителям стороны ринга, мысленно прокручивая последовательность шагов, которые ей понадобятся, чтобы войти в тройную комбинацию в идеальном месте, двигаясь с нужной скоростью. Она едва успела подумать о столбах, как Кипипири перепрыгнула через них.

Когда задние копыта пони прошли над препятствием, Шафран показалось, что она услышала удар позади себя. Она оглянулась и увидела, что верхний столб побрякал, но, похоже, он все еще был на месте, так что она больше не думала об этом. Она почти не видела людей, мелькавших рядом с ней, и не слышала слабого вздоха, который они издавали, когда она приближалась к первому элементу. Она встретила его идеально, перепрыгнула через поручень, удержала Киппи в равновесии на протяжении следующего шага, перемахнула через второй поручень, ударила ногой, а затем так сильно натянула поводья, что более или менее подняла пони и перекинула ее через изгородь.

Я сделала это! Я сделала это! - Ликующе подумала Шафран, галопом приближаясь к финишной черте. Она пересекла ее и замедлила бег Кипипири до рыси, когда они вышли из ринга. Она увидела, как отец бежит к ней, ныряя в толпу аплодирующих зрителей, и помахала ему рукой. Но он не помахал в ответ.

Шафран нахмурилась. Почему он не улыбается?

А потом она услышала громкоговоритель и почувствовала себя так, словно ее ударили в живот лошадиным копытом, когда диктор крикнул: -"Какая ужасная неудача для отважной Шафран Кортни, ударившейся о предпоследний забор, когда она была так близка к чистому раунду. Боже мой, этому шесту понадобилась целая вечность, чтобы упасть! Значит, розетка победителя достанется Перси Тойнтону. Хорошо сыграно, молодой человек!’

Шафран едва понимала, что происходит, когда ее грум взял Кипипири под уздцы. Все, о чем она могла думать, было: как я могла сбить с ног этот глупый, глупый, простой маленький шест? Ее глаза внезапно наполнились слезами, и она едва могла видеть своего отца Леона, когда он снял ее с седла и прижал к груди, крепко прижимая к себе, прежде чем осторожно опустить на землю.

Она прислонилась к нему, обхватив руками его ноги, пока он гладил ее волосы. - ‘Я знаю, что я лучше Перси, - всхлипнула Шафран. А потом она подняла голову, ее лицо было таким же разъяренным, как и несчастным, и заплакала. - Я проиграла, папа, проиграла! Я не могу в это поверить ... я проиграла!’

Леон уже давно понял, что в такие моменты нет смысла пытаться урезонить Шафран. Ее гнев был яростен, как африканская буря, но рассеялся так же быстро, и тогда солнце взошло в ней так же, как и над саванной, и засияло так же ярко.

Она отстранилась от него, сорвала с головы шляпу и швырнула ее на землю.

Леон услышал неодобрительное: "Хм!- он обернулся и увидел майора Бретта, нахмурившегося при виде проявления юношеского женского гнева. - Ты бы почитал этой маленькой мадам Киплинга, Кортни.’

- Потому что она ведет себя как обезьяна из Книги джунглей?- Спросил Леон.

Майор не заметил присутствия юмора или, возможно, не счел, что сейчас самое подходящее время и место для легкомыслия. - Боже милостивый, конечно же нет! Я имею в виду это стихотворение. Вы знаете, триумф и катастрофа, самозванцы, относятся к ним одинаково и так далее.’

- Да, но моя дочь - Кортни, и мы никогда не могли жить в соответствии с такими высокими идеалами. Либо мы победим, либо это будет катастрофа.’

‘Должен сказать, что это не совсем британский взгляд на вещи.’

Леон улыбнулся. ‘Во многих отношениях мы не очень британцы. Кроме того, то стихотворение, которое ты цитировал, " Если...’

- Совершенно верно, это то самое.’

- Насколько я помню, Киплинг написал ее для своего сына, который погиб на войне, бедняга.’

- Думаю, что да, гнилое шоу.’

- И суть всего этого суммируется в последней строке, которая, если мне не изменяет память, звучит так: “И – что еще важнее – ты станешь мужчиной, сын мой.”’

‘Совершенно верно, чертовски хороший совет.’

‘Да, для мальчика это так. Но Шафран - моя дочь. Она маленькая девочка. И даже Редьярд Киплинг не превратит ее в мужчину.’

Дорогой Леон, как хорошо, что ты пришел, - сказала Леди Идина Хэй.

- С удовольствием, - ответил Леон. Несколько избранных из толпы гимханы были приглашены в дом Хейсов, Слэйнс, который был назван в честь родового дома Джослин Хэй, чтобы поужинать и остаться на ночь после этого. Леон дважды подумал, прежде чем принять приглашение. Идина, невысокая, хрупкая женщина с огромными, завораживающими глазами, не уступавшая своему мужу в аппетите и соблазнительной силе, быстро стала таким же источником скандала в кенийском обществе, как и в Лондоне. Теперь, в третий раз выйдя замуж, с целой армией любовников, она была склонна встречать гостей, лежа нагишом в зеленой ониксовой ванне; развлекать, не надевая ничего, кроме тонкой хлопчатобумажной накидки, завязанной на груди в туземном стиле, и ничего под ней не скрывать; и вручать гостям чашу, наполненную ключами от спален Слейнов, приглашать их взять один из них, сообщать им, какая комната открыта, и предлагать им спать с тем, кого они найдут в ней.

- Очевидно, это невозможно для слуг, - сказала Ева, передавая сплетни Леону. - Они собирают с пола все грязное белье, чистят и выглаживают его, но потом совершенно не знают, кому его вернуть.’

Однако сегодня вечером Идина вела себя как нельзя лучше и была одета, словно для самых шикарных салонов Парижа, в невероятно короткое полупрозрачное, но вполне приличное платье из развевающегося шелкового шифона цвета шампанского. Леон был уверен, что Ева мгновенно определит, что это работа какого-нибудь знаменитого дизайнера, о котором он никогда не слышал.

«Мне так жаль слышать, что Ева не была готова», - сказала Идина, словно читая его мысли.

‘Ну, она ужасно устает нося в себе ребенка, - ответил он. ‘Она клянется, что это, должно быть, мальчик, говорит, что он в два раза больше, чем Саффи была на той же стадии. Поэтому она вернулась к Лусиме с Саффи и пони.’

- Надеюсь, она не за рулем?’

‘Она хотела, ты знаешь.. Она была полна решимости сесть за руль. Но я опустил ногу и сказал, что ни в коем случае. Итак, Лойкот, мой управляющий поместьем, везет ее обратно в "Роллс-ройсе". Он вернется за мной завтра.’

Идина рассмеялась. ‘Ты единственный человек в Кении, которому придет в голову ехать по ужасным неубранным дорогам в такой дико экстравагантной машине!’

‘Напротив, это чрезвычайно прочная и практичная машина. Она была построена как бронированный автомобиль, провела войну, разъезжая по Аравии и Месопотамии. Когда наступил мир, армия получила гораздо больше, чем ей было нужно, и я купил одну из них. Я ее немного приукрасил, но под ним все равно военная машина, - ухмыльнулся Леон Идине. ‘Если воздушный шар когда-нибудь снова взлетит, я могу сварить броню, прикрепить орудийную башню над пассажирскими сиденьями и сразу же отправиться на войну.’

‘Может быть, мне стоит ее купить, - задумчиво произнесла Идина. ‘У меня есть моя Испано–Сюиза, конечно, и она замечательная штучка.’

- Я скажу. По крайней мере, такой же великолепный, как мой роллер, а этот серебряный Аист на капоте соперничает с духом экстаза за стиль.’

‘Верно, но она все равно предпочла бы бродить по Мейфэру, а не ковылять по грязным тропинкам Африки ... а теперь я должна идти и убедиться, что ужин приготовлен должным образом, - заключила Идина. ‘Только потому, что ты далеко от дома, это не оправдание для снижения своих стандартов.’

"Если не считать обмена ключами от номера", - подумал Леон, направляясь одеваться к ужину. Если только они не сделают этого и в Мейфэре.

Гости собрались выпить перед обедом и разделились по половому признаку, причем мужчины, все в белых галстуках и фраках, вели одну беседу, а дамы, как стая колибри с блестящими перьями, - другую. Леон Кортни с бокалом виски в руке разговаривал с небольшой группой людей, среди которых был и его хозяин, Джослин Хэй. Эти двое мужчин выделялись среди остальных, оба потому, что были выше остальных, но также и потому, что они явно были доминирующими самцами в этой конкретной стае: пара магнитов для наблюдения женскими глазами.

‘Пожалуй, я поставлю пьесу для Леона Кортни,- сказала достопочтенная Амелия Кори-Портер, хорошо одетая, ярко накрашенная молодая разведенка с модно коротко подстриженными волосами, решившая затаиться в Кении, пока не утихнет шумиха вокруг ее брака, который закончился ее прелюбодеянием. ‘Он совершенно восхитителен, вы не находите?’

- Дорогая, ты только зря потеряешь время, - предупредила ее Идина Хэй. - Леон Кортни - единственный мужчина во всей Кении, который отказывается спать с кем-либо, кроме своей жены. Он почти не поднимает глаз. На самом деле, это довольно сильно сбивает с толку. Заставляет задуматься, не теряю ли я хватку.’

Амелия выглядела пораженной, словно столкнулась с совершенно новым и неожиданным аспектом человеческого поведения. - Отказывается от секса? Неужели? Это едва ли кажется естественным, особенно когда его жена не в состоянии услужить ему. Ты же не думаешь, что он втайне педик?’

- Боже мой, нет! Из достоверных источников я знаю, что в молодости он был настоящим дамским угодником. Но в тот момент, когда он увидел Еву, он влюбился по уши и с тех пор одурманен.’

‘Я думаю, его нельзя винить, - сказала Амелия, хотя ее неодобрение было очевидным. ‘Я видел ее в "гимхане", и она просто прелесть. Что там говорится в романтических романах - глаза, как прозрачные озера? Они у нее есть, это точно. Но даже в этом случае она невероятно беременна. Никто не ожидает, что парень будет жить как монах только потому, что его жена взорвалась, как воздушный шар.’

- Ну, может быть, Леон Кортни просто старомодный джентльмен.’

‘О, не говори глупостей. Ты не хуже меня знаешь, что такого никогда не было. Но в любом случае, дорогая, расскажи мне все о Еве. Это очень странно. Мне показалось, что я уловил Нортумбрийские нотки в ее голосе – папа часто ходил туда пострелять, и мы все ходили с ним, так что я знаю акцент у персонала, егерей и так далее. Но я слышал, что она на самом деле немка, не так ли?’

‘Ну, - сказала Идина, когда обе женщины придвинулись чуть ближе друг к другу, словно заговорщики, делящиеся смертельной тайной, - настоящие британские восточно-африканцы, такие как Флоренс Деламер, которые живут здесь уже много лет, все еще помнят, как Ева впервые появилась в Найроби, примерно за год до войны. Какой-то ужасный немецкий промышленник прибыл в город на самом роскошном сафари, которое кто-либо когда-либо видел, в сопровождении великолепного открытого автомобиля, в котором можно было отправиться на охоту, многочисленных грузовиков, чтобы перевезти весь свой багаж, и двух огромных самолетов, сделанных его собственной компанией.’

- Боже мой, какое необыкновенное зрелище, - сказала Амелия, явно впечатленная такой демонстрацией власти и богатства.

- Совершенно верно, - согласилась Идина. - Конечно, весь город собрался посмотреть на летающие машины, но к концу дня было столько же разговоров о восхитительном существе, которое расхаживало вокруг под руку с промышленником, нисколько не смущаясь тем, что является его любовницей и называет себя Евой фон как-то так.’