Пересечение

Глава 2

Если бы Локи знал, к чему приведет его замысел, он бы наложил на себя руки еще в тюрьме.

Тяжелые браслеты-наручники, в которые его заковали сразу же по прибытии в Асгард, практически полностью лишали магии, оставляя возможность лишь для создания небольших иллюзий — прекрасная насмешка Одина. Однако Локи тоже умел хорошо посмеяться. И в первый раз, когда охранники обнаружили его камеру пустой, и в асгардской тюрьме началась самая настоящая паника, с его лица не сходила паскудная улыбка.

Один шутку не оценил. У него все-таки было плохо с чувством юмора, впрочем, как у и Тора, этого вечного борца за справедливость и мир во всем мире. Локи всегда удивляло, до чего глуп и наивен его брат — ни разу не задался вопросом, сколько потерь понесли народы, когда Один решил объединить Девять миров. Сколько было войн? Три? Двенадцать? В сравнении с этим ньюйоркцы, погибшие при попытке Локи захватить власть в Мидгарде, казались жалкой горсткой. И все же Один сотни и тысячи лет считался защитником Девяти миров и мудрым правителем Асгарда, в то время как Локи был объявлен преступником и приговорен гнить в одиночной камере до конца своих дней.

Вторая попытка тоже увенчалась успехом, правда, уже не таким бурным — стражники оказались на удивление сообразительными и не стали снова вызывать Одина. Несколько из них, вооружившись тяжелыми алебардами, бесцеремонно ворвались в камеру и строем прошли через нее, прижав невидимого Локи к самой стене.

— Видели бы вы свои рожи! — крикнул он вслед, когда начальник охраны, уже выйдя в коридор, мрачно пообещал, что в следующий раз Локи переведут в камеру, полностью блокирующую любую магию.

Пришлось на время отложить эти развлечения, поскольку редкие визиты Фригги были единственным утешением. Локи всегда радовался, едва замечал первые проблески зеленоватого магического свечения, свидетельствующие о том, что она снова пришла к нему. И все же даже в присутствии Фригги его настроение могло резко омрачиться, едва он вспоминал о своем жалком положении.

— Тебе открыты тайны любой души, кроме своей, — с горечью заметила она, когда Локи в очередном приступе бессильной злобы выкрикнул, что она ему не мать.

Он знал это. А еще он знал, что не успокоится, пока не докажет Одину, что достоин быть равным Тору. Ему не нужен трон. Пусть даже это понимание будет последним в жизни дорогого и любимого асами Всеотца.

Поэтому Локи возобновил маленькие провокации, периодически делая свою камеру абсолютно пустой. Один отряд охраны сменялся другим, а Локи, в перерывах громогласно жалуясь, что ему скучно, пристально следил, какой из караулов окажется наиболее подходящим для следующего акта его затянувшейся пьесы.

Удачный случай подвернулся только через месяц, когда он прочел уже почти все книги, присланные Фриггой, и знал наперечет, сколько пленников и из каких миров содержат в каждой из камер.

Пальцы Локи замерли над страницей, едва из дальнего коридора донеслись чьи-то крики и последующий за этим звон мечей. Несколько уродливых кронанцев, больше похожих на каменных големов, чем на живых существ, с тупым любопытством прижались к прозрачным стенам своих камер, чтобы взглянуть на источник шума. Но Локи даже не нужно было поворачивать голову, чтобы узнать по гневным гортанным выкрикам, что тюрьма сегодня пополнится темными эльфами. Ему было почти интересно, как эти выродки смогли пробраться в Асгард.

Шум и крики беснующихся эльфов не стихали до самой ночи. Стражники, уставшие за день, практически валились с ног. Основная их часть выстроилась возле камер новых пленников, которые за полдня предприняли уже две попытки побега, а в той части коридора, где находился Локи, оставили трое юнцов, у которых даже борода еще не начала пробиваться. Двое из них практически уснули, опираясь руками на длинные копья, неясно блестевшие в полумраке горящих на стенах факелов. Третий отчаянно боролся со сном, часто моргая и переминаясь с ноги на ногу. Было видно, что его мучила сильная жажда.

Очевидно, решив, что за пару минут ничего не случится, он снял шлем, положил его возле копья, которое прислонил к стене, и направился к большому кувшину в углу, не замечая, что за ним пристально наблюдают. Налив в жестяную кружку теплой, чуть солоноватой воды, стражник сделал пару глотков и едва не подавился, взглянув на камеру с самым ценным пленником.

На белоснежном полу, судорожно хватаясь за горло, корчился Локи. Его лицо посерело, а скрюченные пальцы лихорадочно скребли по воротнику камзола, словно пытаясь ослабить его.

— Воды, — прохрипел он и громко закашлялся.

Стражник рванул к камере, стараясь не расплескать остатки воды в кружке. Дрожащей рукой нащупав на поясе нужный ключ-руну, он приложил его к выемке возле стены и вбежал внутрь.

Мощный удар тяжелого браслета пришелся прямо в висок. По лицу мгновенно потекло что-то теплое, перед глазами все потемнело.

Локи выпрямился, стараясь как можно быстрее наложить иллюзию пустой камеры, которую отточил за это время до совершенства. Стражник лежал без сознания. Из раны на голове текла струйка крови, смешиваясь с каплями воды, разлитой на полу. Присев на корточки, Локи быстро отцепил от доспехов кинжал, отметив про себя, что оружие стражникам выдают весьма примитивное — клинок на вид был непрочным, с туповатым концом и неудобной рукоятью. Таким Вольштагг на праздничных пиршествах обычно цеплял жирные куски оленины.

Сунув кинжал за пояс, Локи прикрыл глаза. Он не раз репетировал, что будет делать дальше, но мысль, что иллюзия такой сложности может и не получиться, всегда маячила где-то на периферии сознания. Сосредоточившись, Локи усилием воли попытался создать нужную картину, однако ничего не получалось. Браслеты, точно ядовитые змеи, отравляли разум, мешая создать еще одну иллюзию. Сжав тонкие губы, он уперся кулаками в пол, дрожа от напряжения, и через минуту с облегчением почувствовал, как по телу пробежала знакомая волна.

Открыв глаза и вытянув перед собой руки, Локи с удовлетворением увидел позолоченные наручи асгардской стражи. Теперь он мог беспрепятственно покинуть это чертово место, лицемерно облицованное золотом даже здесь. Опасаясь, что видение пустой камеры долго не продержится, Локи сдернул с кровати темное покрывало и накрыл им мальчишку. Пусть и ненадолго, но это позволит выиграть время.

— А? — вздрогнул один из спящих стражников, когда Локи стремительно прошел мимо них. — Ты куда?

— К Хальфсену, — быстро ответил он, вовремя вспомнив имя начальника стражи. — Пока вы дрыхли, я подслушал один интересный разговор кронанцев, хочу его предупредить.

Мальчишка сонно кивнул и покрепче обхватил копье, невидящими глазами глядя в сторону камеры, где виднелась груда камней. Мысленно проклиная всякое отродье, за которым постоянно приходится следить, он широко зевнул и снова задремал.

К удивлению Локи, он беспрепятственно дошел почти до самого входа в Хранилище. Даже с браслетами, которые раздражающе звенели в голове, он с помощью Тессеракта мог бы переместиться куда угодно. А потом уже можно было подумать и о том, как избавиться от них и вернуть свою магию. Понимая, что воины, охранявшие сокровища Одина, не пропустят обычного мальчишку-стражника, Локи прислонился к одной из колонн и снова начал менять внешность.

Превращение в Одина далось куда труднее. Возможно, сказывалась личная неприязнь, а может, действовали браслеты, которые уже начали жечь запястья, словно предупреждая о том, что лимит разрешенной магии на исходе.

Огромные воины, казавшиеся еще более высокими из-за небольшого роста Одина, поспешно выпрямились, когда Локи вышел из-за угла и направился в их сторону. Разыгрывалась главная сцена его спектакля, так что стоило взвесить каждое слово, чтобы ничего не испортить. Он уже открыл было рот, когда заметил на лицах воинов замешательство. Обернувшись, Локи тихо выругался, глядя на настоящего Одина, стоявшего шагах в двадцати позади него.

— И почему я не удивлен? — произнес Всеотец, наклоняя голову.

Локи ненавидел этот жест. Как и равнодушие в его голосе. Как и самого Одина, которому зачем-то понадобилось посетить свое Хранилище именно этой ночью.

— Будь ты проклят! — прошипел он, чувствуя, как к нему снова возвращается прежний облик. — Если соберешься меня казнить, сделай это быстро, без своих извечных нравоучений. Я сыт ими по горло!

— Не думаю, что это обрадовало бы Фриггу, — при этих словах гнев в глазах Локи сменился глухой болью. — Но и здесь ты больше не останешься.

— Где запрешь меня на этот раз? — усмехнулся он. — Бросишь в безжизненных землях Свартальфхейма? Или будешь наблюдать, как я умираю от жары и жажды в Мусппельхейме?

— Все намного проще, — Один сделал знак стражникам, и Локи почувствовал, как его схватили за руки. — Я отправлю тебя в Мидгард. Тебе там самое место — среди лживых, алчных и склонных к насилию смертных.

— Добровольно отправишь меня в мир, который я могу разрушить? — недоверчиво спросил Локи. — Отец, ты сдаешь на глазах.

— Не думаю, что ты сможешь разрушить Мидгард после того, как я навсегда лишу тебя магии.

Эти слова еще долго отзывались эхом в голове Локи, пока его вели обратно в подземелья.

* * *

Мощный удар выбил из легких последний воздух, и некоторое время Локи, распростертый на земле, полагал, что теперь он точно умрет.

Зря Один потратил столько сил на сложный ритуал, после которого Локи, лишившись даже той крупицы магии, которую позволяли браслеты, почувствовал себя полным ничтожеством. Мог бы сразу сбросить с Биврёста в Мидгард и навсегда распрощаться с нелюбимым сыном. Локи до сих пор терзался размышлениями о том, зачем Один вообще подобрал его тогда во льдах Йотунхейма и воспитывал как одного из законных наследников асгардского трона, если не собирался относиться к нему, как к Тору.

В лицо подул легкий ветер, и Локи с удивлением почувствовал, что воздух в этой части Мидгарда не настолько мерзкий и зловонный, как в Нью-Йорке, где на каждом шагу его отравляли примитивные металлические конструкции, именуемые автомобилями. Сделав несколько медленных вдохов и выдохов, он убедился, что пока не умирает, и осторожно сел, вглядываясь в окружающий сумрак. Вокруг мягко шелестела трава. На горизонте виднелись черные силуэты деревьев.

Локи вздрогнул, почувствовав, как по руке быстро скользнуло что-то маленькое и шершавое и тут же скрылось под уродливым камнем, отбрасывающим огромную чернильную тень. Радуясь, что камень оказался чуть правее того места, куда он приземлился, Локи медленно поднялся. Еще никогда он не ощущал себя таким одиноким и беспомощным, даже когда сознательно упал в пропасть с разрушенного Биврёста и летел неисчислимое количество часов в черной и вязкой Червоточине, от беспрерывного гула которой слезились глаза.

Быстро темнеющее небо прорезали яркие молнии, вслед за которыми налетели сильные порывы ветра. Послышались рокочущие раскаты грома. Локи скривился, держась одной рукой за камень, поскольку деревья перед глазами все еще двоились. Вот только Тора сейчас не хватало.