Синие дали

ГЛАВА 7

У Бурана не мог возникнуть вопрос, доволен ли он своей жизнью. Как не мог он задуматься и над смыслом этой жизни. Таких вопросов для него просто не существовало. Природа не подготовила их для него даже в самом примитивном виде. Его разум, в какой бы мере он им ни обладал, не позволял молодому волку заглядывать внутрь себя и был похож на локатор, в центре мертвой зоны которой находился он сам. Но зато все, что находилось за чертой этой мертвой зоны, Буран слышал, видел и обонял великолепно. И не просто слышал, а прислушивался, выбирая из сотни звуков те, которые ему были нужны. Он слышал даже во сне. И никогда и никому не удавалось застать спящего волка врасплох. Он не просто видел. Он четко фиксировал малейшие изменения обстановки и настораживался. Он не обладал такой остротой обоняния, как его приемная мать, но запоминал запах отлично. И тем не менее, в душе молодого волка все время происходила борьба каких-то неясных сил. И вызывалась она в первую очередь той необычной для него обстановкой, в которой он неожиданно очутился. Для него перестали существовать и потеряли всякий смысл два самых важных, определяющих всю его волчью суть фактора: постоянная забота о добывании пищи и почти такое же постоянное подчинение инстинкту самосохранения. Врагов у него теперь не было. А чувство голода он испытывал лишь тогда, когда его хозяева задерживались и вовремя не приходили домой. Но это продолжалось так недолго, что он даже не успевал по-настоящему проголодаться. Оказались ненужными и многие другие, переданные по наследству инстинкты. Зато необычайно развилось в нем все то, что имело под собой чувственную основу. И в первую очередь привязанность и послушание. Поначалу он больше был привязан к своей приемной матери и, если она куда-нибудь убегала, по-настоящему скучал без нее и даже начинал скулить. Но чем он становился взрослее, тем откровеннее росли и крепли его привязанности к хозяевам. Нет, он не забыл Вьюгу, не охладел к ней. И она по-прежнему продолжала проявлять к нему свою нежность: облизывала ему морду, охотно позволяла во время игр таскать себя за загривок. Но скоро игривость его начала проходить. А люди, его хозяева, они не надоедали ему никогда. Они кормили его. Ласкали. В конце концов даже игры, которые они вели с ним, а всю свою учебу он воспринимал тоже не иначе как игру, нравились ему гораздо больше, чем те, которые он затевал с матерью.

Последняя их игра заключалась в том, что хозяин научил его выть по команде. Причем команду эту он подавал не голосом, как обычно, а поднимал вверх руку. Выполнить эту команду было совсем легко. Но молодой волк не сразу понял, чего от него хотят. Хозяин и раньше поднимал вверх руки, однако это вовсе не означало, что от волка при этом что-то требовалось. И вдруг оказалось, что надо выть. Но ничего. Выучили и закрепили и эту команду. И тогда стала ясна вся игра, к которой они так долго готовились. Хозяин брал его с собой в лес. Там он спускал его с поводка и долго ходил по лесу. Время от времени подавал команду «Ко мне!» и, когда Буран подбегал к нему и усаживался у его ног, поднимал руку. Буран задирал кверху морду и начинал выть. Хозяин чутко к чему-то прислушивался. Но ничего не слышал, и они шли дальше.

Его хозяева — он и она относились к нему по-разному. К каждому по-своему относился и он. Она его кормила. Он водил его в лес, брал с собой к большой воде на озеро, где стрелял для него уток. Ее Буран считал старшей. Она была ему как вторая мать. В нем молодой волк чувствовал друга. Он больше походил на его братьев. Казалось бы, ей он и должен больше подчиняться. Но никакая сытная, готовая еда не могла убить в волке могучий дух охотника. И потому к хозяину Буран тянулся больше, искреннее радовался, когда его встречал, откровеннее скучал, если долго его не видел.

Так шло время. Дни стали совсем маленькими. Ночи — длинными и темными. И почти всегда ненастными: дождливыми, ветреными.

Земля, казалось, уже разбухла от влаги. А с неба все капало, капало, и лилось, и текло. Потом, это было в начале декабря, ветер неожиданно переменился, разогнал тучи. Над голым лесом и полями взошло солнце. И сразу воду в миске возле его будки затянуло льдом. Землю сковало, опавшие листья в лесу смерзлись в хрустящую корку. Повалил снег. Он ложился плотно, ровно. Это было совсем непривычно. Теперь каждое живое существо, двигавшееся по земле, оставляло следы, которые отлично были видны. Бурану в это время исполнилось уже восемь месяцев, он вырос крупнее всех собак в селе. И ни одна из них уже не могла сравниться с ним в силе. Завидев его, псы всех мастей и пород, поджав хвосты, проворно прятались в подворотни и только потом, пропустив, заливисто и злобно облаивали вслед. Буран, казалось, не обращал на них никакого внимания. Он не стал за это время ни злобнее, ни агрессивней. Но он стал ВОЛКОМ — это видели, знали и понимали все.

По-своему понимал это и сам Буран. Он чувствовал свою силу и совершенно по праву считал себя в саду и на дворе полновластным хозяином. Ни одно четвероногое не могло теперь безнаказанно зайти в его владения. А когда вдруг заходило, то получало такую трепку, от которой долго не могло оправиться. Зубы у молодого волка были, как ножи. К людям же он относился совершенно беззлобно. Но дорогу встречным с некоторых пор уступать перестал. Тех, кто приходил во двор посмотреть на него, встречал спокойно. Подачек не выпрашивал, однако, если замечал в руках у них лакомство, без сомнения считал, что принесено оно для него, и коли долго его не получал, то решительно и бесцеремонно отбирал сам. Однажды во двор зашла пожилая женщина с корзиной в руке. Из корзины выглядывала голова гуся. О существовании Бурана женщина, по всей видимости, ничего не знала, потому что, увидев его холодные желтые глаза, перекрестилась, бросила корзину и поспешно выбежала за калитку. Буран понял, что гуся принесли ему, немедленно вытащил его из корзины и тут же разорвал.

Когда хозяин выскочил на крики пожилой женщины, от гуся остались одни перья. В тот же день Бурана посадили на цепь и больше не спускали с нее даже тогда, когда хозяева бывали дома.

Буран к этому отнесся довольно спокойно: с цепи не рвался, ее не грыз. Цепь закрепили на проволоку, так что по двору он мог бегать свободно. А уходить со двора он не стремился и раньше. Впрочем, скоро в его жизни произошло событие, которое представилось ему куда более значительным.

Уже несколько вечеров кряду ветер доносил до учительского сада слабые звуки заунывного волчьего воя. Слух о том, что в соседнем районе появилась стая, подтвердился. Волки сами обозначили себя: загрызли молодого лося и зарезали в деревне телку. Они мотались по округе, оглашая по вечерам окрестности тоскливым воем. Буран охотно откликался на голоса сородичей. Иногда их перекличка длилась с небольшими интервалами почти по часу. Причем начинали ее волки в одном месте, а заканчивали совсем в другом. Хозяин внимательно прислушивался к доносившимся из леса звукам. Но в один из дней слушать не стал, а подошел к Бурану, снял его с цепи, посадил на поводок и быстро направился в лес. На плече у него было ружье. Буран уже отлично знал эту вещь и не путал ее ни с какой другой. Как знал он и то, что раз есть ружье, значит, будет и охота. А охота для молодого волка была самым любимым занятием.

Они пришли в заснеженный лес, когда солнце уже коснулось верхушек деревьев в дальнем краю леса. От деревьев вытянулись длинные синеватые тени, которые, причудливо переплетаясь под елками и в зарослях кустов, сливались с сумерками. Буран ожидал, что хозяин вот-вот освободит его от ошейника и он, как обычно, сможет свободно побегать по лесу. Но хозяин почему-то ошейник с него не снимал. Они шли все дальше и дальше и остановились на опушке небольшой поляны, когда солнце уже село. Хозяин привязал его к молодой березе, а сам ушел за куст и снял с плеча ружье. Буран терпеливо ждал, что будет дальше. Хозяин поднял руку. Буран завыл.

— У-у-у-у-у… — поплыла над лесом его томящая душу песня.

— У-у-у, — отозвалась чаща неподалеку.

Потом все стихло. А еще немного позднее Буран услышал приглушенное шуршание снега и увидел мелькнувшую среди кустов тень. Он не знал, кто это мог быть, и продолжал выть. Но шорох стал слышен отчетливее, и неожиданно всего в нескольких шагах от себя Буран увидел большую лобастую голову как две капли воды похожего на него зверя. Буран не знал его и перестал выть. Зверь тоже остановился и повел носом. Его желтые злые глаза в упор смотрели на Бурана. Зверь был намного крупнее Бурана, серая шерсть у него на спине заметно отбеливала сединой. У него была широкая грудь, красиво изогнутая сильная шея. Зверь был очень статен и стоял не шелохнувшись, как изваяние. Буран не оробел под его пристальным, холодным взглядом. Но что-то шевельнулось у него в груди тревожное и волнующее. Он смотрел на большого зверя с любопытством и восхищением и видел в нем себя. А сердце у него стучало все сильнее, и с каждым его ударом молодой волк понимал яснее: вот кого искал он в лесу, к кому его манило навстречу, с кем перекликался он на зорях и хмурыми осенними вечерами. Ведь они же из одной стаи. И хвост у молодого волка сам собой поджался под брюхо в знак подчинения этому сильному зверю.

В следующий момент один за одним прогремели два выстрела. Незнакомый зверь подпрыгнул, перевернулся и упал, зарывшись мордой в снег. Буран не сводил с него глаз. К зверю подбежал хозяин, пнул его ногой и довольно проговорил:

— Есть начало. Отлично получилось…

Потом он подошел к Бурану, ласково потрепал его уши, наградил сочным куском свежего мяса и похвалил:

— Молодец, Буранчик. Молодец. Недели за две мы с тобой всю стаю приберем…

Бурану было приятно и прикосновение руки хозяина, и его ласковый голос, и вкусное, больше всего любимое им лакомство. Но что-то было во всем этом для него и непонятное. Почему хозяин не подозвал к себе этого зверя? Ведь он пришел к ним сам, он искал их. Искал и нашел. А хозяин выстрелил и убил его, как не раз убивал уток. Но разве этот зверь и утка одно и то же?

— Молодец, — продолжал хозяин. — Все ты делал, как надо. Замечательный ты у меня помощник.

Буран поднялся на задние лапы и ткнулся носом хозяину в лицо. И хозяин не заругал его, а только погладил по голове.

Значит, он действительно был очень им доволен. И Буран был доволен хозяином. Хозяин был добр к нему. Но почему же он не принял того зверя, который был так похож на него, на Бурана? Он-то, Буран, понял это сразу…