В синегорских лесах

VII. Рыболовы

Без собаки плохая охота. Да Ермилыч и не решался далеко уходить. Ему все казалось, что стоит только отойти, как Серко без него кончится.

Мясной стол заменили рыбным, дополняя грибами и ягодами.

Один из нешироких боковых протоков Угры Ермилыч перегородил «заездком» — частым невысоким плетнем, с тремя пролетами. В пролетах были поставлены «морды». Но в них попадалась больше мелкая рыбешка — молодые налимишки, мелкие окунишки да чебаки.

Ермилыч решил поудить харюзов — отменно вкусной рыбы быстрых и чистых рек.

Искусство удить — такое же мудреное искусство, как и охота.

Достигается оно только долгим опытом и внимательным наблюдением. Нужно знать места, изучить повадки рыбы, уметь выбирать время, наладить как следует удочку, знать, куда и как ее закидывать, — словом, нужно знать десятки разных мелочей. Искусство же ловить харюзов — необычайно быстрых, чутких и осторожных — вдвойне мудреное дело.

Ермилыч в совершенстве постиг тайны рыболовства. Дома про него говорили, что он знает «слово» — охотничье и рыболовное.

Оставив у постели больного «дежурных врачей», Ермилыч, Сергей и Дмитрий отправились вниз по реке. В руках у каждого длинные и упругие, хорошо выдержанные вересовые удилища. За плечами «пайвы» — плетеные из берестяных лент глубокие коробки. Это — для рыбы.

Прошли уже около двух километров, а Ермилыч все еще не выбрал места.

— И что он привередничает? — негодовал Сергей. Не безразлично ли, где удить?

— Вероятно, нет. Он уж знает, где и как, — ответил вполголоса Дмитрий.

Ермилыч наконец остановился. Внимательно осмотрел место и, видимо, остался доволен.

— Эх, и хорош переборчик! — похвалил он. — Вот уж здесь мы половим харюзков.

Реку от берега до берега перегораживала гряда крупных валунов. Тысячелетним напором воды камни отшлифованы до блеска. Быстрая Угра как будто немного затихала перед этим барьером, а затем, набравшись силы, решительно и шумно перебрасывалась через камни. Разбивалась на тысячи маленьких водопадов, играя на солнце радугой перламутра.

Ермилыч начал «направлять» удочки.

— Встанем-ка вот здесь, — показал он на средину реки, метра на четыре выше перебора.

— Как, неужели будем стоять прямо в воде? — удивились его спутники. Они раньше удили только с берега или же с лодки.

— А кто же с берега харюзов ловит? Да вы не бойтесь — не глубоко здесь. Вода не сильная — стоять можно. А вы, однако, лучше посмотрите сначала, поучитесь со стороны, с бережка.

Ермилыч разулся, высоко засучил штаны и, осторожно передвигаясь по скользкому каменистому дну, остановился на средине. Неторопливо насадил на крючок слепня, поплевал на него по рыбацкому обычаю, широко расставил ноги, чтобы крепче держаться, и, описав удилищем широкий круг над головой, забросил в воду лесу.

Недолго пришлось ждать.

— Вот он, голубчик! — довольно крякнул Ермилыч и ловко выхватил из реки длинную лесу. На крючке серебром сверкнул крупный харюз.

— Ступай-ка сюда! — И он отправил пленника в пайву.

Ребята больше не желали оставаться наблюдателями. Быстро скинули сапоги и, шлепая по воде босыми ногами, устроились невдалеке от Ермилыча.

Дмитрий закинул удочку почти так же ловко, как Ермилыч. У Сергея — неудача. Леса то опутывала, то падала совсем близко.

— А ты без выкрутасов — попросту, из-за плеча, посоветовал старик.

Леса упала, наконец, куда нужно. Весь напрягаясь, Сергей следил за ней с пристальным вниманием. Да, это совсем не то, что на Волге или на Оке. Ничего не видно, поплавка нет и подрагивающая от быстрой струи леска затерялась в кипении звенящего перебора. Не поймешь — клюет или просто водой дергает.

Вдруг рука почувствовала легкое прерывистое подергивание. Нет, это уж не струя, это клюет рыба.

Сергей порывисто выдернул лесу, — сверкнул харюз и почти у самых ног сорвался с крючка и упал в воду.

— Что же это такое! — чуть не плакал от досады Сергей.

— А ты, паренек, не торопись, не дергай смаху-то, — оторвался от своей удочки Ермилыч. — Вишь, ты ему губу прорвал, вот он и ушел. А ты дай ему как следует забрать насадку-то, да сначала тихонько поведи, а потом уж и покрепче возьми,

Димка укоризненно покачал головой, как будто старый опытный рыболов.

Урок Ермилыча не пропал даром. Дальше уже было удачнее. Сергей вытащил трех хороших харюзков, правда, не без неудач — еще два упали в реку, — но это не беда.

В увлечении рыболовы не замечали, как щекотала ноги мелкая рыбешка, как кусали слепни и жалили свирепые северные комары.

А Ермилыч уверенно и спокойно вытаскивал рыбу за рыбой. Часа через два его пайва была почти полна.

— Ну, ребятки, на сегодня будет с нас. Пойдем-ка на стан да угостим Николая Степаныча с Мишей свеженькой ушкой.

— Григорий Ермилыч, еще немножко, — упрашивали ребята. — Рыба только что расклевалась!

— Ну куда нам столько? — смеялся Ермилыч. — Харюз — рыба нежная, зря только проквасим. Зачем жадничать — много еще дней впереди-то!

На обратном пути завернули посмотреть заездок. В одной из «морд» оказались два небольших налима, остальные были пусты и даже без травяных затычек.

— Вот оказия! — удивился Ермилыч. — Кто бы это мог затычки-то повыдергать?

Он долго и внимательно рассматривал ограбленные «морды». Одна была слегка погрызена.

— Водяная крыса? — вслух думал Ермилыч. Да нет — куда ей! Не иначе, как выдра. Погоди же… Я тебя дойму.

— Превосходная рыба! — восхищался Николай Степаныч, уписывая жирного харюза и «наваристую», по выражению Ермилыча, уху. — Ты, Ермилыч, у нас прямо универсальный человек — и охотник, и рыболов, и повар. А кстати, ребята, к какому семейству принадлежит харюз, или, правильнее, хариус?

Ребята переглянулись и молчали.

— Откуда же нам знать, Николай Степаныч? — отозвался за всех Сергей и положил на лопух «тарелку» — крупный кусок рыбы.

— Эх, вы, рыболовы несчастные! Запомните же — из семейства лососевых. Семга, лосось, форель, сиг, мойва, ряпушка, таймень — все это родственники хариуса. Лососевые рыбы чрезвычайно широко распространены и населяют, главным образом, реки и моря северного полушария.

— Таймень, а по-здешнему — «тальмень» — водится и в наших местах, — вставил Ермилыч, посыпая рыбу крупной солью. — Только у нас его здесь больше линем зовут.

— Линем? — изумился Николай Степаныч. — Да линь же совсем из другого семейства — из семейства карповых.

— Ну, там из карповых али из другой какой фамилии — нам это все равно. Лишь бы рыба хорошая водилась да вдоволь ловилась, — посмеивался Ермилыч, обсасывая рыбью голову. — А я, вот, все думаю, Николай Степаныч, как бы нам вора поймать, который в «морды»-то лазит.

— Ты полагаешь — речная выдра? — спросил Николай Степаныч.

— Кроме — некому. Она, подлая. На ночь надо будет в закрадочку сесть. Авось опять понаведается к «мордам»-то.

— Григорий Ермилыч, а нам можно? — встрепенулся Дмитрий.

Выдру он видал только на воротниках дамских шуб, а тут представлялся случай увидеть ее живую, на свободе.

— Можно-то можно, — ответил Ермилыч, — только не всем табуном, а то нашумим, напугаем. Хитрая она тварь, выдра-то, сторожкая. Видит и слышит хорошо, да и нюх у ней не хуже собачьего. Ну, да ничего, обманем и ее, шельму.

Пришлось бросать жребий, кому идти с Ермилычем. Счастливцем оказался Михаил.

Заговор против выдры начинали приводить в исполнение еще засветло. Ермилыч наскоблил еловой серы, растопил ее и смазал подошвы своих и Михаиловых сапог. Потом оба обулись, прошлись немного по лесу и налепили вторые подошвы — плотный слой опавшей хвои.

— Поди-ка разберись теперь, чем пахнет! — хитро подмигнул Ермилыч в сторону заездка.

На закате заговорщики отправились к заездку. Облюбовали здесь хорошую раскидистую сосну и устроились на толстых сучьях на вышине человеческого роста.

— Выше не надо, — шепотом объяснял Ермилыч Михаилу, — может случиться, что поранишь только, так надо, чтобы успеть соскочить да прикончить, пока до воды не добралась. В воде-то ее, шельму, никак уж не достанешь. Ну, а теперь будем сидеть тихо.

Оба замерли. Ермилыч прислушивался и, зорко всматриваясь, держал наготове ружье.

Солнце село. Неслышно подошла ночь с неблекнущей рубиновой зарей и тысячами трепетных звезд.

Все еще сказываются отзвуки белых майских ночей, и глаз без особенного напряжения может видеть на расстоянии двадцати пяти — тридцати метров.

Звонче, чем днем, играла река. Где-то перекликались, перелетая с места на место, маленькие неугомонные кулички-авдотки. Крякнула засыпающая утка. В тихих глубоких местах плескалась крупная рыба, вероятно, щука или таймень.

Ермилыч с Михаилом неподвижно сидели уже около часа. Заныло тело, хотелось пошевельнуться, переменить положение, но нельзя. Выдра может быть где-нибудь близко.

Вдруг Ермилыч подался вперед и взял на изготовку ружье.

Неужели? Да, по берегу, не спеша, направлялось к заездку длинное, низкое, издали похожее на таксу, животное.

Короткая молния выстрела на мгновение осветила лицо Ермилыча. И тотчас же он соскользнул на землю и бегом, совсем по-молодому, побежал к реке.

— Не уйдешь, — прохрипел он и, наступив на кого-то ногой, ударил тяжелым прикладом.

— Готово! Слезай, Миша, посмотри-ка, какого зверька залобовали! — крикнул Ермилыч, вынимая из ружейного ствола пустую гильзу патрона.

Михаил, волнуясь, спрыгнул, до крови оцарапал руку и, не обращая внимания на царапину, подбежал к охотнику.

— Так вот она какая! — присел он перед выдрой на корточки.

Длинная, почти в метр, не считая хвоста, она распласталась на прибережном песке, вытянув короткие перепончатые лапы, как будто плыла. Круглая, похожая на кошачью, голова с маленькими закругленными ушами. Толстый у основания и постепенно суживающийся почти полуметровый хвост вытянут прямо, как руль.

Михаил погладил блестящий и мягкий темнобурый мех.

— Какая прелесть, — вполголоса сказал он. — И какая она большая, однако!

— Бывают и больше, да и мехом потемнее, — заметил Ермилыч, перевертывая выдру на спину. Да ничего, сойдет и эта. — Рубликов полтораста дадут.

— Полтораста рублей! — удивился Михаил.

— Выдра ноне в цене. Говорят, за границу идет. А ты не дивись, что много. У нашего брата, охотника, когда густо, а когда и пусто. Иной месяц ни копейки не заработаешь, а то, бывает, сразу посчастливит, как сейчас вот.

Михаил потрогал перепончатую лапу выдры.

— Замечательно, настоящее весло.

— Да еще какое, брат, — подтвердил Ермилыч. — Она и бегает не плохо, а уж плавает — что тебе по верху, что в воде — прямо как рыба. Ты, наверно, подивился даве, как я камешком с дерева-то упал. Нельзя иначе. Ты ее как тяжело не порань, а ежели прозевал да до воды дал доползти, кончено — уйдет, как пить даст. Она и нору-то в воде роет.

— Неужели? А как же она дышит? — спросил Михаил.

— Из воды она только лаз делает, глубоконько, так аршина полтора, а то и два под водой-то, а потом, значит, исподволь кверху поведет — в берег-то, и уж в земле просторное логово выроет. Поди-ка, вот, доступись до нее!

— А зимой, когда река замерзнет, как? — допытывался Михаил.