Будни самогонщика Гоши - 2. Мир и нир

Глава 3

3

Хурбрук, если не путаю имя старшего кочевника… Надоели мне эти хрым-брым без имени-отчества! Звали бы его Семён Семёнович Горбунков, и никаких проблем. Так вот, пока Хурбрук вёл со мной странный диалог, придерживая сына, желающего построгать меня мелко, как баранину на фарш, у них за спиной кое-что делалось.

Неадекватный принялся водить руками в воздухе. Готов спорить — камлает. А со знакомства с Веруном у меня отношение к магии серьёзное. Не проигнорируешь её. Надо срочно что-то предпринять.

— Хан! Перед тем, как пустить вам кровь, спросить хочу: колдовать умеете? Если нет, просто разворачивайтесь. Мы обождём, не тронем.

— Умеем, глей. Хочешь отведать?

Младший и пара оболтусов с ним гыгыкнули. Стало быть, что-то в меня сейчас полетит. И это что-то — ни разу не торт, как в комедиях Чарли Чаплина.

— Биб?

— Чую силу его амулетов. Его душу не выпью — у него своя магия. Прости, хозяин. Этих — хоть всех четверых памяти лишу.

— Толку от тебя, когда надо… Ладно, и у меня своя магия.

Я встал на правое колено. Рискую. Рубанёт мне сейчас этот Харабрук железякой по башке — и готов. Но степняки стояли смирно, не понимая смысл манипуляций.

Раскрыл приклад волшебной палочки. Обернул ремень вокруг левой руки, упёрся локтем в коленку. Камлающая тварь чётко нарисовалась над мушкой прицела. Огонь!

Снял его второй короткой очередью, первая зацепила кого-то случайного рядом. Извините-с… Колдун шаманствовал, широко размахивая руками, оттого его меховая бурка (кафтан, черкеска — чесслово, не знаю как назвать) распахнулась, обнажив грудь. Сотня шагов — не много, я старался засандалить именно туда, под бородёнку. Всё же пуля пистолетная слабая, вдруг застрянет в его бурко-кафтане. Особенно если надет панцырь. Не застряла.

Я закинул ППС за спину.

— Устал ваш камлать. Прилёг. Наверно — навсегда. Вы же не хотите испытать эту магию на себе?

— Да я тебя… — презирая правила переговоров, сын хана полез ко мне, вытянув руки в направлении горла. Возмутительно! Не для твоих грязных пальцев шею отращивал.

— Биб! Сотри ему последнюю неделю.

— Слушаюсь хозяин!

Парень в недоумении остановился, посмотрел на собственные пятерни, вытянутые в мою сторону.

— Ты хто?

— Глей Гош, — терпеливо повторил я, чувствуя, впрочем, что терпение на исходе. — А ещё немного колдун Гош. Хан! Твой сын утратил память о последних днях, не помнит, чего ради вы сюда припёрлись.

— В самом деле? — осторожно спросил старик.

— Припёрлись? Да… Мы… А зачем?

Я почувствовал, что сейчас самое время перехватить инициативу.

— Наш бог Моуи не поощряет убийств. Я просто лишу вас всех памяти с трёхмесячного возраста. Пока вы будете снова учиться снимать и одевать шаровары, чтоб сходить по нужде, мои хрымы соберут всех ваших кхаров.

В старческих глазах явная ненависть ко мне дополнилась примесью смятения. Он не знал, что делать.

— Биб! Двух оболтусов тоже. Деда не трогай, — ему же я сказал следующее: — Достопочтенный! Твой сын и пара баранов за его спиной больше не понимают, что тут случилось. Не тревожься, пройдёт. А у тебя есть отличная возможность рассказать народу, как ты заставил колдуна Гоша убраться нахрен, оставив твоим людям всё, что найдёте здесь после нас. Немало, согласись.

— Я предпочёл бы тебя убить. И очень сомневаюсь, что у тебя хватит сил всех одолеть.

— Благодарю за откровенность. С тобой, хан, хорошо иметь дело. Не врёшь и не прикидываешься. Уважаю.

— А ты темнишь… Или силу свою преувеличиваешь, на самом деле не настолько силён. Иначе давно нас бы оболванил. Или ещё какую пакость припрятал. Просто уйти не могу. Я же богу обещание дал.

— Так и я тоже поклялся. К весне получит Тенгрун свои каналы. Работа начнётся. Если не всё сразу, так к лету. Хочешь — проследи. Отправь своих всадников на кхарах — охранять моих хрымов. Вот и отчитался перед Тенгруном. Отработал всё, что соберёшь с трупов.

Меня несло. Тормоза отключились как на старом УАЗе с вытекшей гидравлической жидкостью. Я, окружённый огромным войском врага, диктовал условия и даже убеждал хана помогать мне. Если он хоть на йоту почувствует мою слабину…

Что врал — он чувствовал. Но не мог понять, насколько я вру и в чём. Его сын бы кинулся, махая кривой саблей. Погиб бы, с ним десятки степняков. Мы с воинами Нирага и хрымами тоже легли бы вверх брюхом. Хана Хурбрука такой расклад не устроил.

Бобик свирепо тявкнул в спины уходящим. Совершенно согласен с собакой. Невежливо вот так — не попрощавшись.

Радоваться было рано. В своих рядах старый хан собрал совет — вызвал десятников. Странная, конечно, форма демократии. Что-то тёрли, решали… А у меня палец чесался. Шагов двести до них, с одного рожка выкошу всю верхушку воинства. Или почти всю, надеюсь — пули не застрянут в зимних шкурах и в слое грязи на немытых телах. ППС — он всё же больше для ближнего боя.

Наконец, приволокли тушку шамана. Харабрук, лишённый отцовской сдержанности, пихнул мёртвого сапогом. Тот не пошевелился. Стало быть — вправду отдал концы.

— Биб! А слетай-ка к ним, поразнюхай.

Помощник порхал долго. Я хотел убедиться: степняки не просто сделали вид, что уходят, а и правда — слиняли. Тем более, до вечера обдирали трупы. В общем, я разрешил разобрать нашу фортификацию только глубоко заполночь. Могли и тут ночевать. Но никто не роптал на ночной переход. И воинам, и хрымам, и мне не хотелось находиться здесь лишнюю минуту: в компании ограбленных жмуров и по соседству с двумя сотнями хана Хурбрука. Лишь Бобику всё равно.

Когда рассвело, сделали короткий привал и двинули дальше. На пределе выносливости кхаров.

Хан не преследовал. Но группа всадников, около десятка, постоянно маячила сзади. Сопровождали, наблюдали. С-суки…

В зимней степи на психику давило всё: низкое свинцовое небо без единого просвета, безжалостный ветер, секущий по лицу, однообразный ландшафт, до безобразия ровный. Лишь изредка встречались неглубокие ложбины и плоские холмы.

И дозор степняков на хвосте.

И постоянное сознание, что где-то, совсем недалеко, их может скрываться пара сотен. Или больше, могло подойти подкрепление. Они, если не будут жевать сопли как в первый раз, могут передумать и напасть быстрее, чем мы станем в кольцо. К тому же здесь нет десятков коровьих трупов, из которых сооружалась хлипкая баррикада.

Короче, задница. На все триста шестьдесят градусов.

Я давно забил на «экологический» строй — цепью вместо колонны. Хрен тебе, Тенгрун, а не экология.

К вечеру полил дождь, моментально замерзающий на земле, на одежде, на шкурах быков и телегах. Райское место!

Не унывал только Биб. Только он в этом хаосе и однообразии видел направление на ближайшую рощу Веруна — наш путеводный маяк.

Он же — мой прибор ночного видения. В электронном давно село питание. Биб даёт картинку не хуже.

Так привык, что уже не обойдусь без него. Мне утратить Биба — печальнее, чем пятнадцатилетней девице потерять смартфон. С ним — аккаунты в тик-токе, инсте и телеграмме. Похнычет, ей новый купят. Мне вряд ли дадут нового друга, да и к нынешнему привязался. Без него поход был бы возможен только в один конец, и этот конец совсем не тот, о котором мечталось бы.

Остановились, когда стемнело совсем. Идти дальше — кхары падут без отдыха, их надо поить-кормить.

Я слез с Бурёнки с хрустом, ломая ледяную корку, ей обросли полы, рукава, сапоги. Спустить штаны, чтоб облегчиться — тот же хруст. Скормил коровке все остатки хлеба, погладил по морде. Шершавый язык благодарно прошёлся мне по лицу. Грустный её глаз блеснул во тьме, словно вопрошая: ну сколько ещё? Ответил: завтра выйдем к реке ниже глейства по течению, чтоб обойти изгородь, там легче будет… Пообещал ей дома целый каравай.

Хватился — Бобика нет. Правда, вскоре тот примчался, сжимая в зубах какую-ту зверушку, в полумраке не рассмотреть — что это было. Оприходовал мигом и разлёгся прямо на ледяной земле. Думаю, и в Антарктиде не пропал бы — жрал пингвинов в три горла, пока пингвины не кончились бы.

Нираг расставил воинов, нападения ждали в любую минуту, невидимым стражем носился Биб — на пределе удаления от меня.

Я устроился на жёсткой подстилке. Раскрыв доху, притянул к себе Бобика, прижался к его тёплой огромной туше. Пёс лизнул меня языком, в отличие от кхара — нежным, сразу умыв всё лицо. Потом устроился удобнее и совсем по-человечески засопел во сне. Только этот звук напоминал мне нашу с Мюи спаленку в замке, широкую кровать и собачью тушу на коврике у ног… Остальное вокруг — чужое и враждебное.

Проснулся от дикого вопля и ощущения холода. Выходит, пёс меня бросил и слинял.

— Биб! Что произошло?

— Сам не знаю, хозяин. Степняков нет.

Снаружи увидел Нирага с факелом в руке, пяток его воинов с мечами, обращёнными к телеге с серебром. Около неё — пять бездыханных тел… Нет, одно ещё шевелится и постанывает, а над ним возвышается Бобик, вся морда в кровище, кровь с клыков капает, из утробы — рычание, в глазах: «убью-ю, не подходи!!!»

— Глей! Твоя зверюга взбесилась, — сдавленным голосом сообщил мой сотник. — Он порвал насмерть всю ночную стражу.

Что-то не клеилось в его версии.

Я шагнул ближе. При виде хозяина пёс успокоился и сдал назад, ляжками к телеге.

— Нираг! Посвети ближе. Не бзди, не тронет.

Я осмотрел трупы. У четверых горло не разорвано, а аккуратно перерезано. Нираг тоже врубился. Ну не способна ни одна собака взять нож, чтобы располосовать шею мужикам. А если и может, то только двуногая.

Всё ещё живой воин лишился кисти руки, она валялась рядом, сжимая нож.

— Фарт! Ты что натворил! — заорал на него сотник, ничуть не смущаясь, что тот умирает.

— Да… не… прости…

— Те четверо тоже хороши, — возмутился я. — Дрыхли как твари, оттого Фарт их легко порезал во сне. А ты, Нираг? Тоже проспал? Когда последний раз проверял посты?

На этом пришлось притормозить. Нельзя распекать сотника при десятниках и рядовых. Хоть он и облажался, мне нужен командир над отрядом.

Парни убрали мечи и ждали развязки. А внутри меня прозвучало конструктивное предложение.

— Хозяин! Позволь мне его душу выпить.

— Валяй.

В последний момент испугался, что не уточнил — чью душу. Нираг тоже зачислен в виноватые, но не настолько. Биб сориентировался верно. Фарт, не оправдавший своего имени в русском языке, изогнулся дугой и замер.

Свистнул меч. Голова отделилась от тела. Нираг деловито сунул её в мешок.

— Глей! Ты обещал каждому серебряный дин за поход, — он требовательно впился в меня взором. Считаю, не самое подходящее время торговаться об оплате, стоя в луже крови своих солдат и рядом с телегой, где лежит целое состояние в полновесном серебре… Нираг раздражал меня всё больше и не унимался: — Глей! Вдова Фарта получит только его голову. А те, уснувшие?

Вона как! Сориентировался, хитрец. Придётся подыграть.

— Их доля остаётся. У кого бабы-детишки, тем по дину. Если нет, меняю дин на двадцать дуков и отдаю оставшимся — пусть идут в кабак и помянут умерших. Тела забираем. Кроме Фарта. Нираг! Исполняй. До восхода стражу нести ввосьмером.