Отрицатели науки. Как говорить с плоскоземельщиками, антиваксерами и конспирологами

Опора на фальшивых экспертов (и недоверие к настоящим)

Один из главных признаков наукоотрицания – идея о том, что, пока теория не «доказана на 100 %» (чего не может быть ни с какой теорией), можно оспорить любой ее аспект. Соответственно, подразумевается, что в отсутствие полного консенсуса вполне справедливо предпочитать одно экспертное мнение другому. Угадайте, каких экспертов выбирают наукоотрицатели?

Как мы увидели, смысл наукоотрицания в том, чтобы выстроить дискурс, который бы оспорил научный консенсус в той области, где он входит в противоречие с верованиями наукоотрицателей. И даже если все (или большинство) ученых согласны, что курение сигарет вызывает рак, а климатические изменения реальны, почему бы не подвергнуть это кое-каким сомнениям? А бредовые теории (и теоретиков) для этого можно хоть создать специально, хоть отловить в природе. Цель наукоотрицания – не переубедить настоящих ученых, а захватить внимание потребителей научной информации, которые не всегда умеют распознать истинный статус эксперта. Антинаучники стремятся создать видимость дискуссии там, где ее нет. И там, где позиция науки кажется нетвердой или результаты работы ученых выглядят противоречивыми, отрицатели выигрывают.

Том Николс в книге «Смерть компетентности» («The Death of Expertise») указывает на проблему такого подхода к фактическим, эмпирическим предметам, как если бы они могли зависеть от тайного лоббирования или яростной грызни, которыми характеризуются наши политические противоречия. Эти противоречия коренятся «в конфликтах и когда-то принимают вид уважительного несогласия, но чаще – хоккейного матча без арбитров, но с приглашением зрителям выскакивать на лед». Именно так антинаучники и стремятся обходиться с научными материями – превращать их в идеологические.

Легче всего это удается, если можно уличить «экспертов» в предвзятости. Если ученые, утверждающие, что глобальное потепление реально (например), оказываются либералами, или учились в университете, или получают гранты, – не возникает ли у нас вопрос, стоит ли доверять добросовестности этих ученых, а значит, и их выводам? Популистское недоверие к специалистам, описанное Николсом, открывает двери перед наукоотрицанием и другими идеологиями, адепты которых утверждают, что их эксперты – даже если вы попробуете заметить, что они тоже могут быть небеспристрастны, – по крайней мере занимают другую сторону в открытом научном состязании, что позволяет достичь некоего равновесия, а это не так уж плохо, как кажется неинформированному обывателю. Он ведь хочет, чтобы наука была «объективной». Но это, разумеется, ведет только к ложному паритету, когда антинаучники чувствуют себя в полном праве полагаться на собственных «специалистов» – пусть те и не имеют никакой специальной подготовки – в противовес тем, кого они считают предвзятыми и враждебно настроенными.

Как я отмечал, этот мыслительный маневр был отлично представлен на FEIC-2018. Белый халат на Роберте Скибе, объявившем со сцены, что он не имеет технического образования, – что это, как не попытка обозначить предпочтение определенного рода «экспертов» и принизить других, чьи притязания на авторитет исчерпываются экипировкой? Что таким способом достигается? Объявляется, что специалисты, из которых состоит «другая сторона», либо предвзяты, либо подставные лица, «рупоры» определенной точки зрения; им нельзя доверять, потому что они подкуплены или как-то иначе совращены, чтобы замалчивать правду. Наукоотрицание – это в значительной степени идеология жертвы: его адепты жалуются, что так называемые настоящие ученые не воспринимают их всерьез и отказываются рассматривать данные, собранные их экспертами.

Здесь, конечно, играет свою роль и конспирология, и избирательный подход к фактам. Пять пружин наукоотрицания работают слаженно, и поэтому как привлечение фальшивых авторитетов, так и недоверие к подлинным экспертам – это не просто определяющие характеристики такого отрицания, но неизбежное следствие как веры в конспирологию, так и нереалистичных требований, предъявляемых науке, и всех остальных свойств антинауки. Это самоподдерживающийся цикл. Фальшивые эксперты предвзято отбирают (или просто фабрикуют) «свидетельства», которые затем привлекаются для того, чтобы оспорить устоявшиеся в науке мнения. Если эти «свидетельства» не принимаются всерьез, возникают подозрения и на первый план выходит племенное мышление. Научные дискуссии становятся похожи на политические дебаты, часть войны «нас против них». И когда соперник достаточно демонизирован, настает черед версий, которые – для подготовленного сознания – могут подразумевать наличие заговора, что в свою очередь будет оправдывать предпочтение своих экспертов любым другим.

Вся схема строится вокруг доверия или, скорее, его отсутствия, а это делает невозможной бесстрастную объективную оценку фактов и исключает научную дискуссию. Или, по крайней мере, подвергает ее сомнению. А сомнение – это именно то, что нужно наукоотрицателю.