Отрицатели науки. Как говорить с плоскоземельщиками, антиваксерами и конспирологами

Сколь бы ни был важен политический аспект ситуации, мы подобрались к сердцевине вопроса о том, почему наукоотрицатели верят в свои идеи, даже опровергнутые наукой. Мы обнаружим ответ, если поймем, что главный агент формирования убеждений – даже если речь идет об эмпирических воззрениях, – скорее всего, не факты, а самоидентификация.

Идентичность можно найти в политике, но, конечно же, это не единственное место, где ее стоит искать. Люди находят себя в церкви, в школе, в семье, в профессии, в общественной жизни или, наконец, в группе таких же, как они, антинаучников. В блестящей книге Майкла Линча «Общество всезнаек» («Know-It-All-Society») объясняется, как наши верования становятся убеждениями и каким образом это связано с самоидентификацией.

Убеждение – это вера, облачившаяся в мантию решимости, это порыв к действию, потому что убеждение отражает нашу самоидентификацию, оно указывает на то, какого типа личностью мы хотим быть и к каким группам и родам хотим принадлежать. Потому-то критика убеждений и кажется покушением на личность, ведь это так и есть. Но по той же самой причине мы порой закрываем глаза на факты, не отвечающие нашим убеждениям: признать их означало бы поменять воображаемый образ себя.

Психологическую подоплеку этой ситуации – так называемое восприятие с защитой идентичности – описывает ученый из Йеля Дэн Каган. Нам кажется, что для формирования мнения по какому-либо научному вопросу достаточно ознакомиться с данными. И, в принципе, если тема такова, что результат ознакомления никак не задевает ни одного из наших глубинных убеждений, обычно это и происходит. Помните избирательный скептицизм наукоотрицателей? Даже антинаучник, как правило, способен на основе данных увидеть верный ответ на научный вопрос, если дело не касается убеждений, на которых держится его самоидентификация. Но едва речь заходит о «спорных» предметах типа эволюции или глобального потепления (или для кого-то формы Земли), способность к рассуждению испаряется. Человек не просто не готов изменить точку зрения, он даже не в состоянии рационально обработать данные.

Конфликт возникает между «тезисом в научном понимании», как это называет Каган, и защитой идентичности. Модель научного понимания предполагает, что лучший способ показать истинность той или иной эмпирической гипотезы – дать субъекту достаточно информации для вынесения рационального решения. Так, будто этот субъект – ученый. Если человек рационален и понимает, как размышлять на основе имеющихся данных, путь до решения, верна ли теория, обычно оказывается достаточно прямым. В этой модели мы считаем, что отрицать вполне обоснованную научную теорию человек может либо потому, что он иррационален (глуп или необразован), либо потому, что у него недостаточно данных. По-моему, эту модель лучше было бы назвать «моделью дефицита информации», ведь здесь мы предполагаем, что любой случай наукоотрицания можно излечить, выдав отрицателю больше фактов. Сколько мы видели таких попыток со стороны ученых! Климатический диссидент заявляет, что после 1998 года потепления не наблюдается, и мы показываем ему температурные таблицы. Он подвергает их сомнению, и мы предъявляем данные о динамике таяния морских льдов. Он сомневается и в них, и мы переключаемся на что-то третье. В итоге мы можем усомниться в разумности собеседника и махнуть рукой. Если человека не убеждают факты, о чем с ним можно говорить? Но что, если проблема не в недостатке данных? Если беда в том, что человек видит вещи через линзу защиты идентичности?

Чтобы это проверить, Каган придумал эксперимент, в рамках которого предлагалось оценить пользу нового (выдуманного) крема. Насколько я знаю, не существует и никогда не было никакого наукоотрицания (как и самоидентификации) в отношении косметических кремов. В опыте Кагана приняла участие тысяча испытуемых, которым сначала предлагали описать свои политические воззрения, а затем показывали таблицу якобы собранных данных (рис. 2.1).

Кое-что сложив и перемножив, мы располагаем всеми данными, чтобы увидеть, помогает ли крем от угрей. С первого взгляда может показаться, что крем действует. В конце концов, 223 человека, которые его использовали, сообщили, что угрей стало меньше, а из тех, кто не использовал, ситуация улучшилась только у 107. Однако эти цифры компенсируются учетом тех испытуемых, кому стало хуже. И тогда, в противоположность первому впечатлению, более правильно будет заключить, что крем не помогает. В конце концов, у 25 % потребителей крема кожа только ухудшилась в сравнении с 16 % тех, кто не пользовался кремом. Каган установил, что большинству людей верное заключение никак не дается. Но здесь результаты не коррелируют с партийной принадлежностью. Напротив, и, пожалуй, предсказуемо, разница в ответах зависела единственно от того, хорошо ли у человека обстоит с математикой, что прекрасно соотносится с моделью научного понимания.

Рис. 2.1. Вымышленные данные, использованные для стимулирования в эксперименте Кагана и др. «Мотивированная арифметика и информированная самостоятельность» (2013)

Рис. 2.2. Вымышленные данные, использованные для стимулирования в эксперименте Кагана и др. «Мотивированная арифметика и информированная самостоятельность» (2013)

Но потом Каган немного изменил условия опыта, наложив точно те же цифры на идеологически нагруженный предмет – зависимость уровня преступности от контроля за оборотом оружия (рис. 2.2). В первом предъявлении (слева) цифры показывали, что контроль коррелирует со снижением уровня преступности. Во втором (справа) налицо был рост.

Здесь результаты получились иными. Политолог Эзра Кляйн в статье об эксперименте объясняет это так:

Столкнувшись с проблемой, испытуемые демонстрировали забавное явление: то, как они выполняли тест, уже не зависело от их математических способностей. Теперь ответы формирует идеология. Либералы прекрасно решают проблему, если решение доказывает, что контроль за оборотом оружия снижает уровень преступности. Но когда они видят версию, где контроль только усугубляет ситуацию, их математические способности уже не имеют значения. Они начинают путаться, как бы хорошо ни умели считать. У консерваторов точно та же тенденция – с противоположным знаком. Хорошие способности к математике не только не помогали этим людям докопаться до правильного ответа, они еще сильнее разводили их по лагерям. У партийцев со слабыми способностями к математике вероятность выбрать правильный ответ выше на 25 процентных пунктов, если он вписывается в нужную идеологию. Для партийцев же с хорошими математическими способностями вероятность найти верный ответ в такой ситуации возрастает на 45 процентных пунктов. Ход рассуждения был направлен не на поиск верного ответа, а на подтверждение ответа, который эти люди хотели считать верным.

Вы можете решить, что политика усугубляет огрехи в рассуждении об эмпирически познаваемых предметах. Но, пожалуй, это слишком узкий вывод, если дело касается наукоотрицания. Да, в опыте Кагана рассуждения и убеждения испытуемых задавались политическим контекстом, но политика – лишь один из многих видов самоидентификации. Возможно, стоит сделать вывод, что не одна лишь политика влияет на наши способности к суждению, но и вообще любая идентичность? Пожалуй, идентичность всегда важнее какой-либо определенной идеологии. В конце концов, не случайно термин звучит как «рассуждение с защитой идентичности».

В замечательной статье Лилианы Мейсон «Идеологии без идей: размежевание как следствие самоидентификации» говорится о том, что мотивирующий фактор политического размежевания – не какие-то «идеи», которые мы привыкли считать типично либеральными или консервативными, а просто выбор партийного ярлыка, который задает человеку идентичность. Важно выбрать лагерь и знать, за какую сторону стоять в политической игре наших против не-наших.

Изучая данные анкетирования, Мейсон обнаруживает, что степень самоотождествления субъекта с той или иной политической идентичностью – гораздо более точный способ предсказать его отношение к «другой стороне», чем идеологические положения, стоящие за этой идентичностью. Опрошенных просили высказаться по шести темам: иммигранты, контроль за оборотом оружия, однополые браки, аборты, реформа здравоохранения и дефицит. А потом их спрашивали, как бы они отнеслись к браку с человеком противоположных политических взглядов. Или к дружбе с таким. Или просто к совместному времяпрепровождению. Мейсон обнаружила, что простая политическая самоидентификация вдвое надежнее позволяет предсказать отношение к другому лагерю, чем мнения человека по любому из шести пунктов опросника! Консерваторы оказались гораздо умереннее либералов в политических взглядах, но не менее четко отождествляли себя со своей партией. Этот всеобщий водораздел Мейсон описывает как разницу между «идеологией от самоидентификации» и «идеологией от идей».

Но если членство в политических партиях действительно в большей степени мотивировано самоидентификацией, чем содержанием идеологии, – стоит, пожалуй, задаться вопросом: можно ли считать «идеологическим» суждение, основанное на самоидентификации? В статье «Люди голосуют не за то, чего они хотят. Они голосуют за то, кто они есть» философ Кваме Энтони Аппиа отмечает, что в дни президентства Трампа республиканцы практически на 180 градусов развернули свою прежнюю позицию по отношению к России. На фото, иллюстрирующем статью, два сторонника Трампа щеголяют в футболках с надписью «Я лучше буду русским, чем демократом». В полном соответствии с рассуждениями Мейсон Аппиа заключает, что «идентичность предваряет идеологию».

Возможно ли, что собственно содержание верований наукоотрицателей столь же избыточно или хотя бы эластично? Что, если плоскоземельцы, с которыми я беседовал на конференции, держались своих взглядов не потому, что находят их разумными, а потому, что это затыкает у них некую брешь в душе? Эти убеждения дают им группу, за которую можно стоять, и подпитывают их обиду. Вероятно, так этим людям проще переживать и собственную маргинальность по отношению к обществу с его «нормальными» воззрениями, ведь теперь у них есть сообщество единомышленников, которое соглашается с ними и подтверждает их правоту. И если ты хочешь вписаться в такое сообщество, то, пожалуй, и его идеи принимаешь без особых раздумий. Вероятно, именно поэтому так трудно изменить мнение наукоотрицателя фактами: ведь в определенном смысле убеждения антинаучников опираются вовсе не на факты. Содержание этих убеждений не так важно, как идентичность, которой они наделяют.

Существуют мощные когнитивные механизмы, подталкивающие нас верить в то, что мы хотим считать истиной. И в то, что люди, окружающие нас, люди, которых мы знаем и которым доверяем, хотят нам внушить. А в наше время, когда ты легко можешь найти большое сообщество согласных с тобой, придерживаться маргинальных взглядов много проще. Будь то в сети или в реальной жизни, человеку в толпе легче стать на чью-то сторону и демонизировать думающих иначе. Решив, кому верить, ты выбрал и во что верить. Но так ты рискуешь стать объектом манипуляции и эксплуатации.