Засекреченный полюс

Картина, открывшаяся перед нами, была удручающей. Ругая летчиков на чем свет стоит, мы несколько часов бегали по полосе, собирая консервные банки, выковыривая из снега пельмени, сгребая на брезент обломки оленьих туш. Особенно рассвирепели курильщики. Папиросы, оказавшиеся в одном из ящиков, превратились в труху.

-  Еще одна такая бомбежка и останемся на зиму без газа и без продуктов, - сказал Сомов, схватившись за голову, - Алексей Федорович, надо срочно что-то предпринять, иначе работа станции окажется под угрозой.

-  По-моему, есть выход, - сказал, успокаивающе обняв его, Трешников. - Надо удлинить аэродром и уговорить Задкова посадить самолет на льдину. Давайте дождемся прилета Водопьянова. Он вроде бы завтра собирается в лагерь, и тогда все решим.

-  А ты как думаешь, Михал Семенович, сумеем принять Задкова?

-  Це дило треба разжувати, - задумчиво сказал Комаров, почесывая голову.

-  Ну ладно, нечего зря копья ломать, - сказал Сомов, закуривая. - Прилетит Водопьянов, тогда и решим все окончательно, а пока, Макар Макарыч, организуй сбор всего, что уцелело.

-  Ну а как наш доктор, - обратился Сомов ко мне, - привыкаете к новой обстановке?

-  Уже привык. Мне ведь, Михал Михалыч, не впервой льдины обживать.

-  Забыл, Виталий Георгиевич, что вы у нас бывалый полярник, - сказал, улыбнувшись, Сомов. - Ладно, не теряйте времени и все свое имущество тащите в аэрологическую палатку. Там вы будете размещаться. Сейчас подойдут Гудкович с Дмитриевым - они ваши будущие соседи - и помогут перенести вещи.

С помощью Зямы и Саши, как они тут же представились, я нагрузил нарты своим объемистым скарбом, и мы поволокли их в лагерь. Нарты легко скользили по накатанной колее.

Мы остановились у высокого сугроба, похожего на скифский курган средней руки, с черневшим отверстием входа.

-  Вот мы и дома, - сказал, отдуваясь, Дмитриев, - прошу к нашему шалашу.

Я протиснулся в узкий ход-лаз и, приподняв откидную дверь, оказался внутри палатки КАПШ-2. В неярком свете двух лампочек, свисавших с потолка, мое будущее жилище выглядело довольно мрачно. Бязевый полог, давно утративший свою первоначальную белизну, был сплошь разукрашен темными пятнами и причудливыми узорами изморози. Кверху от пола тянулся зубчатый бордюр наледи. Местами ее грязно-серые языки поднялись метра на полтора. Оленьи шкуры, выстилавшие пол, покрывали бугорки смерзшегося меха. Под ослепшим от наледи иллюминатором стоял и складной походный столик на ножках из дюралевых трубок с фанерной крышкой, покрытой остатками желтоватого потрескавшегося лака, и два таких же фанерно-дюралевых стула.

Центр палатки занимали две складные койки. На одной был разложен спальный мешок, вторая, видимо, предназначалась мне. Край третьей койки выглядывал из-за пестренькой, в мелких цветочках занавески, скрывавшей, как объяснил Дмитриев, его спально-шифровальный закуток. Слева, у самого входа на ящике виднелась закопченная двухконфорочная газовая плитка, соседствуя с шестидесятилитровым ярко-красным газовым баллоном и ведром, заполненным до верха водой, подернутой ледком.

-  Что-то не больно уютно вы устроились, - пробормотал я, оглядевшись по сторонам. - Да и холодновато малость.

-  Ай момент, - весело сказал Дмитриев. - Счас зажгу конфорки, раскочегарю паяльную лампу и, не успеете оглянуться, как будет полный "Ташкент". - Горелки вспыхнули голубоватым пламенем, низким басом загудела лампа. - Может, пока ваши шмутки принесем, - предложил Дмитриев и, не дожидаясь ответа, исчез за дверцей.

Вскоре палатка заполнилась моим имуществом, состоявшим из десятка ящиков с медикаментами и оборудованием, которые мы штабелем сложили рядом со столом. Последним я втащил свой объемистый мешок с обмундированием и взвалил на койку. В палатке явно потеплело, и я, скинув шубу, принялся, не теряя времени обустраивать рабочее место: застелил столик белой простыней, расставил банки-склянки с мазями и растворами, коробки с таблетками и пилюлями. За ними последовали два стерилизатора, отливавших хромированной сталью. В одном из них, что поменьше, покоились десяток шприцев разных размеров, обернутых марлей, инъекционные иглы, ампулы с хирургическим шелком и кетгутом. Другой, что побольше, был до верха заполнен пинцетами, скальпелями, иглодержателями. В довершение на свет божий появились две пузатые металлические банки-биксы, набитые ватой, бинтами и пачками стерильных салфеток.

Дмитриев принял деятельное участие в организации "рабочего места", с любопытством разглядывая каждый новый предмет, интересуясь, для чего он предцазначен.

-  А этот почему ты не распаковываешь? - спросил он, указывая на аккуратно сбитый полированный ящик. - Чего это там у тебя?

-  Это, Александр Иванович, большой хирургический набор.

-  Значит, если меня аппендицит прихватит или там... - Дмитриев задумался, вспоминая название какой-нибудь ему известной хвори, - грыжа, например, ты операцию сумеешь сделать?

-  Сделаю, если потребуется, а не сумею - позвонишь по телефону 03 и вызовешь "скорую помощь", - усмехнулся я, а про себя подумал: храни меня бог от всяких операций в этих условиях.

-  Значит, сделаешь, - уважительно сказал Дмитриев. - А то я чуть заболит в правом боку, так и думаю: не аппендицит ли? Теперь если и заболею - не страшно.

Когда последняя склянка заняла свое место на столе, стерилизаторы и биксы были тщательно протерты ветошью, я попросил Дмитриева отыскать в его хозяйстве шест метра полтора длиной. Он приволок со склада длинную дюралевую трубку. Я вбил ее в пол рядом со столиком и повесил на нее четыре термометра, чтобы ежедневно замерять температуру воздуха на разном уровне. Взглянув на них через часок, я обнаружил, что у пола ртутный столбик замер на цифре -12°С. В полутора метрах от него градусник показал -5, а под потолком даже +8°.

-  Устраивайтесь, Виталий Георгиевич, - сказал Зяма, сбрасывая шубу, - занимайте вон ту свободную койку и располагайтесь как дома. Это ведь надолго.

Дмитриев, накрыв ящик чистым полотенцем, поставил на него закипевший чайник, пачку печенья, банку сгущенного молока и блюдечко с сахаром, а я, покопавшись в чемодане, извлек запасенную для новоселья бутылку армянского коньяка и коробку шоколадных конфет.

-  Богато живете, - раздался голос Миляева, высунувшего голову из-за откидной двери. - Гостей принимаете?

-  С превеликим удовольствием, - отозвался я.

За ним "на огонек" забежали Костя, Курко и Гурий Яковлев. Посыпались вопросы: как там на Большой земле, какие новости. Но я ораторствовал недолго, вскоре почувствовав, что семичасовой полет и волнения последних дней дают о себе знать.

Гости заметили мое состояние и, распрощавшись, удалились. Я развернул спальный мешок на волчьем меху, запихнул в него пуховый вкладыш и, быстренько раздевшись, залез в него с головой.

Минут десять я ворочался, стуча зубами от холода, пока наконец мое "гнездо", промерзшее на морозе, не согрелось и приятное тепло не проникло в каждую клеточку моего тела. Наконец, сморенный усталостью, я погрузился в сон.

-  Пора вставать, доктор, - услышал я сквозь дрему голос Дмитриева.

Он уже поднялся, зажег газ и паяльную лампу. В палатке было относительно тепло. Я выполз из мешка, совершил первое омовение ледяной водой, сразу прогнавшей остатки сна.

-  Пошли на склад, - сказал Дмитриев, - примешь от меня хозяйство. Покажу тебе наши запасы продуктов, где что лежит.

Склад размещался в старой брезентовой палатке рядом с кают-компанией. Хотя за прошедшие месяцы дрейфа запасы продуктов поубавились, но вдоль стенок выстроились еще с десяток больших мешков с крупами, сахаром, сухими овощами, бумажные мешки с макаронами, банки с яичным порошком, ящики с консервами, коробки со сливочным маслом, мясными полуфабрикатами и копченостями. У входа в склад возвышался холмик из замерзших оленьих туш, доставленных последним рейсом с материка, и мешков с какой-то рыбой.

-  Вот расходная ведомость. В ней все как в аптеке, - сказал он, протягивая толстую тетрадь. - Все сальдо-бульдо. А вот в этом, - он ткнул пальцем в большой фанерный ящик, - горячительное. - Он извлек из ящика полулитровую бутылку с надписью "Спирт пищевой" и, сделав серьезное лицо, заметил: - Выдавать его будешь только по личному разрешению Михмиха. Усек?

-  Усек, - сказал я, ухмыльнувшись, и, оглядев свое хозяйство, подумал, что мне придется затратить немало трудов, чтобы в будущем быстро находить нужные продукты.

-  Ну вот и все, - сказал довольно улыбаясь, экс-кладовщик. - Теперь тебе и карты в руки. А сейчас идем в кают-компанию. Познакомишься со своим рабочим местом.

Кают-компания находилась в просторной палатке КАПШ-2. При свете трех лампочек она выглядела довольно уютно. Справа от входа стоял длинный, сколоченный из папиросных ящиков стол человек на двадцать, покрытый растрескавшейся, когда-то зеленой с цветочками клеенкой. Стулья заменяли деревянная скамья и с десяток знакомых мне по экспедициям жестяных банок, обшитых брезентом, с аварийными пятнадцатисуточными пайками. В дальнем конце виднелась полочка с книгами. Слева от входа помещался собственно камбуз: две двухконфорочные плитки, соединенные шлангом с газовым баллоном, установленным рядом с палаткой, небольшой разделочный стол, иссеченный шрамами, фанерный ящик-шкаф со стопкой кое-как вымытых алюминиевых тарелок, пяток кастрюль и сковородок разных размеров и большой закопченный алюминиевый бак. Сбоку разделочного стола выглядывал толстый черный шланг, обернутый куском оленьей шкуры, с краником на конце.

-  Это наш водопровод, - пояснил Саша. - Там за стенкой установлена бочка со снегом. Его заготавливает дежурный. Он же должен следить, как работает АПЛ. Так что водой ты будешь обеспечен. Ну ладно, командуй, а я пошел помогать гидрологам, - сказал Дмитриев и шагнул за порог.

Я зажег все четыре конфорки, повесил на крючок свою "француженку", сел на скамью и, достав трубку, закурил. Итак, я заступаю на многомесячное дежурство на кухне, вернее на камбузе, ибо, как я понял с первых минут пребывания на льдине, здесь давно привилась морская терминология. Дежурство называлось вахтой, кухня - камбузом, повар - коком, беседы - травлей и т. п.

Как-то сложатся мои дела? Сумею ли я научиться так готовить, чтобы не вызвать неудовольствия моих товарищей? То ли дело было раньше, до моего прибытия на станцию. Все дежурили на камбузе по очереди и, естественно, любую кулинарную неудачу кока сносили молча. Каждый твердо усвоил: сегодня ты, а завтра я, и это помогало сдерживать эмоции.

Но теперь, теперь все шишки будут доставаться мне и их, вероятно, достанется немало на мою долю. Вся надежда была на "Книгу о вкусной и здоровой пище". Узнав, что отправляюсь на станцию, я позвонил маме в Кисловодск и попросил срочно выслать этот фолиант авиапочтой. Мама никак не могла понять, зачем в Москве мне понадобился сей кулинарный гроссбух. Никакого толкового объяснения я заранее не придумал и лишь промямлил, что собираюсь в экспедицию, пусть не волнуются из-за отсутствия писем, чем надолго поселил тревогу в сердцах родителей.