Фестралёнок

========== Фестралёнок ==========

У профессора Трелони утро не задалось. Проснулась она в неудобной позе − почему-то не в постели, а на лежанке посреди класса. Рука онемела, в голове шумело, а во рту − словно миссис Норрис облегчилась. Когда неприятные иголочки перестали колоть руку, она обнаружила, что потеряла очки, и очень долго не могла их отыскать, слепо бродя по классу, попутно натыкаясь на предметы. Призвать пропажу при помощи Акцио ей в тот момент в голову не пришло. Очки обнаружились на подоконнике: с намертво перепутанной цепочкой, обкрутившейся вокруг дужек. С ходу нужное заклинание для распутывания ей вспомнить не удалось − ну не сильна она была в чарах − пришлось отсоединять цепочку и надевать очки без неё.

Затем, в чаинках на дне чашки утреннего чая, ей померещился зловещий силуэт то ли летучей мыши, то ли фестрала. А уж кому как не ей было точно известно, что знак это недобрый, и приближается что-то страшное.

Голова после выпитого вчера хереса болела нещадно, но зелья Сивилла пить не стала: они не всегда хорошо сочетались с алкоголем и, как она была твёрдо убеждена, могли затуманить внутреннее око. А у неё и с внешними двумя с похмелья было не очень. Особенно сегодня. Резкость отчаянно не наводилась, и казалось, что многие вещи вовсе лежат не на своих местах. Конечно, вполне возможно, что вчера, под воздействием хереса, она их сама куда-то подевала, но Сивилла не исключала и происки врагов.

Некоторые вещи, вроде карманного зеркальца или её любимой лупы с ручкой, инкрустированной круглыми блестящими камушками, вовсе бесследно исчезли.

Решив, что самым лучшим способом обнаружить пропажу станет её поиск при помощи хрустального шара, профессор уселась за стол спиной к окну, водрузив хрустальный шар на подставку и, настроившись, тщательно расфокусировала взгляд, дабы освободить путь внутреннему оку. В шаре клубился густой белый туман, и ничего не проявлялось. Но Трелони знала, что видение не всегда работает под заказ, иногда стоит подождать. И оказалась права. Вскоре на выпуклой поверхности шара стали проявляться узнаваемые очертания. Трелони вгляделась: вот проём окна у неё за спиной, подоконник и…фестрал!

От неожиданности профессор рухнула со стула, неприятно приложившись локтем.

Нет, она знала, знала! Она был уверена, что её глубоко спящий, но всё же такой особенный и невероятный дар обязательно проявит себя! И вот! Фестрал! Все знают, что появление этого коня смерти свидетельствует о том, что её ждёт страшная мучительная и неизбежная кончина!

От осознания этого и от чувства собственной значимости Сивилла преисполнилась счастьем. Её сердце забилось чаще, и она тут же забыла о пропаже вещей. Ровно до тех пор, пока не поняла, что в этот раз неизбежное горе связано с ней самой. Но огорчилась она лишь на секунду. Что же, такова доля всех пророков, и если ей суждено почить − она примет судьбу с гордо поднятой головой!

Подумав об этом, она резко вскинула подбородок вверх, пребольно ударившись затылком о столешницу. Головная боль от похмелья дополнилась звенящей болью от удара. Казалось, над макушкой в хороводе кружатся пикси.

Сивилла от жалости к себе даже пустила слезу. Но собралась. Не время плакать, когда время умирать: торжественно и обязательно ужасной смертью. Иначе никак. Она поднялась на ноги, с трудом отыскала палочку, одёрнула помятую за ночь хламиду и стала думать. Как же должна прийти её славная кончина? Взглядом она окинула класс, остановившись на оконном проёме. За окном стояла омерзительно хорошая погода. В голубых и чистых небесах не наблюдалось ни облачка. Сочной зеленью радовал глаз вовсе не зловещий, если глядеть отсюда, Запретный лес. Нет, ну куда это годится?! Умирать в такой день как-то неуважительно, что ли! Обязательно должна быть страшная гроза: чтобы ветер, тьма, гром и молнии! Умирать без молний Сивилла была категорически не согласна.

Не придумав ничего лучше, чем вновь обратиться к предсказаниям, Трелони вытянула карты Таро принадлежавшие ещё её прабабке. Поперёк сигнификатора сразу легла карта Смерти. Рыцарь на чёрном фестрале гнусно ей подмигнул, отсалютовав копьём.

Трелони вовсе не останавливало то, что в Таро карта Смерти как раз может предвещать счастливые перемены после нелёгких времён. Только Смерть и никак иначе. Хотя и последующие карты вещали лишь о незначительных материальных потерях и множестве пустых хлопот, связанных со здоровьем, − Сивилла не отчаивалась. Скорее всего, карты лишь скрывают от неё неизбежное, затуманивая будущее. Но они намекают на здоровье! Точно − здоровье! Она неизлечимо больна!

Невероятно обрадованная этой мыслью профессор с улыбкой до ушей легкой танцующей походкой отправилась во владения мадам Помфри.

− Поппи, я неизлечимо больна! — громко и с энтузиазмом заявила она с порога, пропустив приветствие.

− Безусловно, Сиви, − отозвалась глава Больничного крыла, не поднимая головы от бумаг, − я тебе давно говорила, что женский алкоголизм практически неизлечим.

Голос медведьмы был сух и саркастичен. Приветствие она тоже решила проигнорировать − раз Сивилла себя не утруждает, то почему должна она?

− Да нет же! — раздраженно махнула рукой Трелони, бодренько приближаясь к столу. − Я совершенно точно умираю! — радостно и громко сообщила она совершенно здоровым голосом.

Мадам Помфри заинтересованно подняла взгляд от бумаг. Это было чем-то новеньким. Умирал обычно Квиррелл. Причем с завидной регулярностью. Он периодически обнаруживал у себя симптомы всяческих недугов и прибегал с ними в больничное крыло. То клубники переест и принимает аллергию за драконью оспу, то наденет мантию не очень хорошего качества и весь день чешется, решив, что его прокляли Чесоточным. А ещё у профессора регулярно где-то колет, на погоду крутит и непременно стреляет. Но пока единственной обнаруженной у профессора настоящей болезнью было заикание. Явную же ипохондрию профессора невозможно было диагностировать ввиду отсутствия случаев подобного заболевания у волшебников.

Но вот Сивилла, до сегодняшнего дня, страдала лишь от сезонной простуды и ежеутреннего похмелья. Потому Помфри любезно поинтересовалась:

− И с чего ты взяла, что умираешь, Сив?

Сивилла приняла горделивую позу и выдала:

− Мне открылось тайное знание!

В этот момент она подошла достаточно близко к столу медведьмы и последние слова выдохнула той в лицо. Поппи слегка отшатнулась, а затем выразительно помахала палочкой перед собой, пробормотав заклинание, избавляющее от вони.

− Сиви, у тебя, что белочка? — как-то грустно и даже чуть безнадёжно уточнила она.

− Нет, − ответила та недоумевающе, − нет, белку не видела. У меня фестрал… — как-то неуверенно добавила она.

− Да хоть черепаха! — воскликнула мадам, начиная раздражаться.

Её ждала гора отчётов и ящик не разобранных зелий, на которые нужно наклеить этикетки. Не терпело отлагательств и заполнение выписок детей для Мунго, а тут Сивилла со своей эзотерической дурью и белой горячкой. Вздохнув мысленно, она быстро бросила на коллегу диагностические чары, которые не показали ничего осебенного, кроме незначительного ушиба в районе затылка, да остатков алкоголя в крови и печени.

− Сив, − устало сказала она. − Ты здорова. Ушиб на голове вреда особого не несёт.

Подавила желание добавить, что сотрясения мозга нет — сотрясать там нечего.

− Выпей Заживляющего, витаминчики пропей для печени − на полке справа в красном флаконе можешь взять. А так ты совершенно здорова!

− Нет, я больна, − упрямо и как-то совершенно по-детски надула губы профессор Прорицаний.

− Ну, телесно ты здорова, − протянула медведьма, сделав ударение на слове телесно, − а по поводу душевных недугов − это либо в Мунго, либо к Снейпу. Хотя я бы предпочла первое, − тише добавила она, но Сивилла услышала и просияла.

− Спасибо, Поппи, ты права! Стоит сходить к Снейпу! Я же наверняка проклята! Каким-то ужасающим тёмным проклятием, невидимым и неощутимым. А потом — раз − и мучительная смерть!

Последние слова она мечтательно провыла, подражая Плаксе Миртл.

Поппи посмотрела на неё как-то особенно понимающе и сказала:

− Сходи. Он будет рад. И пускай закодирует тебя заодно…

Но Сивилла уже не слышала её. Как и сказанного в спину:

− Если не заАвадит…

***

А маленький фестралёнок, повадившийся таскать разные блестящие вещички из высокой башни, меж тем сладко посапывал, свернувшись калачиком и уткнувшись носом в гору подушек на подоконнике. Он даже не знал, какой переполох начался из-за его сорочьей слабости.

С утра он проснулся, разбуженный Двуногой. Она, нашаривая так понравившуюся ему цепочку, несколько раз прошлась рукой прямо по чувствительному носу малыша. Затем шумела, бродя туда-сюда. Фестралёнок даже с удовольствием за ней понаблюдал, особенно когда Двуногая достала чудный белый шар. Тогда он привстал на лапки, стоя на подоконнике, и вытянул шею, чтобы было лучше видно. Но Двуногая загородила вещицу своей шевелюрой. Он уже было потянулся из-за её спины к этому чуду на столе, как вдруг Двуногая вздрогнула и упала на пол. Шар перестал быть белым, вмиг обретя прозрачность.

Фестралёнок фыркнул и вернулся на своё место, поудобнее укладываясь спать на горе уворованных сокровищ: золотистом колокольчике, большом стёклышке с красивой ручкой и целой горе различных бус. Солнышко приятно пригревало ему спину, и малыш вновь заснул.

***

Никто и не подозревал, что у великого тёмного мага и гениального зельевара Северуса Снейпа было немало маггловских привычек. Он покуривал, хотя часто не получалось, — запах табака оставался на пальцах и напрочь отбивал нюх. Любил слушать металл и есть вредную маггловскую еду. Особенно курицу гриль. Причём жрать он её любил по-свински — руками. Так чтобы все пальцы в жиру, и вкусно причавкивать, обсасывая косточки. Позволял он себе такое пиршество редко и ненавидел, когда его прерывали.

Ритуал поедания курицы был в самом разгаре. Посетителей не ожидалось, каникулы закончатся только завтра, зелья для больничного крыла он сварил, а директор, который мог дёрнуть его в любой момент, сегодня отправился в гости к брату в Хогсмид. Северус решил отметить конец свободы праздничным обжираловом.

Курица была выше всяких похвал. Снейп получал практически оргазмическое удовольствие, жадно поедая белое нежное мясо и обсасывая блестящие от жира пальцы, когда услышал настойчивые сигналы оповещающего заклинания, накинутого на входную дверь. Он успел быстро протереть рот салфеткой и вскочить из-за стола и пряча за широкой мантией свой обед. В кабинет бесцеремонно ввалилась встрёпанная и помятая Трелони и стала что-то нести про собственную неизлечимую болезнь.

Чем болеет профессор Прорицаний, не знали, пожалуй, лишь младшекурскники. У остальных иллюзий не было. Только опыт преподавания малолетним баранам да увлечение маггловским покером помогали ему не выказывать раздражения. Курица стыла. Жирные руки, спрятанные в карманы, пропитывали мантию куриным духом и неприятно слипались. Трелони вещала о своих неизлечимых недугах и о тёмномагическом проклятии, однозначно и необратимо поразившем её пророческую тушку. Рот Северуса кривился в саркастичной усмешке. Бровь изгибалась.