Живые истории. Миска черешни

Хах, болезный он, видите ли, подумал Макс, а курит, прям как здоровый. Но от подвернувшегося повода познакомиться с соседом отказываться не стал и, подхватив миску с мытой черешней и пакет с оставшейся, бодро выбежал из дома.

Соседская калитка оказалась незапертой. Дворик за ней был небольшим, но казался просторным из-за того, что покрыт был ровной ярко-зеленой газонной травой. Еще издали заметив обитателя дома, сидевшего в кресле под навесом небольшой веранды, Макс в несколько шагов добрался по мощеной камнем дорожке до крыльца. Взбежав по ступенькам на веранду, он громко выпалил:

— Привет, я Макс… — и замолчал, потому что в этот момент Никита поднял на Макса глаза цвета переспевшей вишни и тут же с громким стуком уронил на деревянный пол веранды толстую книжку, которую читал.

— Орать-то зачем? — смерив Макса странным взглядом, негостеприимно буркнул в ответ хозяин и неловко потянулся за упавшей книгой. — Чего тебе?

— Мне ничего, а вам бабушка черешни передала. — Вперив взгляд в бледное лицо Никиты, Макс начал злиться: знакомство явно не задавалось с самого начала.

— На кухню отнеси, мать потом уберет.

— Тебе надо, ты и неси.

— Угу.

Никита снова уткнулся в книгу. Макс хмыкнул и, чуть не рассыпав все ягоды, с силой грохнул полной черешни миской о поверхность небольшого круглого столика, стоявшего рядом с креслом хозяина. Тот заметно вздрогнул, но так и не удостоил вспылившего гостя ни словом, ни взглядом.

«И что мне с этим пакетом делать? Да к чертям собачьим все это дерьмо!» Макс положил пакет прямо на пол около входной двери, спустился с крыльца и, сжимая ладони в кулаки, зло зашагал к калитке. Если бы в этот момент он обернулся и посмотрел на Никиту, то удивился бы полному грусти взгляду, которым тот провожал ладную фигурку Макса. Но оборачиваться никакого желания не было, как и возвращаться в этот дом или знакомиться поближе с его обитателями. Уж лучше он уработается до обморока или помрет от тоски и одиночества!

Исполниться его мечтам было не суждено: следующим утром он обнаружил вымытую миску из-под черешни около раковины на кухне, а вечером бабушка снова отправила его к соседям с очередной порцией лакомства для «болезного» соседа. Макс попытался было протестовать, но переспорить ба ему оказалось не под силу. Он снова поплелся к Никите уже без вчерашнего энтузиазма, зато вдвойне злой.

— Мог бы и спасибо сказать, — поставив миску на столик, прошипел он Никите, как всегда сидевшему на веранде с книгой.

— Угу.

Все повторилось в точности до мелочей и через день, и через два. Только Макс уже ни на кого не злился. Он начал понемногу привыкать к тихой деревенской жизни, к работе по дому и больше не горел желанием устраивать оглушительные концерты для обитателей окрестных дворов, слушая свою убойную музычку только в наушниках.

А вся эта дребедень с вечерними визитами к соседу даже начала его забавлять. Макс приносил черешню, сыпал приколами типа «почему слоны не летают как птицы», от души смеялся над своими же шутками, интересовался, что у Ника с рукой — совсем как в одной старой советской комедии — и получал в ответ неизменное «угу». Уходил, не замечая того, как одновременно восхищенно и тоскливо смотрел на него украдкой Никита, до боли сжимавший пальцами здоровой руки книгу и стискивавший зубы, чтобы не дать вырваться наружу непрошеным словам. Макс продолжал пребывать в счастливом неведении, а Ник в это самое время держался из последних сил. Пока в один из визитов симпатичного веселого соседа все-таки не сорвался.

Макс как обычно принес ему уже не черешню, а что-то еще, успевшее поспеть к тому времени. И на свою беду в спешке не надел футболку и пришел к соседу-буке в одних коротеньких шортах.

При виде подтянутого и успевшего покрыться ровным золотистым загаром тела Макса Ник нервно сглотнул и с трудом справился с приступом дрожи, охватившей его всего от стриженой макушки до пяток обутых в кроссовки ног. Если бы Макс мог заглянуть в его мысли, то понял бы, что он не хотел, правда, не хотел ничего говорить, но его голова в тот миг опустела от нахлынувший эмоций, а язык ни в какую не желал подчиняться хозяину.

И когда Макс в очередной раз о чем-то безобидно шутканул, Никита вдруг взорвался:

— Ты чего сюда ходишь, а? Еще и полуголым приперся. Неужели еще не донесли, кто я?

Макс уставился на злобно сверкавшего глазами Ника. Внезапная перемена настроения обычно неразговорчивого соседа была чем-то новым, но о чем шла речь, он пока не понимал. Впрочем, непонимание долго не продлилось.

— Я гей, Макс. Гомосексуалист, голубой, пидор, заднеприводный… Как вы там еще нас называете?

— Вообще-то, никак не называем, — пробурчал в ответ Макс.

Ник его не слышал.

— Знаешь, кто это сделал? — Он указал на свою загипсованную руку. — Старший брат моего одноклассника со своими дружками-отморозками. — Он горько усмехнулся. — Кости в мелкое крошево, грёбаных четыре часа по кусочкам собирали. И не факт, что рука будет действовать хотя бы наполовину так, как раньше. Повезло, блядь, что их спугнули. Они хотели сломать обе руки, и ноги и, черт их знает, что еще. Знаешь, за что? Я проводил его до дома. Просто. Блядь. Проводил. До дома. Один раз!

Макс нахмурился. Он не ожидал таких откровений, но то, что рассказывал ему Ник, было ужасно, и он не знал, что ответить. Впрочем, Нику его слова были, видимо, не нужны.

— Отец ушел сразу, как узнал. Просто собрал свои манатки и поминай, как звали. А мать ничего лучше не придумала, как завезти меня в эту дыру, подальше от всех. А тут вдруг являешься ты и каждый божий день мозолишь мне глаза своей охуенной задницей. Да я прямо сейчас смотрю на тебя и представляю, как ты мне отсасываешь. Как тебе такое? — Ник выпалил все это на одном дыхании и чуть не задохнулся от недостатка кислорода. Его щеки пылали нездоровым румянцем, ярко выделявшимся на фоне бледного лица.

— Всё сказал? — угрюмо поинтересовался в ответ Макс.

— Не всё. — Ник перевел дыхание. Его запал слегка иссяк и продолжил он уже гораздо тише. Но румянец со щек и желчь из его тона никуда не делись. — Убирайся и бабке своей скажи, чтобы больше ничего не передавала.

— Ну, ты и гондон. Счастливо оставаться, — процедил Макс сквозь зубы.

Он мог бы ударить Ника, но пачкать руки об этого грёбаного ублюдка не стал. Поэтому просто развернулся и ушел. И уже не увидел, как Ник уронил голову на согнутую левую руку и затрясся от беззвучных рыданий.

Больше ни разу Макс не приходил к соседям, заявив бабушке, что лучше десять раз прополет разнесчастный огород, чем снова туда пойдет. Бабуле ничего не оставалось, как смириться с его внезапным упрямством, но на все расспросы о том, что там произошло и почему они с Никитой поссорились, он лишь отмалчивался.

Но, несмотря на то, что Макс все еще был зол на Ника, слова соседа не выходили у него из головы. По вечерам он сидел во дворе вместе с разлегшимся рядом Пушком, слушал в наушниках любимые треки, чесал кота между ушами и размышлял.

Каково это, когда тебя не понимают и не принимают?

Что бы он сказал, узнав о том, что кто-то из его компании нетрадиционной ориентации? И как отреагировали бы его друзья, если бы Макс признался им в том, что его привлекают парни, а не девушки? Естественно, они обсуждали тему многочисленных гендеров и «нетрадиционной» любви, но вопреки тому, что сказал Ник, никогда не обзывали ее представителей какими-то обидными словами, относились к ним… обыкновенно, что ли. И Макс вдруг подумал: а если среди его близких друзей тоже есть те, кто испытывает то же, что и Ник, но боится признаться? Боится осуждения или чего похуже, например, того, что случилось или могло случиться с Ником.

А еще Макс понял, что почему-то никогда не задумывался над своими собственными предпочтениями. Несмотря на юный горячий возраст гормоны в голову ему пока особо не ударяли, влажных снов он почти не видел — так, какие-то обрывки. Конечно, он целовался с девчонками и даже несколько раз облапывал особо смелых, но сексом еще никогда не занимался. Было как-то не до того — учеба, бассейн, гулянки с компанией, по выходным футбол во дворе, сигареты на переменах за школой… Он попытался представить себе человека, который смог бы вызвать у него желание заняться с ней/ним любовью, и не смог. В памяти вдруг возникло равнодушно-отстраненное лицо Ника в те моменты, когда он делал вид, что игнорит принесшего ему фрукты соседа. Макс усмехнулся. Ну уж нет, только не этот придурок! И стрижка у него какая-то идиотская.

Тем более после того, что Ник ему сказал, так запросто он его ни за что не простит, решительно подумал Макс. Да и будет ли Ник просить у него прощения? Судя по всему, он не из тех, кто первым идет мириться.

И мириться первым действительно пришел не сам Никита, а его мама, Вера. Уставшая и осунувшаяся женщина попыталась объяснить Максу, что Никита не хотел задеть словом ни его бабушку, ни его самого. Что он хороший воспитанный мальчик и мухи не обидит. Просто все произошедшее сильно обозлило его на весь окружающий мир и разрушило мечты и планы. Оставшийся до окончания школы год теперь придется доучиваться на дому, а поступление в вуз вообще под большим-большим вопросом. Переломы, правда, очень сложные, и тяжело заживают. И при этом Ник вынужден сам о себе заботится, потому что бросить работу Вера не может — кроме нее, содержать их больше некому. Каждое утро она уезжает в город и возвращается только вечером, а Никита иногда даже поесть забывает. А после того, как они с Максом повздорили, он вообще ничего не хочет, только молчит и много курит. Нет, запретить она не может, потому что во многом винит себя за то, что случилось с сыном. И она, и ее бывший муж уделяли Никите очень мало времени, и теперь парень страдает.

Конечно, Макс мог бы поспорить с ней, сказать, что на его взгляд, выбор, в кого влюбляться, вряд ли зависит от количества времени, которое родители уделяют своим детям, но не стал. Взрослые так любят вешать на себя вину и ответственность за все на свете и никак не поймут, что подростки, тем более почти уже совершеннолетние, тоже имеют право на собственное мнение и на самоопределение, в том числе касаемо предпочтений в сексе. Главное, не осуждать, а попытаться понять, даже если принять и смириться пока не получается. То, что она не отвернулась от сына, как это сделал отец Ника, уже хорошо.

Все это Макс мог бы сказать, потому что не раз и не два прокручивал эти мысли в своей голове. Но вместо этого он просто согласился дать Нику второй шанс, поддавшись на уговоры Веры, не сдержавшей горьких слез в присутствии пятнадцатилетнего мальчишки. Макс тяжело вздохнул, будто на его плечах лежал груз весом с пол земного шара, не меньше. Едва сдержав душевный порыв погладить маму Ника по плечу в качестве хоть какого-то утешения, он встал и вышел во двор, а затем на улицу.

Несколько десятков шагов до соседской калитки и вглубь уже знакомого двора дались ему на удивление легко. По дороге он думал о том, что скажет Нику. Или что ответит, если тот начнет разговор первым. А потом плюнул на это гиблое дело и решил пустить все на самотек.