Евангельские мифы

Что касается первого приема, то он так плодотворно был применен Фрезером в его, к сожалению, не переведенной еще на русский язык «Золотой ветви» при анализе восточных растительных культов, при анализе сакенской мистерии у вавилонян и праздника Пурим у иудеев, — что применение его Робертсоном не может вызвать никакого серьезного возражения, Для современной истории религии давно уже стало общим местом формула: в начале было дело. В жизни религии идеи, представления, мифы, теория — всегда следует за практикой. Всякое религиозное мировоззрение является отражением и выражением культа и церковного института. Поэтому и первый и второй прием Джон Робертсона вполне приемлем для всякого читателя, прошедшего марксистскую социологическую школу.

Что же касается третьего приема, то он вполне приемлем в той умеренной дозе, какую мы находим в Евангельских мифах. В отношении этого приема приходится сказать тоже, что и об астралистике. Часто он вполне законен и необходим, но он приводит к абсурду, если его рассматривать — как универсальный ключ ко всякой религиозной мифологии.

Основная мысль Робертсона может быть признана во всяком случае доказанной.

В самом деле, ведь миф является ничем иным, как сознательно или бессознательно измышленным рассказом, выраженным в форме, доступной примитивному и невежественному сознанию причиной связи между явлениями.

Почему Иисус назывался «Христом» помазанным? Фантазия раннего христианина измыслила рассказ, согласно коего Иисус был, якобы, действительно помазан.

Кому принадлежит молитва Отче наш, принятая у ранних христиан?

Кому иному, как ни Иисусу, бывшему, якобы, реальным основателем секты. И фантазия раннего христианина придумывает целый рассказ об Иисусе, произносящем проповедь на какой то неведомой горе.

«Миф есть выражение примитивного мировоззрения», — говорит известный этнолог Эренрейк. Но кто же теперь станет отрицать, что эпоха возникновения христианства была эпохой упадка античной культуры, эпохой всяческого суеверия, эпохой примитивного! мировоззрения. Во времена императоров массы опьянели от двойного головокружения пророков и мистерий: тогда уже не осталось ни одного трезвого ученого и античная философия кончилась сама собой («Ф. Ланге, История материализма», т. I, стр. 131).

«На волне легковерия, которая несла с собой этот длинный ряд восточных суеверий и восточных саг, внедрилось христианство в римскую империю, и друг и недруг принимали его чудеса за обыкновенных спутников всякого религиозного учения (Лекки, История нравов Европы»).

Разве эта характеристика противоречит основной мысли Д. Робертсона, утверждающей, что все евангельские рассказы от слова и до слова являются мифическими измышлениями, лишенными даже оригинальности!..

Робертсон камня на камне не оставляет и от биографии, и от проповедей Иисуса. Он приводит не только случайные совпадения и внешние аналогии из древнего язычества и непосредственные источники евангельских мифов. Аргументация его настолько неотразима, что даже самые твердокаменные богословы были вынуждены ныне признать факт неоригинальности евангельской этики. Уже после того, как были опубликованы Евангельские мифы, англичанином Ренделем Гаррисом была найдена в 1909 г. очень древняя сирийская рукопись, заключающая в себе религиозные песнопения, написанные, по мнению исследователей, неизвестным иудейским поэтом между 50 г. до р. х. и 67 г. по р. х.

Гарнак пишет по поводу этого документа «Ein jüdisch-christliches Psalmbuch aus dem ersten lahrhundert», 1910, что христианская община первого века вполне могла им воспользоваться для переделок некоторых его гимнов в своем духе, ибо выраженное в них религиозное чувство не уступает по силе и живости религиозному настроению ранних христиан.

А гебраист фон-дер Гольц признал в своей книге «Tischgebete und Abendmahlsgebete in der altchristlichen und in der griechischen Kirchen», что христианское причастие в его евангельской форме восходит к иудейским обрядовым молитвам перед едой. Правда, эти признания не мешают теологам и иезуанистам утверждать историческую реальность Иисуса Христа и превозносить его, как богочеловека или как гениального проповедника. Но для этого ими пускаются вход всякие логические фокусы.

Какой-нибудь I. Ropes («Die Spruche Jesu») подвергает рассмотрению так называемые agrapha, т. е. незанесенные в канонические евангелия изречения, приписываемые все таки Иисусу и признает их неаутентичными, тогда как евангелия, по его мнению, являются безусловно достоверными документами:

В чем же, однако, принципиальное различие между евангельскими изречениями и так наз. agrapha, т. е. изречениями апокрифов?

Разница только в том, что евангелия канонизированы, т. е. признаны церковью, а апокрифы ею отвергнуты.

Но ведь канонизация нового завета произошла не ранее 363 г. по р. х. (Лаодикейский собор), а католический канон установлен даже много позже (1545-1563 гг.).

При этом канонизация происходила в такой атмосфере, что достаточно привести два отзыва специалистов для того, чтобы получить представление о ней.

«Против достоверности книг нового завета говорит тот факт, что времена, в кои появились и были пущены в обращение эти книги, настолько были временами полного отсутствия научной критики, безграничного легковерия, когда литературная честность была незнакомой добродетелью; когда литературные подделки появлялись чаще подлинных произведений; когда переписчики священных книг — не задумываясь — изменяли текст подлинииков, как в своих личных видах, так и для поддержания какой-нибудь предвзятой доктрины».

Так говорит Хедж, известный английский авторитет в области критики христианских первоисточников.

А вот что пишет упоминавшийся уже нами Лекки в своей History of European Morals «Нигде христианство не является в менее привлекательном виде, чем на соборах. Интриги, насилия, несправедливость, решения на основании одного лишь авторитета и, притом, авторитета буйного большинства, — колеблют чувство уважения к соборам и заставляют сомневаться в правильности их постановлений. Эти постановления почти неизменно кончаются страшной анафемой, в которой слышится ненависть, задорное торжество, радость по поводу проклятия, бросаемого противнику, которого удалось унизить».

Почему мы после этого должны верить канону больше, чем апокрифам, которые только случайно не попали в каноны, — известно только одним богословам. Но ведь богословы и иезуанисты — люди ловкие.

Когда их припирают к стене, когда их с неопровержимыми аргументами в руках заставляют признать бессвязность, бессистемность евангелий, они пускают в ход трюк, достойный тертуллиановского Credo, quia absurdum: «Достоверность евангелий только подтверждается отсутствием биографии Иисуса Христа».

Крупной научной заслугой Робертсона является то, что он совершенно неопровержимо показал мифичность не только евангельских эпизодов и проповедей, но и того героя, которому проповеди эти приписаны. Из всей аргументации Робертсона явствует следующее.

1. Ни Иисус Павла, ни Иисус евангелий, — не были живыми личностями, а с самого начала были культовыми героями.

2. Все, приписываемые ему проповеди и институты, исходят не от какой-нибудь отдельной личности, а являются продуктом коллективной компилятивной работы, которую проделала складывавшаяся в первом веке нашей эры верхушка христианской церкви, черпавшая без зазрения совести и из иудейских и из эллинистических источников.

3. Гипотетически вполне возможно, что христизм, т. е. раннехристианский культ Иисуса Христа, имел какую то отдаленную связь либо с дохристианским культом солнечного бога Иисуса, либо с загадочным Иисусом бен Пандира, сыном «плетельщицы волос» (Haar — flechterin) Марии, о повешении которого за ересь упоминается в Талмуде, либо с каким-нибудь из многих Иисусов, выступавших в роли претендентов на звание мессии, но несомненно во всяком случае то, что такого человека, какого рисуют нам евангелия, никогда не существовало.

Всякий, кто внимательно приглядывается к мировоззрению современного общества, признает, что исторический Иисус пользуется гораздо большим обаянием у человека, знакомого с действием пара и электричества, чем Иисус религии. Только юродивые, невежды и сознательные шарлатаны продолжают верить и провозглашать, что Иисус был сыном божиим, господом, вторым лицом троицы; что он родился от девы Марии; что он воскрес на третий день и т. д.

Нормальный же здравомыслящий человек, хотя бы элементарно грамотный, быстро оценивает смысл этой поповской дребедени, когда узнает, что и фригийский бог Аттис родился от девы Кибелы, зачавшей от миндалины; что и сирийский бог Адонис был «господом»; что и эллинистический бог Дионис воскресал не один, а несколько раз и т. д.

Зато вот с историческим Иисусом дело обстоит гораздо сложнее.

Ведь существовал же Магомет или Конфуций! Почему же не мог существовать и странствующий проповедник Иисус из Назарета, который произносил проповеди, приписываемые ему в евангелиях?

Ведь рядовой человек, хотя бы и хорошо грамотный, вовсе не искушен в критике первоисточников, а раз такие авторитетные люди, как граф Лев Толстой, (величайший ханжа и реакционер 19-го века), и бесчисленные профессора, изгрызшие тысячи древних рукописей, в один голос заявляют, что такой проповедник Иисус, любвеобильный, благостный духом и кроткий сердце, — существовал, то почему бы не поверить этому и обывателям.

Больше того: нередко люди, обуреваемые, не в пример графу Льву Толстому, самыми добрыми намерениями, пытаются изобразить Иисуса, как защитника угнетенных и эксплуатируемых, как прямого предшественника социалистического движения.

В наши дни в Индии, делающей неимоверные усилия, чтобы освободиться от гнета английского империализма, даже распространяются плакаты, на коих изображены тов. Ленин, ирландский национальный герой Мак Суинни, вождь индийского национального движения Махатма Ганди, Лев Толстой и... Иисус Христос!

Несомненно индийские националисты совершенно искренно считают Иисуса Христа символом общечеловеческого освобождения.

А между тем именно этот культ исторического Иисуса в тысячу раз вреднее Иисуса религии.

Кого может теперь всерьез убедить культ «сладчайшего сердца» Иисуса, Иисуса чудотворца и богочеловека?

А вот культ Иисуса, проповедника освобождения угнетенных, может еще многих сбить с толку!

Ибо культ проповедника Иисуса контрабандой протаскивает и непротивление злу насилием, и самоусовершенствование личности, и покорность властям предержащим, и отречение от суетного мира, и всяческий анархо-индивидуализм!

А насколько все это разлагает, принижает и обессиливает трудящиеся массы, показывает история хотя бы того же многомиллионного индийского населения, которое в течение веков несло на себе ярмо ничтожно численной английской христианской колониальной армии.

Атеисты, разумеется, не стали бы отрицать существование Иисуса, рассудку вопреки, наперекор стихии.

Если бы научная историческая критики, лишенная всяких задних мыслей, признала бы, что такой Иисус существовал, то атеистам пришлось бы признать существование исторического Иисуса, как они признают историчность Магомета и Конфуция.