Миф о Христе. Том II

Джон Робертсон

Приблизительно в то время, когда Кальтгоф печатно развивал свою социальную теологию, в Англии к мифологической школе примкнул известный социолог Джон Робертсон.

Его перу в интересующей нас области принадлежит целый ряд крупных трудов: «Христианство и мифология» («Christianity and Mythologie», 1-е изд. 1900 г., 2-е изд. 1910 г.; третья часть этого труда «Евангельские мифы» вышла в русском переводе, изд. «Атеиста», 1923 г.; «Краткая история христианства» («А short history of christianity», 1902 г.); «Языческие христы» («Pagan Christs», 1-е изд, 1902 г., 2-е изд. 1911 г.); «Исторический Иисус» («The historical Jesus», 1916 г.) и «Проблема Иисуса» («The Jesus problem», 1917).

Робертсон является одним из самых ярких представителей мифологической школы. Работы в области социологии привели его к мифологии и вопросам о христианстве. В своих исследованиях он пришел к выводу, что история всех религий идет по одному и тому же руслу, там царит один и тот же закон эволюции.

В зависимости от социальных моментов жизни государств боги превращаются то в сыновей старых богов, то в братьев прежних. Так, Кришна оттеснил Индру, Серапис — Озириса. Молодые божества в сознании верующих часто пользуются большим значением, а старые освобождаются от занятий и не утруждаются ни молитвами, ни жертвами.

Израильская религия не представляла исключения из этого общего правила. Несмотря на то, что заинтересованные в неизменности положения вещей жрецы душили политеистические инстинкты иудеев, во втором веке до нашей эры начал все более и более выдвигаться в ранг божества «помазанник», Христос из апокалипсиса Эпоха. На этот процесс особенно влияли греческие и восточные религиозные идеи. Культ Иисуса возник в Израиле еще тогда, когда божества Авраам, Исаак, Иосиф, Моисей и Иошуа (Иисус Навин) еще не были превращены в человеческие личности.

Из них особенно выделялся солнечный бог Иошуа, у которого с полубогом Иисусом возникла тесная внутренняя связь, обусловливаемая, быть может, тем, что оба они, вероятно, были одной и той же личностью. Этот Иисус стоял также в связи с умирающими и воскресающими спасителями — финикийским Адонисом и вавилонским Таммузом, культ которых искони существовал в Палестине, где переплетался с культом солнечного же бога Давида, Дауда или Додо, — варианта Таммуза. Иисус в своем лице объединял героев всех тогдашних культов, а это придавало ему универсальный характер и сулило блестящее будущее.

Однако, пока власть находилась в руках иерусалимского жречества, а культ Иисуса не позволял себя им использовать, «христизм» был связан. Только после разрушения Иерусалима и храма Иисус, в лице своего культа, получил свободу действия, широкой волной разлился по древнему миру и в роковой схватке около IV века победил своего главного соперника, персидского Митру.

Итак, христианский Иисус является старинным солнечным божеством, фигурирующим в ветхом завете под именем Иошуа — Иисуса Навина и впитавшим в себя черты многих «языческих» божеств-спасителей.

Ну, а его евангельская биография, его история или истории?

В создании их, — говорит Робертсон, — сыграли свою роль многие факторы. Во-первых, ряд евангельских историй явился отражением культовых мистерий — сценических представлений. В культе Иисуса в особо торжественные дни, праздники, изображали в лицах два главных момента: рождение и смерть бога. Драматическое представление первого привело к евангельским историям рождества спасителя, чрезвычайно сложное драматическое же изображение второго момента, куда входили смерть, погребение и воскресение, заимствованные из восточных культов, вылились в предпасхальные и пасхальные эпизоды.

Во-вторых, в евангелиях нашли свое отражение некоторые произведения языческой скульптуры и живописи. Так, изображение шествующего по морю морского бога Посейдона легло в основу чудесного хождения Иисуса по водам; изображение Геракла, несущего два перекрещивающихся столба, повлекло к созданию мифа о несущем крест Иисуса Симоне-киринеянине и т. п.

В-третьих и в-четвертых, евангельские истории или просто были заимствованы из языческой мифологии, вроде чудесного превращения богом Дионисом воды в вино, или были придуманы для объяснения сделавшихся непонятными церковных установлений, или вылились из астральных мотивов.

Если все евангельские моменты биографического характера являются только мифами, то не иначе обстоит дело и со словесами учения, — изречениями, речами и притчами. Все они составлены из дохристианского или внехристианского, а также позднехристианского материала, напр., знаменитая «нагорная проповедь», «Отче наш» и пр.

Нельзя думать, что история Иисуса сложилась сразу и одновременно; нет, она имеет ряд наслоений. Напр., христианство эпохи Павла, по видимому, не знало «учения Иисуса», как и мифов об отречении Петра, преображении, сцены в Гефсиманском саду, бичевания и пр. Оно знало только учение о распятом Иисусе.

Позднейшего происхождения и выведение Иисуса из Назарета. Здесь сказались и имена ветхозаветных «назареев» — аскетов, и словечко «незер» — «отрасль» из мессианского 11,1 Исайи, и сектанты «назареи» или «назореи».

Вместе с Иисусом и его историей в область мифологии у Робертсона переходят также все многочисленные евангельские Марии, Иосиф и пр., не засвидетельствованные в светской литературе личности. Одно только он делает при этом исключение в пользу Иоанна Крестителя, хотя и то с большими оговорками и отрицая его первоначальную связь с мифом об Иисусе. Вообще же взгляд Робертсона по интересующему нас вопросу хорошо выражается его коротенькой фразой: «Так же, как человек сотворил всех богов, так сотворил он и всех христов».

Если Робертсон, по мнению теологов, не довел своих выводов до логического конца, а именно, не отнес к области мифологии и апостола Павла, историческое существование которого они считают абсолютно неоспоримым, то этот «пробел» пытался устранить профессор семитических языков и истории Востока в марбургском университете Петер Иензен.