Улыбка Шакти

#72. Возвращение

Выехали в десять утра. Впереди – два молодых водителя в масках, я на заднем. Накануне вечером пришли бумаги из немецкого консульства. Остановились на хуторе у въезда в заповедник, чтобы распечатать у доктора в ветеринарном домике. Чуть ни весь хутор сошелся провожать, а некоторые с объятьями, даже тот штрейкбрехер, вызвавший полицию по моему возвращению с рынка, извинялся за горячность, смущенно протянул завернутые теплые чапати в дорогу.

Из бумаг у нас письмо от немецкого консула, такое же письмо от украинского, с указанием содействия МИДа Индии, что было правдой, они связывались насчет меня. И бумага медицинского освидетельствования с печатью, которую эти айболиты, выронив, весело искали в траве у озера.

Заехали в полицию в Бхадре, там должны были выдать главную подробную бумагу с номерами машины, именами водителей, пассажира и маршрутом следования. Ту самую, о которой шли переговоры со вчерашнего дня. Бумага эта оказалось не просто главной, а единственной, на которую обращали внимание на блокпостах, а их предстояло около пятидесяти на протяжении всей тысячи километров до Мумбаи. На консульские документы вообще не смотрели, пролистывая.

Дорога была совершенно пустынной, такой Индии я еще не видел – как после тихого незаметного конца света. Безжизненные просторы, оцепеневшие дома, брошенные в кюветах грузовики, ни людей, ни дуновенья жизни. Лишь спустя несколько часов увидел одиноко бредущую по дороге корову. Под высоким и безразличным солнцем.

Рупий у меня оставалось лишь на половину оплаты этого переезда. Договорились с Сачином, что дважды в пути заправлю бак по карточке, если получится. И там же, на бензозаправках попробовать провести через карточку обналичивание. В этом я мало понимал, карточкой в Индии почти не пользовался, предпочитая запас наличных и обмен валюты, да и завел ее относительно недавно. Водители по-английски не говорили, Сачин им объяснил насчет денег и сказал, чтобы звонили ему с бензозаправок, он поможет. На первой не прошло, заправщики отказались, на второй, а их было всего две на весь путь, мне нужно было расписаться на маленьком экране кассового аппарата в руке заправщика, его окликнули, он резко обернулся, вместо подписи у меня получился длинный прочерк. Тем не менее все сработало, отсчитали пачку денег. Что там у меня на счету, я уже и не пытался гадать.

Гнали на пределе возможного, но уже было ясно, что к указанным пяти вечера в Мумбаи не успеем. Какие-то из блокпостов мы проходили почти без потерь, на других задерживались надолго. Каждая такая проверка могла быть последней, пару раз нас уже заворачивали, несмотря на все наши бумаги. Весь день я пытался связаться с консульством и организаторами вылета. Телефоны не отвечали. Контактных номеров они в бумагах не оставили. Еще утром я написал по обратному адресу, что, вероятно, несколько опоздаю, поскольку нахожусь в тысяче километров, в глуши, и дорога пока непредсказуема. Хотя они это знали со времени моей регистрации. Ответа не было. Наконец поймав интернет на подъезде к какому-то городку, я нашел телефон отеля, трубку снял директор. Выслушал, был очень благожелателен, да, говорит, все отъезжающие уже в холле, сейчас он попробует найти кого-нибудь из руководителей. Разговор с ними длился около получаса, после первых слов я так опешил, что не сразу нашелся. Все опоздавшие на предварительную встречу в отеле допущены к полету не будут. Сколько же опоздавших, спросил я. Вы один. Но вот же я, можете поставить галочку или что вам там нужно, через несколько часов я буду в отеле, все мои документы у вас есть, я в списке пассажиров, вылет ведь только завтра днем. Понимаем, говорят, но ничем не можем помочь. Но вы ведь даже не предупредили, что это время встречи в отеле – обязательное условие вылета, а не просто начало переклички и заселения в отель сумевших добраться. Будь такое написано или сказано, я бы даже не трогался в этот бессмысленный путь. Документы вы прислали только вчера вечером, быстрее, чем это получается у меня, добраться в Мумбаи сейчас просто физически невозможно, и вы это знаете. Да, говорит уже женский голос другого руководителя, понимаем, но вы уже вычеркнуты из списка. Третий голос сказал, что последний срок для меня – десять вечера.

В десять, при въезде в Мумбаи, мы около часа простояли на блокпосте, одном из самых суровых, автоматчики грелись на обочине у костра, безучастные к нашей машине, поставленной на площадку. На улицах двадцатимиллионного города ни души, лишь редкие патрульные машины, движущиеся со скоростью пешехода. В первом часу ночи мы подъехали к отелю. Водители, посовещавшись, протянули мне часть денег, заплаченных им. Тебе сейчас нужней, все нормально, мы друзья, объяснили они жестами. И отправились в обратный путь.

Холл был пуст. Портье предложил номер. Самый бюджетный – сто долларов в сутки. Спросил его, могу ли дождаться утра в холле. Присел в роскошное топкое кресло у журнального столика. Невероятный отель, настоящий Тадж отмахали. Из-за спины бесшумно протянулась рука с подносом: поужинайте с дороги, это за наш счет. Спустился директор, приятный седобородый старик профессорского вида. Поговорили немного, деликатно коснувшись происходящего с этим вылетом, он все понимает. Неожиданно сошлись на страсти к джунглям, он побывал чуть ни во всех заповедниках, правда, в рамках позволенного, на сафари. Если вам что-нибудь понадобится – обратитесь к портье, я буду рядом. Надеюсь, все у вас утром сладится.

Утренние переговоры с организаторами ни к чему не привели. Последний разговор был в отдельной комнате, где собрались они все четверо во главе с представителем консульства, не снимавшим с рук черных кожаных перчаток. Сказал им напоследок на их бессменное «ничем не можем помочь», что даже когда человек по ту сторону жизни и уже бездыханен, ему все же пытаются помочь, надеясь на хоть призрачный шанс. Они же, в несравнимой с этим ситуации, и пальцем не шевельнули. При том что самолет, судя по количеству приехавших, полетит на треть пустым. Очень сожалеем, повторили они, поглядывая на часы.

В холле уже все сидели с вещами в ожидании трансфера. Я прошелся по рядам, предлагая обменять на евро оставшиеся них рупии, у кого есть. Не особо удивляясь, что многие старались сделать это по сказочному для себя курсу. Я не возражал, какой называли, так и менял. Бог весть, сколько и где придется тут жить. Это, как сказал работник консульства, последний эвакуационный рейс.

Холл опустел, уехали с экскортом полиции впереди и позади автобуса. Тишь. Дальше крыльца выходить нельзя – по периметру стоят автоматчики в масках. Подошел портье, пришло распоряжение, что в отель они больше никого селить не могут и в холле мне находиться тоже не желательно более часа-двух. Спросил о других отелях. Вряд ли, ответил он, все закрылись.

Позвонил в украинское консульство. Очень бы рады помочь, но ничем и никак сейчас, сами не могут выйти за ограду. Тот же ответ из российского. Полистал телефонную книгу. Мистер Ларк, начальник полиции в Даполи, рядом с Харнай. Узнал меня по голосу, обескуражил готовностью немедленно помочь, прислать дорожную бумагу, чтобы приехал, будет рад. Как-то неожиданно и странно, может, он навеселе? Звоню в Харнай – папе, в мой дом, семью. Трубку берет сын. Рассказываю, что начальник полиции дал добро и поможет добраться. Прости, говорит, мы не можем тебя принять. И плачет. Рушикеш, добрый красивый парень, атлет, рыдает в трубку. И вся семья – с отцом, мамой, девочками, все рядом, по громкой связи говорим. Не могут – деревня, говорят, забросает их камнями. Ушам не верю, какой-то сон. Из-за меня? Наша деревня? Да, и плачет. Пришлось утешать, говорить, что я понимаю, что ничего страшного, что у меня есть тут в Мумбаи жилье. Еще вечером звонил Шреасу, учителю, сыну брамина, он в Харнай сейчас. Да, у него есть близкие друзья в Мумбаи, сейчас свяжется с ними, перезвонит. И тишина. Набрал Сачина. Принял ли бы он меня, если вернусь, хотя шансы ничтожны. Молчит. Скажи прямо, мы же друзья, ты боишься? Молчит.

Спокоен. Вроде бы. При том что ясно вижу положенье дел. Меряю шагами пустынный холл с дальними его рукавами и какими-то марсианскими мигающими инсталляциями. Откуда же это спокойствие? От ума, наверно, которому здесь просто уже не с чем работать. Совсем не с чем. Нет вариантов. Два часа истекают через пятнадцать минут. Взять рюкзак, выйти на улицу и сдаться полиции, там хоть койку дадут и еду. Ну до этого ты еще не дошел. Что же тогда?

Подходит портье. Сэр, мы связались с хозяином, он разрешил в виде исключения поселить вас. Вы будете один на весь отель. Ну и мы здесь, нам тоже запрещено выходить за ограду. Кухня работает под заказ, телефон в номере.

Мертвые коридоры, тишина. Сел на кровать, отражаясь сразу в нескольких зеркалах. А еще вчера вы все, говорю им, были в джунглях, лучших на свете, и кровать ваша стояла на пригорке над озером, и нильгау, лежавший под деревцем, смотрел на вас через плечо. Или это ты, оставшийся там, ты, нильгау, лежал под деревцем и смотрел через плечо на этого прощального человека? Ты и сейчас там, бредешь лесными тропами, замирая, оборачиваясь и глядя в эту светлую даль, за которой нет ничего, кроме призрачной улыбки жизни. С Индией, женщиной, дорогой… Не думай, мальчик, ни о чем не думай, мой отчаянно тихий нильгау, закрой глаза, отпусти, отпусти…

И в этот момент что-то звякнуло в телефоне. Письмо. От немецкого консульства. Добавлен еще один рейс, последний, вылет через два дня.

Пустынный аэропорт. Зачехленные в голубой полиэтилен стюардессы. Родная, неузнаваемая, отлетающая земля.