Музей «Калифорния»

Как вы тут без вести, что любовь тоже истлеет, превратится сперва из служения одной моей женщине в служение всему, в Любовь к наблюдающему? Впрочем, потом и вовсе в ничто обратится — в шелест страниц да шорох исчезающей во рту папиросы, затяжка за затяжкой… Не будет уже ни дыхания, ни постдыхания, не будет даже желания возвратиться к вам снова, хотя греюсь им еще по привычке. Да, все старые ритуалы я во время приезда соблюдаю свято: мы списываемся, делаем большой общий сход, делаем фотографии, селфи — не селфи, да без разницы, делаем кучу чего, населяем собой пространство соцсети, вскармливаем великую память великого И. собою, не рассуждаем, но знаем: мы сохраняемся. Не может такая пустота сомкнуться за нашими телами, чтобы не осталось ничего. Невозможно…

Хотя начистоту — именно это случилось. Ведь идет апрель, и последняя сходка длится, когда я с трудом узнал вас, но обнял горячо. И поведал без страха, что, мол, будет, наверное, еще одна-две женщины, к которым я что-нибудь почувствую, будет даже десяток, если превратить это в комедию, ладно, но что потом?.. Ведь даже отсюда, из середины, трудно представить, что польется в будущее мой род и какой-нибудь человек с моей кровью вспомнит меня и передаст вперед. («Девочки, передаем за проезд, мальчики, передаем на подарки девочкам!») Погаснем, всей толпой, всей веселой сходкой, я не вижу никакого спасения из этого. И нет причин спасаться от превращений. Воспоминание о забвении — зыбко и туманно, сейчас оно есть, и вот я держу их на ладони, своих любимых, своих ровесников, они навсегда. Но я с облегчением думаю об этом. Где-то глубоко внутри все мы остались. В вечном летнем дне, где я признаюсь: «Я уезжаю от вас, в болезненное, жестокое, неостановимое и нескончаемое лето, это значит, я вырву сердце свое, но я вернусь, точно вернусь, без помпы в груди, но это разве важно? Дождитесь, и давайте тут назначим место вечного сбора».

И они собрались, когда пришел час, в назначенном месте. Я шел мимо как в забытьи: ведь только что моя женщина пообещала ждать в чертоге вечного невозвращения — и вот встал как вкопанный, уткнувшись в свое старое племя, о котором думать забыл, но которое поселено тут общим, взаимным обещанием. Наши взгляды встретились и остановились. И той весной мор протекает, а друзья съели, и выпили, и прочитали меня, и вот меня не стало, сердцебиение остановилось. Кончили ходить все прошлые, прожитые мной энергии.

Стихло все новое, что я успел за семилетний срок добыть и принести им в почерневших от тяжкого труда руках.

И вот зажата запись между двумя не подчиняемыми рассудку вечностями — так любую гору, даже великую, создают долина, беспечно спящая, и всевластное небо. Превратиться и следующей страницей стать — моя участь.

конец

2015–2021, записано в апреле