Бусы из плодов шиповника

– Сколько он времени просрочил? – остановившись у выхода с откинутым барьером, спросил сержант.

– Да ладно, чего теперь, – безнадежно махнув рукой, проговорила смотрительница зала. – У него все равно, кроме его партков ничего нет, наверняка. Ни семьи, ни дома, ни работы, ни деток, – уже тише, и как бы для себя самой, продолжила она.

На что мужик, в очередной раз встрепенувшись, гордо объявил:

– Да, знаешь ли ты, что у меня сын – профессор! В МГУ преподает. На кафедре журналистики, между прочим, – обернулся он к сержанту. – И дочь – врач невропатолог! – четко выговорил он. – А я импОтент э берт! Однако второе слово «bird» – «птица», вместе с неопределенным артиклем получалось у него как: «Эбет». На что смотрительница заведения сразу окрысилась:

– Я тебе повыражаюсь! – уже протиснувшись в проходе, произнес белобрысый милиционер.

– Чай, кофе, пиво, вафли, печенье? – подойдя к нам, спросила женщина, подождав, пока дружная троица окончательно, и уже без дополнительных тычков в спину сопровождаемого, не покинула ее пределов.

– Кофе, пожалуйста, – попросила жена. – С сахаром и молоком.

– У нас: «Три в одном»! – гордо ответила женщина. – Печенье, вафли?

– Не надо, спасибо, – ответила жена.

– Тридцать рублей, – проговорила работница вокзала, сразу поскучнев. И пока жена из сумочки доставала деньги, недоуменно продолжила: – И че это он все своей импотенцией хвастался?

Получив деньги, она отошла к самовару, налила в чашки кипятка и принесла их нам, поставив на невысокий столик перед креслами. Рядом с чашками она положила два пакетика «Maccoffee», на которых действительно было написано: «Три в одном». Что, по-видимому, означало: кофе, сахар, сухое молоко – в одном пакетике. – Да еще скабрезности говорил, – продолжила она, снова ни к кому не обращаясь, и смахивая тряпочкой с нашего столика невидимую пыль.

– Он говорил о том, что он важная птица, – пояснила ей Наташа. – Именно так переводится с английского фраза: «ИмпОтент эбет».

– Надо же, – безо всякого удивления, совсем буднично произнесла женщина, отходя от нас. И, уже стоя у своего столика, добавила: – А я подумала, выражается…

– Да, и телевизор, если можно, выключите, пожалуйста, – попросила жена.

– Можно и выключить, – направила на телевизор пульт управления сговорчивая дама, и в последний раз, словно прощаясь, взглянула на экран, с какой-то кривляющейся там в этот момент полуголой девицей.

Не успели мы в тишине отпить и по нескольку глотков, слава богу, горячего кофе (и в этом, пожалуй, было его единственное достоинство), как к проему двери в наш зальчик шумной гурьбой подошли четверо. Двое парней и две размалеванные девицы.

– Пиво, водка есть? – весело спросил высокий парень, обнимая хихикающую девицу.

– Все есть, ребята, заходите! – оживилась смотрительница.

«По-видимому, работает сдельно, от выручки, – подумал я, – оттого так засуетилась перед щедрыми потенциальными клиентами».

Спрашивающий парень, отпустив девицу, стал рассчитываться за вход в зал, а остальная компания, громко и почти непрерывно хохоча каким-то своим шуткам, уселась за столик, недалеко от нас.

У одной из девиц оказался включенным, скорее всего, на полную громкость, мобильный телефон, из которого неслась так называемая рэповщина, заполняющая своей настырной скороговоркой все пространство зала. Однако этой какофонии компании показалось мало.

– А че телек молчит, не работает, что ли? – спросил присоединившийся к компании парень.

– Работает, ребята, все работает, – услужливо улыбнулась женщина, ставя им на столик бутылку водки, стаканы, несколько банок пива и, в довершение кладя еще пачку печенья «Юбилейное».

Орал мобильник. Вновь был включен телевизор. На сей раз на его экране неистовствовали какие-то женоподобные парни, поющие голосами кастратов. То и дело гоготали и визжали девицы. Громко о своих успешных делах, проделанных в Улан-Удэ, говорили парни. По стаканам разливалась водка…

– Я бы предпочла этой шумной компании, того тихого импотента, – наклонившись ко мне, сказала жена. И, взглянув на меня, поспешно добавила: – Только ты, ради бога, не встревай! Не делай им замечаний, – словно угадав мои намерения, попросила она.

И, к счастью, мне действительно ничего этого делать не пришлось. В дверном проеме, почти заслонив его своей могучей статной фигурой, улыбаясь во весь рот, появился наш юбиляр, весело проговорив:

– А вы чего не позвонили? Зана мне говорит: «Заводи машину, Воронов, и езжай на вокзал. Поезд из Иркутска уже пришел, я узнавала».

Обнявшись с ним, мы стали одеваться. Я облачился в светлый плащ, жена в серое демисезонное пальто, которое ей очень шло.

– Сдачу за неиспользованное время не выдаем, – сумрачно сообщила нам смотрительница зала, глядя, как мы поспешно стремимся покинуть ее заведение, в котором не провели и получаса.

– Не надо, не беспокойтесь, – сказала жена и, чуть подумав, добавила: – Вы лучше позвоните милиционерам и скажите, чтобы они того бедолагу освободили. Скажите им, что за него заплатили.

– Ладно, сделаю, – твердо, хоть и не очень охотно, пообещала женщина. А моя жена в ответ на эти слова улыбнулась ей своей доброй, кроткой улыбкой.

И, удивительное дело, дама тоже улыбнулась в ответ тихой улыбкой. И лицо ее стало сразу как будто красивым. Каким и должно быть лицо доброго человека.