Осуждённые грешники

Я пинаю свой чемодан под стол и направляюсь к бару, пытаясь выглядеть сексуально, что довольно сложно в Doc Martens.

Подходя к бару, чувствую, что будто выхожу на сцену. Я актриса, и хотя главный мужчина всегда разный, эта роль моя. Так было с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, и я поняла, что, будучи отчисленной из средней школы, альтернативой использованию моих навыков мошенницы было переворачивать бургеры, пока мужчина выкрикивал заказы через моё плечо, и все это за привилегию получать семь двадцать пять долларов в час.

Несмотря на то, что я чувствую знакомый гул возбуждения перед самым поднятием занавеса, меня гложет печаль, потому что я знаю, что это будет моё последнее выступление.

Я сделаю все, что в моих силах.

Первый Акт: Вовлечь цель в разговор.

Я останавливаюсь за два места от того, где стоит моя недавно назначенная цель. Даже не взглянув в его сторону, я снимаю шубу и позволяю ему медленно сползти с моих плеч к бедрам, прежде чем повесить его на спинку стула. До того, как я начала использовать книги Для чайников, чтобы помочь в моем Грандиозном Поиске, моей миссии найти карьерный путь за пределами ограбления глупых мужчин, я некоторое время работала в стриптиз-клубе. Всё шло хорошо, пока какой-то работник не ткнул меня в живот и не спросил, не солгала ли я о своем весе в анкете. Я уволилась не из-за его замечания, меня уволили, потому что я вонзила зубы в руку, которой он меня ткнул.

Именно тогда я решила, что, вероятно, у меня недостаточно самообладания, чтобы трясти задницей перед неблагодарными мужчинами, но весь этот опыт не был пустой тратой времени. У меня не только были настоящие подруги какое-то время, но я также научилась этому трюку с шубой.

Я сразу понимаю, что это сработало, потому что внезапно возникает ощущение, что я стою перед открытым пламенем.

Его взгляд теплый, точно такой же, как удовлетворение, разливающееся внизу моего живота. Он обжигает мою щеку, прежде чем скользнуть вниз и остановиться у высокого разреза на моем платье. Как всегда, я притворяюсь, что даже не заметила его присутствия, не говоря уже о том, чтобы почувствовать его взгляд.

Я сажусь на мягкое кожаное сиденье и улыбаюсь бармену. Темные волосы, мягкие черты лица и улыбка созданы для обслуживания клиентов. Проходит несколько мгновений, прежде чем я понимаю, что это Дэн. Мы учились в одном классе в школе Дьявольской Ямы, и я списывала его домашние задания по естествознанию. Ему требуется несколько секунд, чтобы тоже узнать меня, и когда его рот открывается, чтобы завязать разговор, я слегка качаю головой.

К счастью, он закрывает рот, бросает взгляд на мужчину рядом со мной, затем снова натягивает вежливую улыбку.

— Ну, здравствуйте. Что я могу вам предложить?

Фух. Я опускаю взгляд влево, на большое, обтянутое костюмом предплечье, упирающееся в барную стойку. Внутри меня что-то шевелится, но это происходит слишком далеко в моем сознании, чтобы посчитать это уместным. Я хочу верить, что это из-за очень дорогого Breitling на его запястье, с застежкой, которую я могу расстегнуть во сне, а не потому, что его рука с оливковой кожей такая большая, что стакан для виски, который он держит, выглядит как гребаный наперсток.

Господи. Я почти забыла свою следующую реплику.

— Я буду то же, что и он.

Тишина. Настолько гробовая, что если бы вы услышали её на другом конце телефонного разговора, вы бы посмотрели на свой мобильный, нахмурились и сказали: Алло?

Такое ощущение, что Дэн пялится на меня целую вечность. Он прочищает горло и поворачивается к стене с алкоголем, чтобы приготовить мой напиток.

Звенит стекло. Луи Армстронг просачивается через динамики, и беспокойство проникает в мою кровь. Это момент, когда цель должна высказаться. В этот момент он говорит что-то шовинистическое, например: О, я думал, девушки не пьют виски? На что я отбрасываю волосы на плечо, хлопаю ресницами и отвечаю что-нибудь столь же шаблонное. Ну, я не такая, как другие девушки.

Но... ничего. Моя маленькая рыбка даже не проявила интереса к моей наживке, не говоря уже о том, чтобы клюнуть. Я держу себя в руках столько, сколько требуется Дэну, чтобы опрокинуть низкий стакан и салфетку, а затем поворачиваюсь лицом к своей цели.

Твою мать.

Ты не должен так выглядеть.

Мы встречаемся взглядами, и я сразу понимаю, что я не первая женщина, которая смотрит в глаза этому мужчине и у которой замирает сердце.

Он не просто красив, он прекрасен, и это не подлежит обсуждению, независимо от личных предпочтений.

Загорелая кожа, черные волосы, доведенные до совершенства, и скулы, о которые можно колоть лед.

Его взгляд с таким же успехом может вызвать у меня обморожение.

— Я не заинтересован.

Я моргаю.

— Прости?

— Извинения приняты.

Он снова обращает внимание на свой телефон, поднимает его с барной стойки и включает быстрым движением большого пальца.

Подожди, что?

В течение нескольких неловких секунд мои глаза мечутся между электронным письмом, которое он набирает на телефоне, и равнодушным выражением его сильной челюсти. Осознание того, что этот мужчина был моложе, выше и сексуальнее, чем моя обычная цель, заставило мои мысли разлететься, как шарики, и теперь я пытаюсь собрать их и разложить обратно в правильном порядке.

Я открываю рот и снова закрываю его. Замешательство вскоре сменяется теплым смущением, которое затем превращается в раздражение.

Черт, какой же он грубый.

Я имею в виду, я не фанатка мужчин и в свои лучшие времена, не говоря уже о том, когда они ведут себя, как высокомерные придурки. Я выросла в казино, а затем и подростковый возраст провела, обучаясь тому, как обманывать мужчин, которые часто посещают их, я поняла намного раньше, чем следовало бы, что у мужчин есть две установки: пренебрежительная или хищная.

Хотя я бы предпочла, чтобы мужчина отверг меня, чем стал на меня охотиться, по мере того, как мои сиськи росли, а навыки мошенничества оттачивались, я поняла, что могу использовать их хищное поведение, чтобы обворовывать их карманы.

И когда я пытаюсь обворовать их карманы, мне не нравится, когда меня отвергают.

Особенно не в первом акте.

Я кладу ладони по обе стороны от своего бокала и пристально смотрю на зеркальную стену за баром.

— Я не подкатываю к тебе.

— Конечно.

Слово выливаются из его уст, легко и окончательно.

— Серьезно, — бормочу я, щеки горят. — Я лучше насрала бы в ладоши и похлопала.

Набор текста на телефоне прекращается. Медленно, он поднимает голову и встречает мой взгляд в зеркале. Темно-зеленый и напряженный. Волоски на затылке зашевелились, и мне кажется, что из чувства самосохранения я должна отвести глаза. Но, как всегда, упрямство держит меня в удушающем захвате, и я хватаюсь за край бара, чтобы заставить себя сохранить зрительный контакт.

— Прости?

— Извинения приняты, — огрызаюсь я в ответ.

Триумф. Он потрескивает и искрится у меня в животе. Но в тот момент, когда телефон моей цели выключается, и он кладет его на стол, его тяжелый взгляд гасит моё самодовольство, как вода огонь.

Он убирает предплечье с барной стойки и сует руку в карман.

— А ну повтори.

По какой-то причине его тон заставляет слова вот и дерьмо вспыхнуть у меня за веками. Он льстивый и беспечный. Почти вежливый. Так почему же я чувствую необходимость напрячься, поворачиваясь к нему лицом?

Теперь я завладела всем его вниманием, и мне не нравится, как оно ощущается на моей коже. Его зеленые глаза блестят, пока лениво скользят по моим чертам, и когда они снова встречаются с моими, легкая улыбка появляется на изгибе его губ.

Он ждет.

— Я сказала, что лучше насру себе в ладоши и похлопаю, чем буду подкатывать к тебе.

— Ах вот как?

— Ага.

— Понятно.

И с этими словами он делает глоток виски и возвращается к своей электронной почте. Когда его пальцы начинают летать по экранной клавиатуре, создается такое ощущение, что у нас вообще никогда не было разговора.

Из угла бара Дэн прочищает горло. Кровь стучит у меня в висках.

Что теперь?

Первый Акт сгорел в огне. Я забыла реплики, и моя цель — плохой актер. Мне нужно начать шоу с начала, но с другим актерским составом. О, и определенно с другим сценарием, потому что не думаю, что разговор про туалет сработает.

Пытаясь вести себя естественно, я отворачиваюсь от стойки и упираюсь локтями в её поверхность позади меня. Незаметно я оглядываю комнату, оценивая всех других мужчин, которых я могла предпочесть этому мудаку. Мои пальцы рассеянно касаются четырехлистного клевера, висящего у меня на шее.

Всё в порядке. Мне всё ещё везет, мне просто нужна перезагрузка. Я годами не разводила в Бухте Дьявола. Возможно, здесь другие негласные правила, и на самом деле люди, сидящие в тени, являются лучшими целями. Посмотрев направо, я встречаюсь взглядом с пожилым, менее спортивным мужчиной в углу.

Он тянется, чтобы почесать нос, и его обручальное кольцо засверкало на пальце.

Вот это уже лучше.

Я улыбаюсь ему и выгибаю спину, чтобы достать из-за спины стакан с виски. Когда я подношу свой напиток к губам, печатание по клавиатуре рядом со мной прекращается.

— Это виски стоит сто баксов.

Мои глаза перемещаются к моей брошенной цели. Он всё ещё смотрит на свой телефон, и если бы не то, как его глубокое протяжное произношение пробежало у меня по спине, я бы поклялась, что представила, как он говорил.

— Сто баксов?

— Без учета НДС.

— Я... подожди, за бутылку?

Его взгляд, наконец, останавливается на мне, раздражение и веселье борются за пространство в его тени.

— Стакан.

Я недоверчиво смотрю на янтарную жидкость. В ответ она называет меня бедной на четырех разных языках. Возможно, с моей стороны было немного... опрометчиво предположить, что моя первая цель сыграет со мной и заплатит за мою выпивку. Обычно это срабатывает. Но опять же, я больше не в Атлантик-Сити.

Хуже всего то, что я страстно ненавижу виски. Я бросаю взгляд на Дэна, который занят вытиранием другой стороны бара, но по напряженной линии его плеч очевидно, что он слушает. Интересно, он зальёт это обратно в бутылку и даст мне что-нибудь ещё, что я смогу позволить со своим бюджетом?

Как вода.

Из-под крана.

Я чувствую, как жесткие зеленые глаза насмехаются надо мной, и тихое наслаждение, которое кипит за ними, задевает мою гордость. Я импульсивна до предела, упряма, как болезнь, и прежде чем я успеваю ухватиться за какой-либо здравый смысл, я натягиваю милую улыбку и чокаюсь своим бокалом с его.

— Выпьем за незаинтересованность.

Его ухмылка — последнее, что я вижу, прежде чем откидываю голову назад и залпом выпиваю виски.

Блять. Мои ноздри горят, глаза слезятся, и, когда пустой стакан со стуком возвращается на стойку бара, я внезапно вспоминаю, почему я так сильно ненавижу виски.