О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного

Клуб Тринадцати

Обратимся теперь к «суеверологическому» плану анекдота о пароходе по имени «Пятница». Как указывает комментатор, на предшествующей ему в записной книжке странице, датируемой 14 июля 1933 года, Хармс записывает слово «Friday».

«Контекстом этой записи на той же странице, — продолжает исследователь, — являются фантастические рассуждения о том, что число 37 — „плохое“, так как, будучи умноженным на 3, оно дает 111, а 111 — это „основа 666“ (111 х 6 = 666)». По мнению Кобринского, «Хармс дает волю своим суеверным представлениям о нумерологии, а затем уже вспоминает историю с кораблем «Friday»» (возможно, начатой в пятницу 14 июля 1933 года). Хочется добавить, что по иронии судьбы в эту же пятницу советский пароход «Челюскин» с экспедицией, возглавляемой О. Ю. Шмидтом, отправился из Ленинграда в первый ледовый поход и в феврале следующего года затонул [10].

Наконец, эту историю исследователь связывает с устным рассказом друга Хармса Александра Введенского, записанным Михаилом Мейлахом со слов Тамары Липавской (Мейер):

Тринадцать человек организовали союз для борьбы с суевериями. Все дела они начинали в тяжелый день — понедельник, закуривали папиросу втроем и обязательно третий от той же спички. Собирались всегда все тринадцать вместе, не больше и не меньше. Однажды в понедельник они собрались для борьбы с суевериями, а тринадцатого нет. И тогда они прониклись суеверным ужасом [11].

Как мы покажем далее, смысловая связь этого рассказа-притчи с пятничным сюжетом Хармса оказывается гораздо более тесной и интересной. Так, в одном из американских периодических изданий конца XIX века сообщалось, что введенный в культурный оборот Купером анекдот восходит к деятельности некоего «Пятничного клуба» («The Friday Club»), основанного в 1820 году в Нью-Йорке просвещенными борцами с суевериями и предрассудками. Устав этого клуба был датирован пятницей, члены клуба встречались по пятницам; в пятницу они заказали построить корабль; в этот же день недели началось его строительство; на воду судно было спущено, разумеется, в пятницу и получило название, конечно же, «Пятница». В одну из пятниц оно отправилось в путь из порта, и больше о нем никто ничего никогда не слышал [12].

Между тем никаких следов этого клуба в 1820-е годы нам не удалось обнаружить [13] и можно предположить, что автор приведенной выше газетной публикации совместил в ней корабельный сюжет, известный по роману Купера, с деятельностью более позднего (и хорошо известного) американского «Клуба Тринадцати» (The Club of Thirteen), также собиравшегося по пятницам и боровшегося со всеми возможными суевериями.

Первое собрание этого клуба прошло 13 января 1882 года в Никербокерском коттедже на Шестой авеню: «Ужин был накрыт в 13-й комнате. Стол украшали 13 больших тарелок с салатом из лобстера, сложенным в форме… гроба. Салат окружали 13 лангустов. Стол с обильно рассыпанной солью освещали 13 свечей. Над ним висел большой красный плакат с надписью белыми буквами «Nos Morituri te Salutamus» («Идущие на смерть — приветствуем тебя!»)». Организаторы утверждали, что за год существования клуба никто из его участников — вопреки примете, предсказывающей кончину тринадцатому гостю, — не умер и даже не заболел. Cо временем новые отделения клуба (мужские и женские) открылись в разных городах Соединенных Штатов (среди членов этого клуба были пять президентов США) и других странах. [14]

Лондонский Клуб Тринадцати был основан в октябре 1889 года и включал в себя известных журналистов и политиков. Его обеды состояди из 13 блюд, которые разносили кривые официанты с раскрытыми зонтиками. В прессе сообщалось о том, что Оскар Уайльд, приглашенный в качестве тринадцатого гостя, отказался от этого почетного приглашения в зачитанном на банкете «программном» письме. «Я люблю суеверия, — заявил знаменитый парадоксалист. — Они представляют собой колоритный элемент человеческого ума и воображения. Они являются противниками здравого смысла. Здравый смысл — враг любви. Цель вашего общества представляется мне ужасающей. Оставьте нам немного нереального („some unreality“). Не делайте нас столь унизительно разумными. Я люблю ходить на обеды, но никак не могу принять приглашения от Общества, имеющего столь безнравственную цель. Выражаю вам свое сожаление. Уверен, что все бы будете очаровательны, но я не могу прийти, хотя 13 и является счастливым числом» [15].

Существовал Клуб Тринадцати и в России. В пятницу 1 августа 1902 года английская «The Nottingham Evening Post» сообщила о том, что этот клуб открылся в одном из столичных (не уточнялось, в московском или петербургском) ресторанов. По уставу этого клуба, за год должно было состояться тринадцать собраний, на каждом из которых каждый член должен был выпить тринадцать кружек пива и выкурить тринадцать сигар (хороший знак для доходности ресторана).

Американский Клуб Тринадцати выпускал ежегодные отчеты («Reports») с «короткими и остроумными» речами почтенных членов, шуточными стихотворениями и карикатурами, в которых постоянно фигурировали темы и образы смерти, привидений и дьявола . В одной из этих речей, «Суеверия морей» («Superstitions of the Seas»), произнесенной 13 августа 1895 года мореплавателем С. Грантом Смитом (S. Grant Smith, Mariner) из Кони Айленда, приводится известная нам история о корабле по имени «Пятница»:

Рассказывают, что один смелый человек заложил корабль в пятницу, спустил его на воду в пятницу, дал ему имя в пятницу и отправил его в первое плавание с командой матросов из тринадцати человек в пятницу, выпавшую тогда на тринадцатое число месяца, и что ни одному смертному не удалось больше увидеть это судно. Но история эта является выдумкой, сочинененной каким-то бездельником (bumboat man, букв. лодочником-маркитантом), дабы напугать суеверных людей [16].

Судя по всему, этим выдумщиком был не кто иной, как Джеймс Фенимор Купер.

Показательно, что в англоязычной прессе сообщения о деятельности клуба 13 постоянно окутывались мистическим и танатологическим флером. В своей книге о «чертовой дюжине» Натаниэль Лакенмайер приводит сенсационные названия публикаций в американских газетах о заседаниях этого клуба и связанных с последними криминальными инцидентами:

<...> однажды я и наткнулся на вырезку, в которой шла речь о некоем «Клубе Тринадцати»: РАЗРУШЕН ДИНАМИТОМ. «Клуб Тринадцати» взлетел на воздух, трое ранены. Вудберри, Нью-Джерси, 18 марта. <…> Злодеяние пока не раскрыто. К делу, возможно, причастен неизвестный, проплывавший мимо здания на лодке за несколько минут до взрыва.

<…> Любопытно, что это был за клуб и зачем кому-то понадобилось взрывать его. Я перевернул страницу, полагая, что там, как обычно, окажутся вырезки на совершенно другие темы — про какое-нибудь ужасное убийство или очередное чудодейственное лекарство, — но я ошибался. На следующей страничке были наклеены еще две заметки о «Клубе Тринадцати»: «Бросая вызов древнему суеверию» и «Тринадцать за одним столом». Я еще раз перевернул страницу: «Смерть члена „Клуба Тринадцати“»; «„Клуб Тринадцати“ устраивает суд над ересью». Всего в блокноте оказалось одиннадцать заметок о «Клубе Тринадцати»; все они были вырезаны из «Нью-Йорк таймс», все относились к годам с 1885 по 1899 [17].

В одной из приведенных выше заметок под названием «Thirteen Club Member’s Death» рассказывается о таинственной смерти 57-летнего члена Клуба Тринадцати Вильяма Швэбе (William K. Schwaebe), скончавшегося в Стэмфорде (штат Коннектикут) в 13 часов дня 13 марта 1899 года [18] (что-то этому штату не везло в американской истории борьбы с суеверными предрассудками). Человек, который был Пятницей

Эта или какая-то подобная ей история о смерти тринадцатого члена нашла отражение в художественной (прежде всего детективной) литературе.

В 1922 году Г. К. Честертон — автор романа «Человек, который был Четвергом» («The Man Who Was Thursday», 1908) и историй об отце Брауне, хорошо известных и близких по духу Хармсу и его компании [19], — посвятил Клубу 13 замечательный религиозный детектив «Павлиний дом» («The House of the Peacock»; включен в сборник «Поэт и безумцы» [The Poet and the Lunatics] 1929 года), в котором высмеял лондонское собрание помешавшихся на логике и здравом смысле тринадцати борцов с предрассудками:

Тем временем члены «Клуба тринадцати» входили в комнату и рассаживались по местам. Большинство из них отличалось бойкостью, а некоторые — и наглостью. У самых молодых, с виду похожих на очень мелких служащих, лица были глупые и беспокойные, словно они участвовали в опасной игре. И только двое из двенадцати были явно приличными людьми: сухонький морщинистый старичок в огромном рыжем парике и высокий креп-кий человек неопределенного возраста и несомненного ума.

Герой рассказа — молодой поэт-детектив Гейл обращается к одному из просвещенных участников клуба:

Вы изучали суеверия по всему свету и видели вещи, по сравнению с которыми все эти толки о ножах и о солонках — просто детская игра. Вы побывали в темных лесах, где верят в вампиров, которые громадней дракона, и в горах, где боятся оборотней и ждут, что на лице подруги или друга вдруг засветятся звериные глаза. Вы знали истинных суеверов, веривших в черные, жуткие вещи, вы жили среди них, и я хочу спросить вас о них. <…> Вам не кажется, что эти суеверные люди счастливее вас? <…> Вам не кажется, что они пели больше песен, и плясали больше плясок, и пили больше вина, и радовались искренней, чем вы? А все потому, что они верили в зло. Пускай всего лишь в злые чары, в недобрый глаз, в дурную примету — да, зло является им под глупыми и несообразными обличьями. Но они думают о нем! Они ясно видят белое и черное, и жизнь для них — поле битвы. А вы несчастны потому, что в зло не верили и считали, что истинный философ обязан видеть все в сером свете (пер. Н. Трауберг).

Клуб Тринадцати и примета, связанная с павлинами, упоминались Честертоном в рассказе «Древа гордыни», вышедшем в сборнике «Человек, который знал слишком много» (The Man Who Knew Too Much) в 1922 году:

— Я всегда хожу под лестницей! — вскричал Вейн с пылом, явно превосходившим значимость темы разговора.

— Вы принадлежите к Клубу Тринадцати, — парировал поэт, — к тем самым людям, что нарочно проходят под лестницей в пятницу по пути к обеденному столу, за которым будет сидеть тринадцать человек, и каждый из них старательно просыплет соль. Но даже вы не подходите ночью к этим деревьям (пер. Н. Трауберг).

Заметим, что упоминание клуба Тринадцати долгое время считалось плодом «экзотического воображения» Честертона. В 1984 году один наблюдательный читатель по фамилии Р. Дж. Дингли предположил, что писатель в своих рассказах об этом ордене борцов с суевериями опирался на мемуары знаменитого английского карикатуриста Гарри Ферниса («Confessions of a Caricaturist»), в которых рассказывались и иллюстрировались истории из жизни реального лондонского Клуба (к слову сказать, в 1894 году Фернис зачитал приведенное выше ироническое письмо Уайльда к членам Клуба) [20]. Дингли подчеркнул, что об этом Клубе писали в конце XIX века многие издания и, таким образом, детективный рассказ Честертона своим происхождением больше обязан обширной памяти писателя, нежели его дару творческого изобретения. Заметим, что дело здесь едва ли в хорошей памяти писателя. Сообщения об эксцентричном клубе постоянно печатались в прессе в 1900–1910-х годов. Так, например, в 1919 году «Yorkshire Evening Post» опубликовала своеобразное предостережение лондонскому Клубу 13, в котором говорилось о том, что член одноименного клуба в штате Коннектикут (опять!) на следующий день после собрания тринадцати совершил самоубийство, а другой член, журналист, написавший фельетон об этом клубе, скончался наутро после его публикации. Вскоре при загадочных обстоятельствах умерли еще десять членов клуба, и оставшийся в живых единственный член отказался признать, что был участником его собраний (осмелимся риторически поинтересоваться: не был ли этот выживший серийным маньяком, помешавшимся на защите суеверий? Чем не сюжет для детективной новеллы!) Литературная генеалогия