О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного

[33] В контексте магической (здесь: исторической) символики числа 13 вспомним книгу «чинаря» Л. Липавского (изданную под псевдонимом Л. Савельева) «Комната № 13» (М.; Л., 1930; 1931). В 13-й комнате Таврического дворца заседал во время Февральской революции Исполком совета рабочих и солдатских депутатов.

[34] 777 And Other Qabalistic Writings of Aleister Crowley. New York: Red Wheel, 1973. P. 44.

ЛЕВ ТОЛСТОЙ И КОНЕЦ СВЕТА,

или Как встречать последние времена

Надо надеяться, что придет время, когда все дневники Толстого, все это великое духовное богатство, как одно стройное прекрасное целое, увидят свет и откровения их станут доступны человечеству.

В. Н. Срезневский. Отчет о командировках в Румянцевский музей для приведения в порядок и описи рукописей Л. Н. Толстого, пожертвованных музею гр. С. А. Толстой (1921)

И разве же не актуально звучат эти строки в наши апокалиптические времена?

Осия Сорока. Предисловие к пьесам Вильяма Шекспира (1990)

Сейчас многие стали говорить о конце света, так что я тоже о нем поговорю. Но в своем, филологическом (здесь эдиционно-текстологическом), ключе, если не возражаете. Тетрадь Г.

Готовясь к занятию о дневниках Льва Толстого для курса о «Войне и мире», я наткнулся в первом «дневниковом» томе знаменитого Юбилейного издания (М., 1937; редактор А. С. Петровский) на французское стихотворение о конце света, записанное будущим писателем в Ясной Поляне весной 1851 года (так называемая «Тетрадь Г.»). В тетради это стихотворение окружено французскими выписками из сочинений известного поэта и политического деятеля Альфонса де Ламартина и знаменитого сентиментального романа Бернардена де Сен-Пьера «Поль и Виргиния» (почему-то в примечаниях местом действия последнего названа Америка, а не африканский остров Маврикий — Ile de France), связанными с рассуждениями Толстого о литературе для народа, о границах между прозой и стихами, социализме и морали, насилии над природой, древнеримской истории и ниспровержении дворянской аристократии, Робеспьере и смертной казни, ненужности наук, любви и смерти, самопожертвовании как «самой обидной форме эгоизма», радости материнства, несчастье и счастье людей добродетельных и тщеславных, уединении, боязни показаться смешным, неэффективном дидактизме и т. д. По сути дела, перед нами своеобразный синопсис толстовских размышлений на протяжении будущих десятилетий [1].

В целом французские выписки-цитаты в ранних дневниках писателя выполняли роль эмоциональных ключей-девизов, выражавших и стимулировавших чувства, мысли и поступки молодого человека (похожую функцию такие «проективные» цитаты играли в дневниках ранних русских романтиков Андрея Тургенева и Василия Жуковского [2]). Так, первый дошедший до нас дневник 1847 года открывался французской цитатой из франклиновского моралистического «Альманаха бедного Ричарда» («Poor Richard’s Almanack») [3] и вводил одну из важнейших для Толстого в будущем тему тайной каузальности — поиск «причин поступков во взаимодействии внешних обстоятельств и внутреннего состояния» [4]. В дневнике 1851 года он цитирует высказывания римского философа Сенеки, английского романиста Стерна (по-французски), а также многословное рассуждение столь раздражавшей его впоследствии французской писательницы Жорж Санд (без указания ее имени) о невыразимости на письме живых и подвижных мыслей и чувств. Такие цитатные конспекты свидетельствуют не только о круге чтения молодого человека (в своей совокупности они представляют собой прообраз его будущих собраний афоризмов и сентенций), но и о жанровых и стилистических источниках его творчества.

Французское стихотворение, о котором пойдет речь, выделяется в «Тетради Г» своей шутливо-сатирической тональностью:

Quand la fin finale adviendra

Tout à rebours clopinera,

Lors celui-là deviendra riche

Qui plus sera sot, larron, chiche.

Tant moins aura-t-on l’honneur,

Tant plus sera-t-on grand seigneur.

Suffira d’avoir jeune hure,

Petite âme et large serrure.

Laides guenons, singes bottés

Comme patrons seront festés.

Ânes seront assis en chaire

Et les docteurs debout derrière.

В примечании к этому тексту приводится стихотворный перевод, выполненный участвовавшим в работе над томом старшим сыном писателя Сергеем Львовичем Толстым (1863–1947):

Когда наконец век последний придет,

Он все кверху дном повернет.

Кто алчен и скуп, неумен, плутоват,

Тот будет почтен и богат.

И чем у кого будет меньше чести,

На высшем рассядется месте,

Была бы деньга да башка молодая,

Да кстати душонка дрянная.

Тогда обезьян будут чтить за господ,

Возвысится всякий урод,

На кафедрах будут ослы восседать,

Ученые сзади торчать.

(Перевод С. Л. Толстого; с. 74–75)

Источник стихотворения в комментариях к тому не указан. 1917

Следует заметить, что впервые тетрадь, включающая это странное французское стихотворение, была напечатана в начале 1917 года в подготовленном В. Г. Чертковым «Дневнике молодости Льва Николаевича Толстого» [5]. На 208-й странице этого издания был приведен следующий подстрочный перевод этого стихотворения:

Когда наступит последний конец,

Все пойдет навыворот,

Тогда тот будет богат,

Кто будет особенно глуп, скуп и вороват,

Чем меньше кто будет иметь чувства чести,

Тем большим он станет господином;

Достаточно будет молодой башки,

Мелкой души и толстой мошны.

Уродливые потаскухи, набитые обезьяны

Будут приветствованы, как покровители,

Ослы будут восседать на кафедрах,

А ученые торчать за их спинами.

В комментариях было указано, что знаки препинания во французском тексте проставлены редакторами «по смыслу» и что «редакции неизвестно, откуда заимствовано это стихотворение».

Откуда же взял его Толстой и зачем его сыну — общественному деятелю (в свое время активному защитнику духоборов), музыканту, этнографу, композитору и преподавателю Московской консерватории — понадобился явно избыточный для академического издания литературный перевод этого стихотворения (весьма корявый, насколько мы можем судить)? 1765

Судьба этого французского рифмованного пророчества оказалось очень интересной. Как мы выяснили, впервые оно было опубликовано второстепенным французским писателем и поэтом сентиментальной эпохи, издателем «Дамского Парнаса» («Le Parnasse des dames») Э.-Л. Биллардоном де Совиньи (Edme-Louis Billardon de Sauvigny, 1736–1812) в качестве выдержки из «ста и одного предсказания» о конце света некоего брата-капуцина Бассе (Basset) в книге «Histoire amoureuse de Pierre-le-Long et de sa très-honorée dame Blanche Bazu, écrite par iceluy» («История любви Пьера ле Лонга и досточтимой дамы Бланш Базу, написанная им самим», 1765). Книга Совиньи выдержала несколько изданий в XVIII — начале XIX века (в английском переводе этого галантного сочинения предсказания о конце мира были приписаны святому отшельнику Сан-Локо («the Holy hermit San-Loco» [6]).

Толстовская выписка полностью совпадает с текстом пророчества, помещенны в издании 1778 года [7] и в книжке из серии старинных и современных иллюстрированных романов («Les Romans illustrés anciens et modernes») 1849 года, включавшей сочинения Совиньи, Флориана и Вольтера:

Quand la fin finale adviendra,

Tout à rebours clopinera.

...........................

Lors celai-la deviendra riche

Qui plus sera sot, larron, chiche.

Tant moins aura-t-on de l’honneur,

Tant plus sera-t’on grand seigneur.

Suflira d’avoir jeune hure.

Petite ame et large écarrure.

Laides guenons, singes bottés,

Comme patrons seront festes.

Anes seront assis en chaire,

Et les docteurs debout derrière [8].

Хотя в библиотеке Толстого нет ни одного из этих изданий, логично предположить, что именно из последнего, близкого по времени к дневниковой записи, писатель и позаимствовал этот текст. Архаизм и маргинальность источника не должны нас смущать. Так, Борис Эйхенбаум, говоря о систематическом характере чтения молодого Толстого и его интересе к «устаревшему» к середине XIX века чувствительному роману Бернардена де Сен-Пьера, подчеркивает, что будущий писатель «несколько раз повторяет, что любит читать дурные или глупые книги»: «Есть какое-то особенное удовольствие читать глупые книги, но удовольствие апатичное». По словам исследователя, «в этих дурных и глупых книгах Толстого интересовала примитивность и простота приемов, которые в „хороших“ осложнены и скрыты. Это — удовольствие специалиста, посвященного в технику своего дела. В Толстом это сказывается с особенной силой, потому что он — не эпигон, не последователь» [9].

Мы полагаем, что к числу таких внешне «примитивных» книг, резонировавших с настроениями и «техническими» поисками Толстого, следует отнести и роман Совиньи — друга и последователя Руссо, проповедовавшего в своих произведениях утопический призыв к возвращению к простой жизни, культ тихих, семейных ценностей и обращение к истории и обычаям своей страны [10].

Роман Совиньи написан в модном в XVIII веке жанре «roman pastiche» (стилизация «genre troubadour»), черпавшем сюжетный материал из истории и нравов Франции рыцарского века. Из мистифицирующего названия романа следует, что он cочинен был самим Пьером ле Лонгом. Предисловие и сноска в конце текста сообщают читателям, что перед ними верное воспроизведение, вплоть до орфографии, копии оригинальной рукописи, недавно обнаруженной одним из друзей покойного Пьера в его семейных бумагах. Действие романа относится к XVI веку. Его наивный стиль и использование архаических слов и выражений призваны были, по словам исследователя, воссоздать дух раннего французского Ренессанса. Роман включал в себя «шесть прелестных баллад», написанных в наивном style marotique (подражание поэзии Клемана Маро; музыку на включенные в текст произведения песни написал композитор — и знаменитый шахматист — Франсуа-Андре Филидор). Современникам этот галантный роман с несколькими яркими эротическими сценами нравился (по преданию, Руссо читал его вместе со своими друзьями; высоко оценивала его и сентиментальная писательница г-жа де Жанлис). В 1779 году была создана и поставлена драматургическая версия романа [11].

Сочинения Совиньи были известны в России в конце XVIII — начале XIX века. В 1780 году сокращенный перевод романа о Пьере вышел в третьем томе «Библиотеки Немецких романов» В. А. Левшина под названием «История любовная Петра Долгого и его пречестной супруги Бланки Базю» (сочинение г-на Совении). Из своего переложения популяризатор жанра рыцарских приключенческих повестей Левшин решил «совсем выкинуть» мистическую главу с апокалиптическим предсказанием капуцина [12], всецело сосредочившись на любовно-авантюрном сюжете и откровенных описаниях (в начале романа герой рассказывает, что однажды застал пречестную Базю лежавшей «в беспорядке, свеся голову на правую сторону; ее белые полуобнаженныя руки были разметаны, шнуровка ее совсем расстегнута. — Взоры мои рассыпались на всех ее приятностях, каковых никто еще из смертных не видывал.— Белейшая снега шея, и потом грудь... два маленьких окружения, заразы... в пол раскрытые! — левая нога была согнута, и короткая, самая тонкая юбка, и так обогнувшаяся к телу, что одним взглядом можно бы усмотреть весь оклад ноги», никак не имея времени и желания подумать о приближающемся страшном суде; 239–240).