Случай на станции Кречетовка

* * *

Сергей Воронов добирался до Кречетовки «нелегалом». Капитану госбезопасности пришлось облачиться в общевойсковую гимнастерку с одной шпалой в петлице, вместо трех, в том же звании в «органах». Правда, его удачно посадили на переделанный под транспортник ТБ-3, который совершал дозаправку в ближнем к Кречетовке военном аэродроме. В ладно обустроенном салоне самолета с ним теснились два штабных полковника, очкарики то и знай, подозрительно посматривали на армейского капитана, которого доставил на летное поле ЗИС-101. Впрочем, долетели без приключений. Сергею удалось даже выспаться за три часа лету.

Воронову, как снег на голову, поручили новое дело. Неожиданно, даже впопыхах, отозвали из Бологого, отложив дознание на прифронтовой Калининской дороге. То следствие открыли из-за вопиющих грузовых приписок, потом по факту явного вредительства дело переквалифицировали по пятьдесят восьмой статье. Мистерия получалась неприглядная, арестованы крупные шишки, уже давшие признательные показания.

Сущность предстоящей работы старший майор Синегубов — начальник Транспортного управления излагал в течение сорока минут. В остальном капитан госбезопасности Воронов обязан разобраться сам, додумать детали операции, избежав казусных ситуаций по причине неразберихи войны и ведомственной конкуренции, просчитать действия так, чтобы самому не попасть в вагон некурящих. Впрочем, «регалий» уже и не жалко, главное не завалить порученное Николаем Ивановичем дело, как Сергей понимал — заведомо дохлое для остальных сотрудников управления.

Вспомнилось, как поехал в очередную командировку, в поезде, расстелив под харчи газету, он случайно напал на приказ народного комиссара обороны от второго марта. В память четко врезались непререкаемые формулировки Верховного. Маршала Кулика обвинили в «пораженческом поведении, невыполнении приказа Ставки, несанкционированном оставлении Керчи и Ростова», в пьянстве, разврате, служебных злоупотреблениях и даже воровстве. Так, ведь то — Маршал Советского Союза, и тот «погорел как швед под Полтавой», а уж капитана «тайного» ведомства запросто сотрут в порошок и памяти не останется. Впрочем, Воронов заведомо не строил иллюзий на собственный счет. Уж слишком много на памяти чекиста оборвалось блестящих карьер, порушилось человеческих судеб людей честных, да, и невиновных в предъявленных преступлениях.

Да ладно, уж там генеральских карьер… Двух его закадычных приятелей — старлеев Димку Щеглова и Степку Шубина расстреляли в тридцать седьмом по доносу одного мудака, которого самого шлепнули год спустя. Димку взяли дома, а Степку прямиком из управления, среди бела дня. Парень держался молодцом, заверял опешивших очевидцев, что произошла ошибка, разберутся и вернут обратно. Но глаза Степана, прежде чистые и лучистые, доверчиво распахнутые в жизнь, сразу же поменяли жизненный настрой. Нет, в них еще не было первородного ужаса, но уже неотвратимо вкралась внутренняя мука и грусть преданного остракизму парии.

Считается, что через зрительный образ нельзя заразиться физической немочью, ибо нет прямого телесного контакта. Но бацилла несчастья, гнездившаяся в глазах Степана Шубина, уже проникла в Сергея, разрастаясь, стала болезненно посасывать под ложечкой. Душа саднила с утра, томило ощущение уготованной лихой участи. Потом тоскливо-тревожная юдоль отступала, перемалывалась с течением дня, чтобы внезапно кольнуть, ущемить от вскользь услышанного слова — намека на страшный исход. Да и часто стала посещать подлая каверзная мыслишка: «А, что?!». А что, если сослуживцы после применения спецсредств покажут на него, машинально так упомянут с недомолвкой… Понять то можно… Животная боль низводит человека до скотского состояния, превращает в безвольный субстрат. Не признаваясь себе, на уровне подсознания, Сергей затаенно ждал развязки, краха всего и вся. Но друзья не оговорили товарища. Спасибо парням за это, и вечная память…

Как каждый чекист в те неспокойные годы, Воронов приучил себя помалкивать, сдерживать эмоции, внешне спокойно наблюдал произвол и несправедливость, царящие в родном ведомстве. Сергей стал завидно сдержанным, даже сухарем, вовсе исключил откровенные разговоры, а уж тем паче душевные излияния. Мужчина заведомо избегал дружеских застолий, да и вскоре перестал выпивать. Кстати, и остальные поступали в принципе так же, безмозглых дураков и пустопорожних болтунов в органах не держали. Старая русская пословица — «от сумы, да тюрьмы не зарекайся», — для чекиста имела конкретный смысл. «Дамоклов меч» внезапной, а случалось и необъяснимой кары, считался, пожалуй, главным атрибутом той нелегкой профессии. Но, видно, судьба берегла его.

И вдруг 15 декабря 1938 года! Причина способная выхватить не только из обыденной жизни и забросить на тюремные нары, но и стать весомым поводом исключительной меры… Имя этой причины — Чкалов! Оставалось, только Бога молить, чтобы пронесло…