Сказка ледяного ветра

— Почему? — хрипит Эдмунд. — Кто ты?

— Сказочник, — и он кивает, словно хочет подтвердить собственные слова. — Я пришел рассказать тебе твою сказку.

— Разве у меня есть сказка? — слабо шепчет Эдмунд, пытаясь преодолеть внезапно навалившуюся слабость.

— И даже несколько, — отвечает Сказочник. — Они все перепутались между собой. Сколько тебе сейчас лет, Эдмунд?

— Двенадцать… нет, семнадцать! Или нет... Недавно же исполнилось двадцать пять, я помню...

— Я, наконец-то, смог отыскать тебя в сплетении сюжетов, — Сказочник говорит мягко, даже ласково. — Доверься мне, и я помогу тебе!

— Белая Колдунья… — безнадежно бормочет Эдмунд. — Она не отпустит меня.

— Отпустит, — уверенно обещает Сказочник. — Уж об этом я позабочусь. А пока засыпай, мой Эдмунд. Засыпай, пока окончательно не сошел с ума!

Он подается вперед и осторожно дует Эдмунду на лоб, и тот, безвольно запрокинув голову, обвисает на руках Сказочника, который грустно улыбается и укачивает его бесчувственное тело, тихо напевая:

И грустную, и дерзкую,

И острую, и нежную...

Припев подхватывает глубокий, звенящий, женский голос, при звуке которого Эдмунд даже в зачарованном сне беспокойно вздрагивает.

И взрослую, и детскую

Про Королеву Снежную...

— Ты все-таки пришел ко мне, сказочник, — холодно произносит Белая Колдунья и делает шаг из полутьмы.

— Я пришел к нему, — коротко отвечает Сказочник и выпрямляется, поднимая бесчувственного Эдмунда на руках. — Это больше не твоя сказка, моя королева.

— Как и не твоя, сказочник, — Белая Колдунья нежно касается его лба прохладными пальцами. — Это слишком сложная сказка для тебя. Слишком взрослая...

— Я справлюсь, моя королева, — Сказочник со смешком отстраняется. — Не тревожься за меня.

— Твой наставник не сумел справиться даже с твоей сказкой, мой милый Кай, — усмехается Белая Колдунья. — Разве ты уже превзошел его?

— Да, — кивает Сказочник. — А ты? Путаешь свою нынешнюю сказку назло мне и хочешь повторить прежнюю? Без меня?

— Ты ведь так занят, мой милый Кай, — Колдунья колко улыбается. — И ты вырос: больше не веришь в коньки и в вечность, а мне так одиноко…

— Этот мальчик давно уже не тот ребенок, каким был я, — Сказочник кивает на Эдмунда. — Не тронь его больше.

— Он сам пришел ко мне, сам предал своих близких, — Колдунья смеется звоном сотен ледяных колокольчиков. — Вы так похожи, мой милый Кай… или теперь мне стоит называть тебя Герда? Почему же ты все еще не плачешь своими горячими слезами?

— Сказочникам нельзя плакать, — с грустной улыбкой отвечает Кай. — Вернись в свою сказку сама, моя королева, пока я не заставил тебя.

— В какую из двух? — Колдунья лукаво улыбается. — Сказок слишком много. Но впрочем... я отпущу его с тобой, и тем горше будет твое поражение, когда он вновь вернется ко мне, своей королеве.

— Но ведь я однажды не вернулся, — парирует Сказочник, спокойно выдерживает её взгляд, пропитанный горькой злобой, и шагает в ледяную тьму, унося Эдмунда с собой.

* * *

В этот раз его будит не солнце, а все тот же голос, мурлычущий себе под нос уже знакомую Эдмунду песенку.

И грустную, и дерзкую,

И острую, и нежную

И взрослую, и детскую…

Про Королеву Снежную, — тихо заканчивает Эдмунд и открывает глаза.

У голоса есть обладатель. Он стоит к Эдмунду вполоборота, и тот видит лишь светлые длинные волосы, рассыпавшиеся по плечам, да слегка курносый нос. И хотя Эдмунд не видит его лица полностью, но может поклясться, что никогда не встречал этого человека прежде.

Комната Эдмунду тоже незнакома. Небольшая, залитая солнечным светом, наполненная каким-то странным теплом и уютом. На всех стенах прибиты полки, заставленные разноцветными рядами книг. Ни одной картины, ни единого украшения или безделушки, только на письменном столе стоит изящная, начищенная чернильница, посверкивающая то одним, то другим боком. Эдмунду неожиданно даже кажется, будто она ему подмигивает.

— Где я? — наконец спрашивает он и осторожно садится на постели, осматриваясь.

Яркое разноцветное покрывало и полосатые пестрые половички — единственное украшение этого жилища. Впрочем, Эдмунд вдруг думает, что большего и не надо. От них и так не оторвать глаз: кажется, будто среди тканых узоров кроется какая-то тайна, отчего хочется бесконечно вглядываться в них, чтобы разгадать её.

— Это место, где рождаются сказки, — негромко отвечает ему хозяин этого места. — Мое жилище, — он оборачивается к Эдмунду. — А я — сказочник.

Эдмунд удивленно смотрит на него и хмурится, пытаясь вникнуть в сказанное.

— Тогда… что здесь делаю я? — спрашивает он наконец. — Ведь я не сказка!

— Больше нет, — согласно кивает Сказочник.

А Эдмунд вдруг вспоминает, кто же он такой.

— Ты спас меня от Белой Колдуньи, — произносит он и внимательно смотрит на Сказочника. — Спасибо.

У Сказочника открытое доброе лицо, тонкий длинный нос и темные проницательные глаза, в которых Эдмунду чудится, однако, едва заметная смешинка.

— Я ещё не спас, — Сказочник говорит неторопливо, будто бережно перекладывает нужные ему слова с места на место. — Но до той поры ты — мой желанный гость, Эдмунд.

Смущенный, Эдмунд опускает глаза, утыкаясь взглядом в изумительной красоты розы, вытканные на покрывале, и тихо произносит слова благодарности. Сказочник молчаливо кивает в ответ.

— Это сделала моя сестра, — с едва заметной улыбкой говорит Сказочник, замечая его взгляд. — Красиво, правда?

— Очень, — неловко бормочет Эдмунд. — Они будто живые.

— Это напоминание об одной сказке, — серьезно произносит Сказочник, на сей раз без тени улыбки. — Которую мне нельзя забывать.

— А… а откуда ты знаешь мое имя? — вдруг спохватывается Эдмунд.

— Я ведь сказочник, — со смешком отвечает тот. — Кому как не мне знать?

Озадаченный Эдмунд медленно кивает и вдруг понимает, что все остальные вопросы, что вертятся на языке, сейчас будут лишними.

— Вставай и приходи на кухню, твоя одежда здесь, — Сказочник кивает на стоящий возле кровати стул, который Эдмунд замечает только сейчас, после чего разворачивается и уходит из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Эдмунду странно, как никогда в жизни. Он ничего не понимает — впрочем, это непонимание длится уже так долго, что он уже к нему привык и воспринимает как данность.

Все кружится, вертится в голове и вокруг него самого. Одно место сменяется другим: темница — домом, дом — полем битвы, битва — залом, что залит золотистым солнечным светом, а зал… — белым оленем, что несется прочь, заманивая доверчивого преследователя в смертельную ловушку.

Эдмунд судорожно хватается за спинку кровати и ловит воздух ртом, прижимает другую руку к груди, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

Этого не было! Не было никакой охоты, никаких битв, не было серебряного венца, что плотно и тяжело обвивал голову, точно спящая змея. Эдмунд никогда не был справедливым! Или был?

— Это лишь иллюзия, мой дорогой Эдмунд, — ласково смеется Белая Колдунья. — Просто иллюзия...

Эдмунд зажмуривается и сжимает виски ладонями.

— Прочь! Прочь из моей головы! — яростно бормочет он. — Я больше не твой!

— Мой, — шепчет тихий голос, проникающий, кажется, в самую душу, и Эдмунду больших усилий стоит удержаться от отчаянного крика.

* * *

Сказочник сидит вплотную к очагу и неторопливо что-то втолковывает ...каминным щипцам и чугунной кочерге? Когда бледный, шатающийся Эдмунд растерянно замирает на пороге, Сказочник оборачивается и дружелюбно кивает ему, жестом приглашает войти.

Кухня в доме Сказочника ему самому под стать. Чистая, выбеленная, с большим старинным очагом и такой же старинной утварью. Эдмунд может поклясться, что в его родной Англии ничего подобного не найти.

Кастрюли и сковородки блестят начищенными боками, а многочисленные связки трав, сушеных грибов и лука украшают безукоризненно белые стены. Широкий тщательно выскобленный стол и простые крепкие табуретки, массивный шкаф, украшенный затейливой резьбой, из-за вымытых стекол которого задорно поблескивают тарелки.

— Это твоя сестра? — довольно неопределенно — и, наверное, не совсем вежливо — спрашивает Эдмунд, обводя пространство рукой: по его скромному мнению, по виду Сказочника не слишком похоже, что тот будет столь тщательно наводить чистоту, за которой к тому же определенно чувствуется женская рука.

— Её внучка, — коротко отзывается Сказочник, неторопливо встает, отряхивает колени и плащ и оборачивается к Эдмунду. — Она часто приходит ко мне.

— Понятно… — тянет Эдмунд и с настороженным интересом вглядывается в молодое — без единой морщины — лицо Сказочника, пытаясь найти хоть тень улыбки, что намекала бы на шутку.

Сказочник делает церемонный жест в сторону табурета, и Эдмунд, чувствуя, что нетвердые ноги вот-вот подведут его, послушно садится на указанное место.

— Мой первый учитель оставил свое призвание ради неё, — вдруг говорит Сказочник, задумчиво глядя куда-то мимо Эдмунда. — Он женился на моей сестре, а меня перепоручил другому наставнику. Сказал, что потерял право обучать меня, отказавшись от своего предназначения.

— Чему же тебя учили? — недоуменно хмурится Эдмунд. — Неужели рассказывать сказки?

— Именно, — хмыкает Сказочник и вдруг подается вперед, восклицает, — Снип-снап-снурре! — и хлопает в ладоши, осыпая Эдмунда неизвестно откуда взявшимися серебристыми искорками.

Те щекочутся, падая, приятно скользят по коже, и Эдмунд удивленно ловит горсть их в раскрытые ладони. Искорки с тихими хлопками тают в руках, чуть ощутимо покалывая кожу.

— Его любимый фокус, — чуть улыбается наблюдающий за ним Сказочник. — Могу научить, хочешь?

— Ты волшебник? — спрашивает Эдмунд, завороженно смотря на пляску искорок.

— Почти, — серьезно кивает Сказочник. — Я слежу за ходом вещей, чтобы все шло своим чередом.

— Тогда почему ты забрал меня от Белой Колдуньи? — непонимающе спрашивает Эдмунд. — Разве тот, кто наблюдает за ходом вещей, может в него вмешиваться?

— Это была не твоя сказка, — спокойно отзывается Сказочник, но взгляд его грустнеет. — У настоящего тебя иная судьба.

— Настоящего меня?.. Что это значит?

— Ты и сам знаешь, — грустно улыбается Сказочник. — Просто почувствуй это, не бойся заплутать, я помогу выбраться, — Его прохладная ладонь вдруг накрывает лоб Эдмунда, и тот чувствует, как в глазах все начинает расплываться.

* * *

Толпа школьников на перроне шумит, и все тонет в их веселом гомоне, а Эдмунд замирает от внезапной боли в боку. Он должен был умереть — это стало бы искуплением, но он выжил. Люси спасла его каплей чудесного бальзама.

Но ведь Люси погибла на замерзшем озере, вместе с Питером и Сьюзен. Они ушли под лед, и ушли навсегда, забрав с собой нескольких волков — верных слуг Белой Колдуньи. Её рука ласково придерживала его подбородок, не позволяя отвернуться, заставляя смотреть.

А еще семнадцатилетняя Люси беззаботно смеялась, когда фавн — мистер Тумнус, верно? — вел её в танце. Он был плохим танцором, часто сбивался и гулко стучал копытами по паркету. Но это было неважно. Главное, что оба они были счастливы и знать не хотели чужого мнения. Эдмунд тогда просто тихо ушел, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Ему не хотелось встревать, он принял бы любой выбор сестры.