Рыжий понедельник

— А какой сегодня день? обратился он к своим новым знакомым.

— Тринадцатое июня, — ответил Себастьян и добавил — понедельник.

— А год? — пронзительно посмотрел он на Изабеллу, пытаясь определить не в сговоре ли они.

— Две тысячи двадцать второй.

— Да, — согласился Женька раздосадованный что такая фантастическая версия провалилась.

— Есть телефон? Я позвоню маме.

— Телефон нам нельзя. — ответила Изабелла, не уточняя обстоятельств и продолжила, — нам пора. Эти слова показались Женьке, одновременно, и прощанием и приглашением, и он предпочел понять их как приглашение. Все трое повернувшись спиной к солнцу зашагали. Шли молча. Женька чуть позади. У него было много вопросов, но он не спешил их задавать, а предпочёл подождать, не встанет ли всё само собой на свои места. Он смотрел вслед своих новых попутчиков. Себастьян. Что за имя такое. Он что иностранец? Вряд ли. Не похож. Разговаривает без акцента, использует обычные слова. Изабелла. Вот ещё имя. Язык не повернётся произнести.

— Изабелла, — позвал он как бы пробуя на язык незнакомый фрукт. Она обернулась. Во взгляде читался вопрос. Нужно было что-то спросить, не зря же окликнул. — Сколько тебе лет? — спросил Женька первое что пришло в голову.

— Девять, — просто ответила она.

— А мне десять, — сказал Женька. Та продемонстрировала безразличие к этой информации и отвернулась. Женька понял что получить от неё какие-либо сведения не удастся.

— А тебе сколько? обратился он к Толстому, не рискнув произнести его имя.

— Мне одинадцать, — ответил Себастьян.

“Я бы дал больше”,— подумал Женька.

— А где вы живёте? — продолжил он.

— В городе. — ответил Себастьян. Женька попробовал задать ещё несколько вопросов, чтобы хоть как-то вникнуть в ситуацию, но ответы исходившие от ребят всегда были сухие и односложные. Составить по ним картину происходящего было совсем невозможно, впрочем не было и грубости. Женька ни разу не услышал в свой адрес заткнись или отстань. Никаких ноток раздражения или агрессии. Все его вербальные способности сводились на “нет” такой неинформативностью речи.

— В каком городе? — уточняющее спросил Женька.

— В нашем.

— А в школе какой учитесь?

— В обычной средней школе.

— А где родители?

— Ушли.

— Куда?

— Вперёд.

После каждого вопроса Женька делал паузу, чтобы как-то обдумать ответ. Но что тут обдумывать. Тогда он попробовал рассказать о себе: “в прошлом году, летом я был в деревне”. Женька выждал несколько секунд ожидая реакции. Её не было. Тогда он продолжил: “там у меня есть собака- Пират. Раньше она сидела на цепи и все думали что она злая, а потом её отвязали, соврал Женька, оказалось что она добрая”.

— А у тебя есть собака?”,— обратился он к Себастьяну.

— Да мало ли собак? брезгливо и даже насмешливо, через губу фыркнул тот. Это просто взбесило Женьку: “как это мало ли собак. Я ему о самом сокровенном, о своём друге, который мне снится. Я бы всё отдал чтобы сейчас погладить его или услышать его лай, а он: — “мало ли собак”. К горлу подступил комок. Женька перестал владеть собой и громко выпалил: “да что ты вообще понимаешь? Идёшь тут галстук нацепил, белую рубашку… Брюхо отъел в городе… каждый год в лагере… ненавижу всех рыжих, ненавижу”. Женька дал волю чувствам и уже себя не сдерживал. Он кричал и визжал, шипел, посылал проклятия и желал смерти. Он высмеивал внешность, имена, одежду, ну и конечно цвет волос. Чем больше Женька бесился, тем больше болела голова. Боль, буквально обволакивала, пульсировала в висках и затылке но вдруг всё закончилось, так, как будто бы и не начиналось. Все трое шагали уже не по траве, а по вполне твёрдой дороге, проложенной через лес или парк. Как они вышли на дорогу Женька не мог вспомнить, так же, как не мог он вспомнить как прошла его истерика. А может её и не было. И к тому же голова уже не болела. Женька попытался проанализировать своё поведение и как вести себя дальше, после таких откровений. Было очень стыдно. Отец всегда учил Женьку держать себя в руках, да и раньше с ним такого не случалось. Стоит ли дальше о чём-то спрашивать или что что-то рассказывать о себе, а может продолжить этот спектакль и просто уйти? Женька оглянулся. Сзади была дорога и впереди дорога, а по бокам лес. Не свернуть же в лес? Это выглядело бы, как минимум странно.

— Прошла голова? спросила Изабелла, каким-то противным брюзжащим голосом. Но Женька был рад этому вопросу, и тем с каким дружелюбием он был задан.

— Нет, уже не болит. — ответил он.

— Скоро уже будем на месте. — произнёс Себастьян. В его голосе тоже не было злости, а ведь он был вправе потребовать от Женьки объяснений за своё поведение и вообще мог послать его подальше. Шли молча. Женька думал о своих деревенских друзьях и о том, какими разными могут быть люди. На своей шее он ощущал ошейник. Собачий ошейник. Его ведут туда, куда он не хочет. Вот причина злости. Скорее снять этот ненавистный ошейник. Женька потрогал шею, ошейника не было.

Сквозь кроны деревьев сплетающихся над дорогой, пробивалось яркое, июньское солнце. Был полдень. Лес редел. Впереди показались какие-то строения, машины и люди. Людей было много. Послышалась музыка. Это были бодрые марши семидесятых, восьмидесятых годов прошлого века. Пионерлагерь встречал гостей. Уже можно было рассмотреть архитектуру всего комплекса. Он располагался, как бы, в низине за лесом и поэтому хорошо просматривался. Впереди большие ворота, перед которыми кишит муравейник людей. Там были машины и автобусы, между ними метались люди, в основном взрослые, доставая чемоданы и рюкзаки. Дети выстроились ровными колоннами, была линейка. Они были одеты однотипно: белая футболка и синие шорты у мальчиков и юбка у девочек. На шее у каждого- красный галстук. Посередине “муравейника” высоченный флагшток с развевающимся на ветру красным флагом. Ворота лагеря были увенчаны полукруглой аркой с названием: “РЫЖИК”. По краям надписи, с одной и с другой стороны, изображения грибов, по-видимому тоже рыжиков. Очевидно, это была эмблема лагеря. В грибах Женька немного разбирался, так как в деревне, с ребятами, частенько ходили за ними в лес. И название лагеря и его эмблема выглядели настолько абсурдно, что Женька рассмеялся. Чтобы получше разглядеть достопримечательности Женька остановился. Он уже не чувствовал необходимости в своих проводниках и подумал что они пойдут дальше, но они тоже остановились. “Не ждите меня”,— обратился он к ним но уходить ребята, по-видимому, не собирались. “Ладно”,— подумал Женька и стал рассматривать лагерь. С пригорка открывался прекрасный вид: за воротами располагалась круглая клумба с жёлтыми цветами, похожими, на одуванчики, за клумбой аллея, по бокам которой стояли белые гипсовые скульптуры пионеров с барабанами и горнами. По одну и другую сторону аллеи парк, с аккуратно подстриженными газонами, редкими деревьями, лавочками, и столиками. Аллея упиралась в эстраду, а по бокам располагались двухэтажные, жилые, прямоугольные корпуса из красного кирпича. Вся территория огорожена высоченным железным забором с острыми шипами наверху. У Женьки заныло в груди, от мысли, что здесь ему предстоит провести почти два месяца.

— На линейку опоздали, — произнес Себастьян.

— Ну и влетит же нам, — заключила Изабелла.

— Что значит влетит? — спросил Женька. — Не успели приехать и уже влетит? — ребята ничего не ответили, а только переглянулись. И от этого перегляда Женьке стало ещё более жутко. Ребята продолжили путь. Звуки музыки нарастали. Дорога привела их прямо к воротам, и они оказались в гуще людей. Абсолютно все: дети, родители, персонал лагеря, даже водители автобусов, припарковавшиеся у обочины, были рыжие. Это производило сногсшибательное впечатление. Уже не оставалось сомнения что это какой то фестиваль или съезд именно рыжих людей. Женька ошарашенно вертел головой, ища среди присутствующих хоть кого то “нормального”. Кто-то приехал на своём автомобиле, а кто-то как Женька на электричке или в автобусе. Вся атмосфера была праздничной, но в то же время зловещей. Это было не так, как бывает в школе 1 сентября. Были и музыка, и танцевальные номера и воздушные шары и цветы. Нарядные дети, нарядные родители, напутственные речи. Но во всём этом витало какое то напряжение. Такое напряжение бывает, когда кто то знает какую нибудь тайну, и эту тайну ему нужно хранить не смотря ни на что. Это читалось на лицах детей. Они осторожно поглядывали на взрослых, притворно улыбались, делая вид что им весело, шептались. Ребята здорово опоздали на линейку, а потому застали только конец. Какая то тётечка объявила что линейка окончена и все приглашаются на территорию. Жестом она указала на ворота лагеря и все послушно двинулись во внутрь. Женька ощущал себя не в своей тарелке. Чувство неловкости усилилось, когда он стал ловить на себе косые взгляды, и уж совсем стало мерзко когда какой-то первоклассник похожий на одуванчик, показывая на него пальцем, что что-то стал говорить своей медно-головой мамаше, тараща на Женьку большие глаза.

— Сейчас с директором познакомишься, — нарушил паузу Себастьян.

— Не хочу я ни с кем знакомиться, — ответил Женька.

— Это обязательно. — равнодушно произнёс тот. Женька хотел убежать, спрятаться в толпе, но услышал сзади сладковато приторный голос обращённый к нему.

— А кто тут у нас такой пугливый? — Женька не хотел оборачиваться, надеясь что пронесёт. Но почувствовал на себе мощную руку. Он закрыл глаза и представил себе рыжего викинга с бородой, двухметрового роста и почему-то с дубиной, но обернувшись увидел пожилого мужчину с широкой улыбкой без бороды, усов и абсолютно лысого. Казалось он был не из этого балагана. “Ну вот, хоть один нормальный человек”, подумал Женька, давно уже выискивая в толпе хоть одного брюнета или шатена, или хотя бы кого-нибудь не рыжего. Но тут же заметил что руки и лицо директоры было густо усеяно веснушками. Стало понятно что когда-то это был самый рыжий из всех рыжих, пока не стал лысым. Директор широко улыбнулся улыбкой клоуна и представился: “Цезарь Карпович”. Женьке стало неловко в очередной раз. Почему это директор лично удостоил его вниманием, у него что дел других нет. Вон сколько людей. Всё-таки первый день работы, заезд. Казалось бы он должен решать важные вопросы. Ведь всегда есть какие-то вопросы в первый день. — Женя, — представился он и попытался освободить руку из крепкого рукопожатия директора. Тот сжал её ещё крепче, потом отпустил.

— … а мама… — начал он.

— Она уехала. — перебил директор и продолжил — мне нужно сказать тебе что то очень важное, зайди ко мне после обеда. Он улыбнулся ещё шире развернулся и скрылся в толпе. Женька выдохнул. Себастьян и Изабелла стоявший рядом и с напряжением следившие за директором, тоже расслабились.

“Как это мама уехала, — спохватился Женька, — не попрощавшись? чтобы не сосредоточиваться на обиде он попытался сконцентрироваться внимание на чём-то другом.

— Как его зовут?

— Цезарь Карпович, — ответила Изабелла. Женьку в очередной раз посетило смутное подозрение. Он огляделся. Приметив неподалёку двух мирно беседующих девочек, он подошёл и прямо спросил как их зовут.