Когда наступает рассвет

1

Накануне дня Успенья около села Кочпон, на берегу живописной Сысолы, у Красного яра сидел человек с удочкой. Был он в ситцевой рубашке, в черных штанах, в сапогах с порыжелыми голенищами и в картузе, какой чаще всего носит мастеровой люд. Тут же рядом на песке лежал его аккуратно сложенный пиджачок.

Рыболову было лет около тридцати пяти, но жизнь уже успела порядком его потрепать. Это чувствовалось и по плотно сжатым губам на сухощавом лице, и по преждевременным складкам на лбу. Об этом же говорил настороженный взгляд его умных, задумчиво-сосредоточенных глаз. Пальцы его больших, сильных рук неловко насаживали извивающегося червяка на крючок. Кожа вокруг ногтей, потрескавшаяся, опаленная, была коричнево-темной, какая бывает у кузнецов. Василий Артемьевич Мартынов, в прошлом рабочий Мотовилихинского завода, теперь политический ссыльный, — один из тех, что во множестве населяли глухие окраинные места царской России после поражения революции пятого года.

Августовское солнце, еще жаркое, освещало обмелевшую за лето реку, зеленые луга с видневшимися тут и там стогами свежескошенного сена.

Мартынов сидел неподвижно, задумчиво следя за неторопливой мелкой рябью.

Поплавок уже несколько раз скрывался под водой, но он не замечал этого. Может быть, вспоминал дом, родные места, Урал, детские годы, когда вот так же сидел с удочкой. Может, вспомнил суровый 1905 год, завод, забастовки, баррикады. А может, вспомнилась ему широкая сибирская река Енисей, где пришлось провести первые годы ссылки.

Скоро исполнится десять лет, как жизнь трясет его по ухабам этапных дорог огромной Российской империи. После вступления в РСДРП — активная революционная работа, арест, побег, затем снова партийная работа и опять ссылка… И вот он уже здесь, на севере, среди народа коми, о существовании которого раньше и не подозревал. И кто может сказать, куда судьба забросит его завтра…

У берега плеснулась рыба, и Мартынов словно очнулся. Он посмотрел на расходящиеся круги на воде, вынул часы вороненой стали, взглянул на них и нахмурился. Ждал кого-то?..

Ивняк и высокий берег прикрывали его со спины. Стоявшие под обрывом две раскидистые березы накрывали его широкой тенью.

Послышался конский топот. От села вдоль берега скакал верхом на лошади молодой парень. Встречный ветер трепал его белокурые волосы.

Промчавшись мимо берез, он круто осадил лошадь, спрыгнул на землю.

— Заждался, поди, Артемыч? — крикнул, увидев приподнявшегося за ивняком Мартынова.

— Да, Проня, что-то ты задержался. Ну что там? Всех разыскал?

— Разыскал, Василий Артемьевич. Учитель был в городе, я его встретил у кирпичного сарая. Обещал прийти.

— Придет, коли обещал.

— А Макара застал на работе. Сегодня он кирпич обжигал Гыч Опоню. Тоже сказал, что придет. А вот человека в Читу не застал. Ушел в лес за ягодами… Ух и парит сегодня! Быть грозе! — Проня вытер рукавом грубой холщовой рубашки пот со лба.

— Добро! — сказал Мартынов. — А ты что же, так на коняге и разъезжал?

— Зачем! В Чит бегал на своих двоих, а лошадь оставлял у Макара во дворе.

— Смотри, чтобы хозяин не узнал…

— Да нет, откуда ему…

— Вот видишь, — сказал Мартынов, — Космортов-младший уезжает, значит, лошадь им будет нужна.

— Ну и подождут, что такого?.. Лошадь у них с норовом, вроде хозяина. Вчера сорвалась с привязи и, сколько ни гонялся за ней хозяин, так и не далась. А сегодня меня послал имать и наказал: без лошади не являться!.. Ты не беспокойся, Артемыч! — широко улыбнулся Проня. Прядь выгоревших от солнца волос спустилась на его дерзкие глаза.

— Отдыхай, браток, — улыбнулся Мартынов. — Если хочешь порыбачить, вон там удочка.

— Удочка? Хорошо! Только я сначала искупаюсь! Давай вместе, Артемыч, нырять!

— Нет уж, я не буду. А ты можешь освежиться. Умеешь плавать? Не утонешь?

— Это я-то? Лучше самого водяного плаваю! — Проня спутал передние ноги лошади веревкой, замотал вокруг ее шеи повод и, потрепав лошадь по холке, отпустил пастись. Затем он снял рубашку, штаны и, отбежав чуть в сторону, где высокий берег подходил к самой воде, прямо с обрыва бухнулся в воду.

Прошло мгновение, другое, третье. Мартынов ждал. Но когда круги на воде растаяли, а белокурая голова отчаянного парня все еще не показывалась, он почувствовал беспокойство.

Где-то невдалеке заунывно кричала гагара, посвистывал кулик. Над самым ухом нудно звенел комар.

Выждав еще несколько секунд, Мартынов бросил на землю картуз и начал торопливо снимать рубашку.

Но в это время почти у противоположного берега показалась голова Прони. Он громко отфыркивался.

Мартынов погрозил ему:

— Тюлень! Напугал-таки меня…

А Проня уже плыл обратно. Через некоторое время он вышел на берег и стал одеваться.