Честная книга

Вернувшись домой, мама несколько недель занималась со мной английским. Быстро наверстав упущенное, я заполнил новый дневник пятерками. Восстановив иллюзию благополучия, долго терзался вопросами. Чем я заслужил такие пытки? Что сделал не так? Где ошибся? Как и у кого мне следовало просить помощи? Что нужно было сделать по-другому? Ответов не было. Напуганный, обозленный, разочарованный и удрученный, я оставил всё без изменений.

Так и не научившись просить помощи, все последующие годы я сам справлялся с неприятностями. Использовал проверенный способ, старательно скопированный у родителей. Встречаясь с новой проблемой, тут же вытеснял её из сознания. Себе и окружающим врал, что всё в порядке. Постепенно, когда последствия становились явными, неохотно признавал затруднение. Всегда надеялся на чудо. Как правило, это срабатывало. Значительная часть проблем исчезала сама собой. Другая, как и в случае с английским, решалась с неожиданной помощью. С оставшимися, которых было не так уж много, приходилось на время мириться. Постепенно находилось решение и для них.

Метод был невероятно эффективным. До седьмого класса я почти не замечал проблем. Скрывшись за стеной вранья, совсем отдалился от родителей. Утратив интерес к учебе, превратился в обычного троечника. Посвящая домашним заданиям не больше получаса в день, всё свободное время проводил за книгами. Учителя страшно злились. Жаловались родителям, что я, такой умный и талантливый, совсем не хотел учиться. Возвращаясь с собраний, папа брался за ремень. Мне было всё равно. Я терпел, молчал и ждал. В 9 классе, освоив двухпудовую гирю, наконец-то, дал сдачи. Папа весил в 2 раза больше. Меня это не смущало. От гнева и бессилия он стал срываться на маме. Я начал защищать и её. Наши драки продолжались до тех пор, пока я не съехал от родителей. Сломанный в двух местах нос до сих пор напоминает об этом.

Вытеснив чувство боли, я утратил и другие ощущения. Безмолвно, с невозмутимым выражением лица перенося жестокие удары, разучился проявлять эмоции. С тех пор, встречаясь с кем-то взглядом, испытывал подсознательный ужас. Страшно боясь выдать свои настоящие чувства и эмоции, избегал зрительного контакта. Из-за этого собеседники ощущали дискомфорт. В подавляющем большинстве случаев они просто меня не понимали. Чувствуя, что общение не клеится, я свел его к необходимому минимуму. Боясь истинных причин, придумал подходящее оправдание. Решил, что не люблю людей. Постепенно погрузился в изоляцию.

С детства много читая, я обзавелся объемным, ярким и очень богатым воображением. В средних классах стал придумывать длинные и очень подробные истории. Смотрел их, как фильмы. Прокручивая раз за разом, дополнял всё новыми деталями. Иногда в центр событий помещал себя. Иногда – какого-то другого человека. Взяв фрагмент реальности, достраивал вокруг него свою собственную вселенную. В паре кварталов от нашей пятиэтажки стоял красивый двухэтажный дом. Почему-то он был пустым. Я поселил туда себя. Наполнил различными деталями. Каждый день жил в нём, как в отдельной параллельной действительности. Всё более и более неохотно возвращался оттуда обратно.

С появлением компьютеров я начал додумывать игры. Просто гонять на машине было совсем не интересно. В моей голове рождались миллионы историй, объяснявших происходившие события. Почему я оказался там. Куда попаду следом. В какую сторону и для чего нужно свернуть на перекрестке. Мне нравились такие сюжеты. В последних классах школы и на первом курсе института половину свободного времени я проводил в них. Другую половину по-прежнему отдавал книгам. С годами грань между настоящей и вымышленной действительностью стала почти неразличимой.

В фантазиях всё давалось легко. Любые желания исполнялись моментально. Стоило чего-то-захотеть – воображение тут же предлагало результат. Картинка была настолько реальной, что казалась почти осязаемой. Однажды этого стало достаточно. Необходимость физических действий исчезла практически полностью. Каждая новая цель великолепно достигалась в уме. Увиденная, прожитая и прочувствованная, навсегда теряла привлекательность.

Мир раскололся на части. В одной – воображаемой – я жил так, как хотел. Получал то, чего искренне желал. Добивался всего, что было по-настоящему интересно. В другой – реальной – поступал так, как хотели и требовали окружающие. Стремился к тому, что видел у других. Врал, изворачивался, делал вид и просто плыл по течению. Где-то там, в череде бесконечных иллюзий, надолго потерял себя.

Конечно, я чувствовал, что что-то идет не так. Поэтому изо всех сил старался казаться нормальным. В детстве все вокруг говорили, что нужно много и усердно трудиться. Я именно так и поступал. Готовился к экзаменам, сдавал сессии, сутками пропадал в офисе. Главные достижения тех лет – медаль, поступление в институт, быстрая карьера в продажах, диплом, первый стартап – случились помимо моей воли. Я не хотел ничего из этого. Просто делал то, что и тысячи людей вокруг. Вполне предсказуемо получал такие же, как и у них, результаты.

Постепенно все совершаемые действия утратили привычный смысл. Превратились в символ того, что я был таким же, как все. Результаты не имели значения. Важна была видимость успеха. Последняя легко достигалась покупкой дорогих вещей. Некоторые люди, сталкиваясь со мной, инстинктивно чувствовали подвох. Но я этого не замечал. Просто убеждал себя, что снаружи всё выглядит неплохо. С тем же, что происходило внутри, дела обстояли всё хуже.

Любые попытки перенести желания из придуманного в реальный мир заканчивались фатальными неудачами. Стремясь избавиться от гнева – на себя и окружающую действительность, – я придумывал миллион причин. Сначала – чтобы объяснить провалы. Потом – чтобы оправдать бездействие. Подавлять и вытеснять желания оказалось гораздо проще, чем терпеть бесконечные поражения. Со временем я совсем перестал понимать, когда и чего хочу. Напряжение, возникавшее в результате, привычно снимал алкоголем. Отказ от спиртного, вопреки ожиданиям, лишь усугубил проблему.

IV. Реальность

В октябре 1943 года военно-морские силы США провели филадельфийский эксперимент. По замыслу, обычный боевой корабль, под воздействием электрических полей, должен был стать невидимым для радаров. Вместо этого эсминец «Элдридж» исчез с базы в Филадельфии. Но тут же материализовался в Норфолке, на расстоянии около двухсот миль. Мне всегда нравилась эта полностью выдуманная история. Таинственные ученые, совершая неведомые действия, получали странный и почти невероятный результат. В точности, как в моем эксперименте. Именно поэтому я назвал его калифорнийским. Что касается незапланированных результатов – они, конечно, не заставили себя ждать.

В начале третьей недели стали возвращаться воспоминания. Память о событиях, случавшихся во время переключений, хлынула бурным и немного устрашающим потоком. В мутных волнах промелькнул день рождения одноклассника. В тот год в начале мая стояла практически летняя жара. Мы отмечали на даче. Привезли мясо, овощи, огромное количество алкоголя и немного травы. Пока я жарил шашлык, дамы разбирали покупки. Началось застолье. Последовали переключения. На них никто не обращал внимания. Влюбленные парочки по очереди бегали на второй этаж в объятия скрипучего дивана и потрепанной звериной шкуры. Остальные пили, дурачились и гоняли соседских котов старой пневматической винтовкой. Ближе к вечеру, чтобы попасть на дискотеку, все вернулись в город. Подошли поздороваться с девчонками из параллельного класса. Я переключился в Макса. В следующие полчаса с одной из них мы танцевали, целовались и почти занялись сексом. Долго тискались на лавочке. Внезапно всё закончилось. Помню её удивленный взгляд. Запах волос и влажную от пота, разгоряченную кожу за несколько секунд до этого. Но тогда, став обычным собой, я совершенно не понимал, что случилось. Промычав что-то невразумительное, развернулся и поплелся домой. На следующее утро по школе поползли слухи.

Ещё год мы проучились вместе. И даже ни разу не поздоровались. Не знаю, что она думала. Наверное, это уже не важно. К сожалению, в тот момент в моей памяти не осталось ни следа от того удивительного вечера. Лишь спустя 20 лет воспоминания вернулись на место. Однажды Тургенев написал, что нет ничего хуже осознания только что сделанной глупости. Наверное, он не знал, что такое досада из-за давно упущенной возможности.

Долгие годы за пределами срывов я избегал безрассудных поступков. Стараясь казаться нормальным, разрешал себе только то, что было хорошо и правильно. Импульсивные действия, продиктованные эмоциями, азартом и интуицией, были мне совершенно неведомы. В самом начале эксперимента, под натиском нахлынувших воспоминаний, я сделал простое предположение. Для того чтобы вытесненные фрагменты и созданные для их хранения личности переехали на исходные места, нужно было разрешить им действовать. Просто совершать поступки, не дожидаясь моментов переключений. Какими бы плохими, нелепыми и странными эти поступки ни казались. Идея оказалась верной. Спустя еще год, взяв в руки машинку, я подстригся почти наголо. Много лет мне хотелось этого. Но мешал страх. Казаться некрасивым. Кому-то, возможно, не понравиться. Отмахнуться от насмешек и вздохов родни. Просто быть не таким, как все. В тот день все эти глупости перестали иметь значение. Глядя, как остатки волос рассыпаются по раковине и сильно осунувшимся плечам, я испытывал непривычную радость. Чистота, свежесть и прохлада остались со мной надолго. Честность победила страх. Увы, это случилось не сразу. А тогда, в самом начале эксперимента, до страхов было очень далеко. Тайные детские мечты. Забытые подростковые фантазии. Взрослые железобетонные табу. В ту осень я разбирался с ними. Почти месяц резвился, как ребенок. Несколько недель ждал неотвратимого возмездия. Оно не пришло до сих пор. Прочные стены запретов, возведенные вокруг самого себя, рассыпались, как песчаная крепость. Оказалось, за ними скрывались эмоции.

Десятилетиями я подавлял и вытеснял всё, что было связано с чувствами. Радость, удивление, грусть, отвращение, гнев. Ненужные и опасные игрушки, скучавшие и пылившиеся на складе. Медленно и осторожно я пробовал их достать и использовать. Выходило плохо. Хуже всего – с гневом. В детстве мне часто приходилось наблюдать совершенно безобразные сцены. Папа стремительно выходил из себя. Кричал, бил и крушил всё, что встречалось на пути. С легкостью поднимал руку на меня, сестру и маму. Пытаясь понять, что именно испытывал тогда, я старательно прислушивался к себе. Где-то глубоко внутри чувствовал обиду, негодование и злость. Но было и что-то еще. Ощущение чего-то неправильного. Чужеродного и почти противоестественного. Отчаянное отторжение. Животный, почти инстинктивный ужас. Было не ясно, перед чем. Разгадка пришла неожиданно.

Как-то вечером мама пожаловалась, что папе опять стало хуже. Весь последний год подобные разговоры повторялись с завидной регулярностью. Примерно раз в месяц, внезапно и без причин, он оглушительно взрывался. Орал и швырял вещи. Что-нибудь разбивал и ломал. Потом, хлопнув дверью, уходил в свою комнату. Там, успокоившись, засыпал. Несколько дней болел и практически ни с кем не разговаривал. Затем как ни в чем не бывало возвращался к обычному поведению. Всё это, за вычетом алкоголя, как две капли воды походило на мои срывы. Понаблюдав за следующим инцидентом, мама подтвердила догадку. Папа ничего не помнил. Ни одной секунды из этих пронзительных вспышек не сохранялось в его памяти. Это был не он. Просто кто-то другой. Чужой и необузданный незнакомец, так сильно пугавший меня в детстве. Тот самый, благодаря которому я вытеснил проявления гнева. Теперь, чтобы их вернуть, понадобился всего месяц.