Горячий шоколад на троих

— Ах, какая жалость! Что же ты теперь будешь делать, Тита? — подпустив сарказма в голос, спросила Пакита. — После того как Эсперанса уедет, ты уже не сможешь жить рядом с Педро. Но прежде чем ты подыщешь себе другой дом, запиши мне рецепт чили с ореховым соусом. Они выглядят так аппетитно!

А блюдо действительно удалось на славу. Оно сочетало в себе все цвета мексиканского флага: зеленые перцы, белый соус, красные зернышки граната. Правда, продержалась эта патриотическая идиллия недолго.

Перцы разлетелись с подносов в мгновение ока… Как же это было не похоже на тот день, когда Тита почувствовала себя последним перчиком в ореховом соусе, который никто не решается съесть, боясь показаться чревоугодником. А сейчас… То ли чревоугодие перестало считаться смертным грехом, то ли чили были настолько вкусными, что гости совсем потеряли страх, — так или иначе, но ни одного, даже самого завалящего перчика не осталось. Гости пришли в совершеннейший восторг. Какой разительный контраст со свадьбой Педро и Росауры, когда все отравились и блевали прямо за свадебным столом! Здесь же не было места ни печали, ни тоске. Напротив, чили в ореховом соусе пробудили в гостях тот сладостный недуг, который в свое время охватил Гертрудис, когда она отведала перепелов в соусе из лепестков роз. Да и сама она ощутила его симптомы, когда весело выплясывала с Хуаном польку «Мой любимый капитан». Каждый раз, выкрикивая: «Ай, ай, ай, ай, мой любимый капитан!», она вспоминала тот далекий день, когда в чем мать родила встретила в открытом поле Хуана, бывшего тогда всего лишь в капитанском чине.

Тут же в ногах пробудился знакомый жар, в животе начало покалывать, а в голову полезли греховные мысли, так что она решила, что пора им срочно отступать, пока никто ничего не заметил. Гертрудис первой дезертировала с поля боя. Остальные вскоре последовали ее примеру, в глазах у них играли огоньки неприкрытой похоти. Новобрачные мысленно поблагодарили гостей: им уже давно хотелось собрать чемоданы и уехать. Разумеется, только после страстной ночи в отеле.

На ранчо остались лишь Тита, Педро, Джон и Ченча. Гости и работники разбрелись кто куда и совокуплялись там, где их застигло непреодолимое желание. Кто попроще, делали это под мостом, соединявшим Пьедрас-Неграс и Игл-Пасс, кто поприличнее да благовоспитаннее — в задних сидениях кабриолетов, кое-как припаркованных на обочине. Остальные — где, кто и как мог: на реке, на лестнице, в ванной, в камине, на печи, на прилавке аптеки, в шкафу, в кронах деревьев. Потребность — мать всех ухищрений и поз. В тот день было проявлено столько изобретательности, сколько никогда прежде в истории рода человеческого.

Тита и Педро изо всех сил пытались сдерживать собственное влечение, но оно все равно прорывалось сквозь поры кожи и выходило наружу в виде жара и специфического запаха. Джон сообразил, что он здесь третий лишний, и засобирался домой. Тите было жаль, что он уходит один. Ему следовало жениться на ком-нибудь другом, когда Тита разорвала помолвку, но он этого так и не сделал.

Как только Джон ушел, Ченча попросила разрешения съездить к себе в деревню: несколько дней назад туда отправился муж строить дом, и ей вдруг сильно захотелось его повидать. Если бы Педро и Тита решили остаться наедине в свой медовый месяц, они не могли бы обстряпать это лучше. Впервые за много лет они могли любить друг друга, не боясь, что их застанут вдвоем. И не было больше страха, что Тита вдруг забеременеет. И не нужно было больше до крови прикусывать себе руку, чтобы приглушить разрывающие грудь стоны. Все это осталось в прошлом.

Не говоря ни слова, они взялись за руки и пошли в темную каморку. Перед самым порогом Педро подхватил ее на руки, медленно открыл дверь, и оба они обомлели от восторга и изумления: комната полностью преобразилась. Исчезло все барахло, лишь в центре возвышалась железная кровать. Шелковая простыня и одеяло были абсолютно белыми, как и устилавший пол ковер из цветов, как и двести пятьдесят свечей, что освещали комнату, которую вряд ли кто-то назвал бы теперь темной. Тита поразилась: сколько же сил и времени потратил ее возлюбленный, чтобы навести всю эту красоту! Не меньше нее был поражен и Педро: он ума не мог приложить, как Тите удавалось все это до поры до времени скрывать от него.

Они так были увлечены друг другом, что не заметили, как в дальнем углу Нача зажгла последнюю свечу и растворилась в воздухе. Педро опустил Титу на кровать и начал медленно снимать с нее одежду. Насладившись взаимными ласками и бесконечно нежными взглядами, они дали выход страсти, которая копилась в них столько лет. Удары железного изголовья о стену и стоны влюбленных смешались с воркованием тысяч голубей, которые в одночасье взмыли в небо. Присущее всем животным шестое чувство подсказало, что самое время бежать с ранчо. Следом за ними удрали другие птицы и скот — коровы, свиньи, куры, перепелки, ягнята, лошади.

Но Тита даже не подозревала об этом. Она так явственно чувствовала приближающийся оргазм, что, закрыв глаза, увидела, как открывается сияющий тоннель!

И ей вспомнились слова Джона: «Если из-за сильного чувства спички вспыхнут все разом, сияние их во сто крат превзойдет привычное для человеческого глаза. И перед нашими глазами разверзнется великолепный тоннель, указывая нам путь, о котором мы забываем, как только появляемся на свет. Этот путь уводит нас к утраченному божественному началу. Душа, покинув обессиленное тело, стремится воссоединиться с источником, из которого однажды вышла».

Тита сдержала крик. Ей не хотелось умирать. Она хотела снова и снова переживать этот взрыв чувств еще много раз. Это было только начало. Она усилием воли заставила себя дышать медленнее и ровнее и лишь сейчас услышала, как бьют крыльями покидающие ранчо голуби. А еще она отчетливо услышала биение сердец — своего и Педро. Сердце возлюбленного колотилось так сильно, что, казалось, сейчас прорвет кожу и вырвется наружу. Но внезапно стук оборвался. И Тита поняла: Педро мертв.

Вместе с Педро для нее умерла надежда когда-либо снова зажечь свой внутренний огонь, с ним сгорели все ее запалы. Она знала, что естественное пламя, которое пылает в ней, постепенно погаснет, как только закончится единственное вещество, способное поддерживать его горение, — ее самость. Конечно, Педро умер в тот момент, когда, достигнув оргазма, вошел в сияющий тоннель. Она горько пожалела, что не последовала за ним. Теперь она уже никогда не увидит этого сияния и не испытает этого всеохватывающего чувства. Должен был быть способ, пусть самый что ни на есть рукотворный, снова разжечь огонь, чтобы он указал ей путь, который вернет ее к истокам — и к Педро. Но сначала нужно было унять леденящий холод, который подступал к ней со всех сторон. Она встала с кровати, сбегала в свою спальню и набросила на плечи покрывало, бесконечно длинное, стоившее ей стольких бессонных одиноких ночей. Этого покрывала хватило бы, чтобы покрыть все три гектара, на которых располагалось ранчо. Потом она достала из ящика ночного столика коробок спичек — подарок Джона.

Ее тело как никогда нуждалось в фосфоре. И она стала поедать одну спичку за другой, пока не съела весь коробок. Тщательно пережевывая каждую спичку, она с закрытыми глазами пыталась оживить в памяти самые волнующие моменты их с Педро романа. Первый его взгляд, первое прикосновение, первый букет роз, первый поцелуй, первая ласка, первое соитие. И она добилась своего: всякий раз, когда пережеванная спичка соприкасалась с воспоминанием, она ярко вспыхивала. Так постепенно перед ней снова открылся тоннель. И у самого входа она увидела обрамленный сиянием силуэт Педро. Он ждал ее. В этот раз Тита не колеблясь шагнула к возлюбленному, и они на мгновение замерли в объятии, которое заставило ее вновь почувствовать сладостную любовную истому. А потом, взявшись за руки, они зашагали в сторону потерянного рая. И больше никогда не разлучались.

Тем временем охваченные пламенем тела Педро и Титы стали разбрасывать вокруг себя искры, от которых сначала загорелось покрывало, а от него запылало и все ранчо. Стоит отдать должное чутью животных, покинувших это место, прежде чем начался пожар. Темная комната превратилась в бушующий вулкан, разбрасывающий далеко вокруг камни и куски лавы. Достигнув небес, камни разлетались на тысячи разноцветных осколков. Жители окрестных домов решили было, что это фейерверк, устроенный в честь свадьбы Алекса и Эсперансы. Но когда фейерверк затянулся на неделю, любопытство взяло верх, и они мало-помалу начали стекаться к ранчо.

А ранчо уже не было, его погребло под толстым слоем пепла. Когда моя мать Эсперанса вернулась из свадебного путешествия, под развалинами того, что некогда было ее родным домом, она нашла кулинарную книгу, которую и завещала мне после смерти. Каждый рецепт в этой книге повествует об истории любви Титы и Педро. Любви, превратившей их в пепел.

Поговаривают, что этот пепел так хорошо удобрил землю, что она стала самой плодородной во всем штате.

В детстве мне выпало счастье наслаждаться вкуснейшими фруктами и овощами, выращенными на этой земле. Со временем мама велела выстроить на этой земле небольшой жилой дом. В одной из его квартир до сих пор живет Алекс, мой отец. Сегодня вечером он придет ко мне, и мы вместе отпразднуем мой день рождения. Поэтому я и готовлю рождественские булочки с начинкой — мое любимое лакомство. Мама пекла мне их каждый год. Мамочка!.. Как мне не хватает вкусов и запахов твоей кухни, твоих разговоров за готовкой, твоих рождественских булочек. Не могу взять в толк — почему они получаются у меня совсем другими, не такими, как у тебя. И почему я всегда плачу, когда их готовлю. Не потому ли, что я столь же восприимчива к луку, как и моя двоюродная бабушка Тита? Она будет жить, пока есть хоть кто-то, кто готовит по ее рецептам.