Жиголо

***

Мой отец трижды сдавал тест на отцовство. В первый раз он сделал это сразу же после моего рождения. Просто был уверен в том, что красавица, сбежавшая от него практически сразу после рождения ребёнка, пожелала повесить на него свою неожиданную и незапланированную беременность. Но тест всё же подтвердил, что он является моим биологическим отцом.

Он вроде успокоился. Но, тем не менее, всё же добился, чтобы в моей метрике, в разделе «мать», был поставлен прочерк. Я видел немало детей с такими документами; у них был прочерк в графе «отец». Но такой ситуации, как у меня, ни разу не встречал. Биологическая мать, зачавшая, выносившая и родившая ребёнка, всегда указывалась во всех детских свидетельствах о рождении. У меня эта запись отсутствовала.

Когда мне исполнилось двенадцать лет, отца вызвали в школу и сказали, что меня надо обучать живописи. При этом его уверяли, что такой ярко выраженный талант грех не развивать.

— Мы уверены, что пройдут годы и на нашей школе будет висеть доска, где будет указано, что такой-то замечательный художник когда-то учился в этих стенах.

Я навсегда запомнил те минуты беспредельного гнева моего отца. Он и не скрывал его. Ругался матом, орал на меня, обзывая ублюдком. Тогда мне этот гнев казался беспричинным. Потом я узнал, что моя мать ушла от него к мужчине, который был художником. И мои способности к живописи привели к тому, что у него опять зародились сомнения насчёт своего отцовства. Он и не скрывал, что подумал о том, что может быть я и есть сын того художника. Результаты ДНК вновь оказались неутешительными для него. Они снова подтвердили, что он является моим отцом, а я — его сыном.

Когда я уже закончил школу, мы поехали погостить в Германию к моему дяде, брату отца. Я не знаю, какие споры возникли между ним и его братом, но в результате я опять оказался в генетической лаборатории. И мы вновь выясняли, чей же я сын. Немецкая лаборатория выдала те же результаты. В этот раз отец просто истекал злобой и говорил:

— Ну, вот видишь, есть ещё какие-то сотые доли процента, оставляющие надежду на то, что ты всё-таки не мой сын.

Дядя не разрешил мне вернуться с отцом в Баку. Привёз меня в Стамбул. Остался на какое-то время рядом со мной. Заставил ходить на самые крутые курсы подготовки к экзаменам. Добился, чтобы я успешно их сдал и стал студентом. Так началась моя новая жизнь. Я был абсолютно один в этом огромном городе и мог рассчитывать только на свои силы. Дядя оставил в моём распоряжении принадлежащую ему небольшую квартиру-студию и какие-то деньги, которых должно было хватить на первый семестр обучения, и уехал.

— Не переживай. Он всегда был таким. Ты же знаешь его характер и должен его понимать лучше всех. Запомни, что любые контакты с твоим отцом рано или поздно перерастут у вас в токсичные отношения. Он способен испортить всё в твоей жизни. Научись жить без него. Помни, что он может предельно отравить тебе всё твоё существование, если ты окажешься рядом. Ты для него останешься вечным упрёком в том, что эта красавица ушла от него.

— А почему она так сделала?

— Ушла же она просто потому, что это был единственный способ сохранить своё «я». Ведь она вышла

замуж за твоего отца, расставшись с любимым человеком. Но тот вернулся к ней. Вернее, хотел вернуться. Трижды до полусмерти был избит твоим отцом. Твоя бабушка лучше всех понимала, что всё это ничем хорошим не закончится. Она явно знала больше, чем мы все. Я помню ту пощёчину, которую она как-то в порыве гнева отвесила твоему отцу.

— Какой же ты мерзавец, сынок. Я то точно знаю, что она пришла к тебе девственницей. Зачем же ты говоришь про неё все эти гадости?

Я начал припоминать, что действительно, одно упоминание о моей матери было способно вызвать у отца поток отборной брани.

— Не знаю, каким чудом, но именно она убедила твою мать доносить ребёнка, а потом оставить тебя и уйти. Именно на таких условиях твой отец согласился её отпустить. Так вот, зная всё это, держись от него подальше. Он хоть и женился вновь, но сердцем до сих пор всё ещё не отпустил свою первую жену. Хотя тот художник и был другом его детства, он не простил ему того, что всё-таки она осталась с ним. Вот так и сложилось, что не знал ты материнской ласки и воспитала тебя бабушка.

Дядя уехал, а я окунулся в обычные студенческие будни. А ещё я всё время думал над ущербностью своей семьи. У меня была бабушка, которая очень меня любила, но была противником всякого и разного сюсюканья, поцелуев и обнимашек. Говорили, что у неё мужской характер. Был приходящий папа. Но совсем не в том смысле, который обычно вкладывают в это понятие. Появление отца в доме всегда означало, что будут новые, очень дорогие игрушки, фантастические

сладости и много крика. Поводов для того, чтобы наорать на меня, он не искал. Они всегда были у него. И где-то была мама, которую я никогда в жизни не видел.

Когда я подрос, то понял, что в мире немало людей, у которых складывается такая непростая ситуация: двое друзей влюбляются в одну и ту же девушку. У меня в школе была почти такая же история. Но она закончилась, не успев начаться. Конечно же, та девочка выбрала не меня. Бабушка как-то рассказала мне, что этот художник, мой отец и моя мать дружили втроём со школы. Что с самого начала выбор девушки пал не на моего отца. А потом моя будущая мать стала невестой того художника. Внезапно она столкнулась с некой ситуацией и восприняла её как измену.

Примчалась к моему отцу, чтобы поделиться своей бедой и попытаться что-то выяснить. В результате, даже толком не осознавая, как, зачем и почему, она через очень короткое время стала его женой. Всё это время он выводил её из депрессии, гладил по голове, утешал и помогал разрешать все её проблемы. Он всегда именовал себя настоящим мужчиной. А у настоящего мужчины и на войне, и на любовном фронте все средства хороши. Наконец-таки он почувствовал себя победителем. Ненадолго. Художник вернулся и всё-таки увёл его жену.

У отца было множество принципов, которые он называл «кодексом чести настоящего мужчины». Мне всегда казалось, что это были порой совершенно не сочетаемые друг с другом понятия и установки. Эти его откровения часто провозглашались у нас дома, как истины в последней инстанции. Исключительно для меня. Причём начиная с моего детсадовского возраста.

Основной отцовский урок состоял в том, чтобы объяснить мне простую истину: у настоящего мужчины чувство мужества просто в крови. Именно поэтому он не ведает страха, никогда не плачет, никому не жалуется. А ещё он не хнычет, никогда не грустит и не болеет. Я же болел, всё время хныкал, меня избивали в школе, и я постоянно жаловался бабушке.

Я чётко запомнил каждую фразу из этого отцовского кодекса. И прекрасно осознавал, что мне всё это не подходит. Сам же отец почему-то сразу понял, что из меня никогда не получится настоящего мужчины. Так вот и сложилось в конечном счёте, что мы оба были разочарованы в друг друге.

Я прекрасно понимал, что в конечном счёте как сын я не оправдал его надежд. Прежде всего потому, что я даже не смог вернуть ему ту, что ушла от него. Ему всегда казалось, что это должно непременно произойти. Ведь он же был так уверен в том, что она не сможет жить без меня. А значит, рано или поздно вернётся к нему. Не сможет бросить меня. Но она не вернулась.

Мне оставалось лишь свыкнуться с тем, что я дважды брошенный ребёнок. Меня бросила мать и ушла строить свою жизнь с тем, кого она любила. Видимо, любила больше, чем меня. От меня отвернулся отец, сочтя меня самым недостойным представителем мужского рода. По его мнению, я никогда не смогу стать его истинным сыном. Прежде всего потому, что во мне так мало того, что составляет суть настоящего мужчины.

— Для тебя во всех отношениях на первом месте стоит не твоё «я», а какие-то непонятные принципы. Так не должно быть у настоящего мужчины.

В устах отца это звучало как приговор. Он был абсолютно уверен в том, что эго мужчины должно довлеть надо всем. Быть превыше всего. И не только женщины, но и все остальные люди в окружении настоящего мужчины должны воспринимать это как норму. Мне же все эти принципы и кодексы казались жалкой мурой.

Жизнь ведь такая разная и всякая. Разве мы в состояние уложить её в это чёртово прокрустово ложе чьих-то представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо? Но несмотря на всю мою браваду, я всё же чувствовал свою ущербность от того, что не соответствую стандартам настоящего мужчины. И то, что я случайно стал всё же некой разновидностью жиголо при богатой мадмуазели, ещё раз доказывает, что на стоящего мужчины из меня так и не получилось

***

Лето кончилось, я вернулся в Стамбул и продолжил учёбу. Брал разные подработки, чтобы обеспечить себе достойное существование, заработать деньги на краски и холсты. Но в моей студенческой жизни появились новые обстоятельства. Та девушка с дайвинга стала неотъемлемой частью моего существования. Достаточно сказать, что рано утром она привозила меня на занятия, а днём — забирала с лекций.

Мы где-то обедали. А потом приходили в мою студию. Я рисовал, а она, как всегда, копалась в своём ноуте. По каким-то деталям её поведения мне становилось ясно, пишет ли она новую книгу, готовится ли к очередной лекции или просто читает только что появившийся любовный роман. Но иногда я ошибался и мог, вместо чисто женского чтива, обнаружить какую-то монографию с заумным названием. Обычно ближе к вечеру мы шли куда-то ужинать. И, как правило, уже после ужина отправлялись в её квартиру. Словом, мы начали жить вместе, как настоящая пара.

Единственное, что добавилось в ту фантастическую гамму невероятных эмоций, что я испытывал по отношению к ней, было моё беспредельное чувство ревности. На вилле всё было не так. Ведь мы жили там вдвоём, совершенно изолированные от окружающего мира. И ревновать было не к кому. Здесь же, в Стамбуле, моя ревность просто убивала меня. Я никак не мог поверить в то, что такая красивая, умная и образованная женщина может вдруг ограничить практически весь свой досуг лишь общением со мной.

Иногда я сбегал с лекций и пытался следить за ней. Подключался к её почте. Читал сообщения в её телефоне. Я всё искал какого-то супер-пупер мужчину, который действительно был бы очень важен для неё. И был уверен, что лишь его временное отсутствие в её жизни вынуждает её довольствоваться неким суррогатом в моём лице. Мои поиски ничего не дали. А по том у нас состоялся очень тяжёлый разговор. У неё была настоящая истерика, связанная со всеми моими подозрениями. Мне с трудом удалось её успокоить. Но я всё же нашёл выход из этой ситуации. Мой друг айтишник объяснил мне, что в том университете, где она работает, установлено очень много камер и при желании он может сделать так, что я смогу видеть весь её рабочий день на моём экране. Теперь моя ревность длилась ровно тридцать минут. Это было время, которое она проводила в дороге. Ведь только оно отделяло нас друг от друга в течение дня. Стало нормой то, что она выезжала из своего университета и забирала меня ровно через полчаса после окончания своих занятий.