Воронье живучее

— Вот и мне он показался добрым, скромным, деловым и сознательным. Сегодня помог жене одного колхозника — привез в роддом, вырвав из рук старух повитух. Отлично ведь, а?! Но возвращаюсь домой и узнаю, что притащил сюда вино и эти вот персики и абрикосы, — кивнул Аминджон на поднос с фруктами. — Как, по-твоему, ради чего?

— Прощупывает?

— Молодец! Мне тоже так думается. Хочет, как говорится, подмазать. Но с какой целью? Что за выгоду ищет? Ведь, судя по всему, работает действительно неплохо, активист — и вдруг этот жест. Как объяснить?

— Ой, отец, слишком вы все усложняете, — вмешалась Саодат, прибиравшая стол. — Ну что тут особенного? Человек решил навестить вас, считал, что с пустыми руками неудобно, вот и принес.

— Возможно, возможно, — произнес Аминджон. — Но я все-таки прошу впредь таких ходоков не пускать на порог. Отправляй их вместе с дарами ко мне на работу.

— Хорошо, я поняла. Так и буду делать. Но вы успокойтесь, хватит нервничать, — сказала Саодат и вышла из комнаты, забрав часть посуды.

Молча выпили еще по одной пиалке терпкого душистого чая. Аминджон искоса поглядывал на хмурившегося Сулеймана: чувствовалось, что он хочет что-то сказать и не решается.

— Ну, с чем пришел? — спросил Аминджон. — Выкладывай, не томись.

Сулейман поднял глаза и заговорил:

— Я ездил по кишлачным школам, интересовался ходом ремонта. Побывал в колхозах имени Тельмана, «Первое мая», «Новая жизнь»… С ремонтом сладят, тут можно поднажать. Но учителя жалуются, что родители забирают девочек из седьмых-восьмых классов и многих из них насильно выдают замуж. В восьмых, девятых и десятых классах с трудом найдете одну, в лучшем случае двух девочек. Словно мор какой-то напал. Что нам делать?

Аминджон ответил не сразу.

— Да, это плохо, — задумчиво вымолвил он наконец. — Очень плохо. Прежде, когда я учительствовал, девочки оканчивали десятый класс. Не все, но большинство. Подавляющее большинство… Да-а, и тут сказалась война, будь она проклята!.. — Аминджон опять помолчал, а затем, слегка стукнув ребром ладони о край стола, решительно произнес: — Будем выкорчевывать, мириться нельзя. Ты прав, здесь должен хорошо потрудиться комсомол. Надо, не теряя времени, буквально ринуться на помощь учителям, как на фронте в атаку.

Сулейману известно, что такое атака, — он провел на передовой больше года, демобилизовался после тяжелого ранения, — и такие сравнения ему по душе.

— А что, если провести по этому вопросу в каждой школе родительское собрание? — предложил Сулейман. — С участием членов бюро райкома?

— Неплохо придумал. В самом деле, отличное предложение! Подключим к этому делу и партийных работников, и председателей кишлачных Советов. Надо будет поговорить с каждым родителем, забирающим дочерей из школы. Поднимем этот вопрос и на райактиве. Ты и выступишь. Подготовься, собери побольше конкретных фактов и ярких примеров.

— Надо еще обязать прокурора, судью и милицию решительно бороться с теми, кто нарушает законы и выдает замуж несовершеннолетних. Пусть судят их показательным судом, — вставил Сулейман.

— Тоже правильно, — кивнул Аминджон и вздохнул. — Много работы, браток, очень много. Неделя уже как здесь и три последних дня езжу по колхозам, невольно сравниваю с тем, что было пять лет назад, — я уходил отсюда на фронт как раз в июле сорок первого, — и, честно сказать, — тяжело. Отбросила нас война назад, крепко отстали наши хозяйства, едва сводят концы с концами. Землю, основу основ нашего существования, попортили. Истощилась земля, устала — только брали с нее, ничего не давали взамен, плохо обрабатывали, плохо удобряли. Ну, не было минеральных удобрений, с ними еще не один год будет туго, а наши исконно дехканские удобрения? Тот же навоз?.. Земля, она ведь, как ребенок в колыбели, требует внимания и забот, несмотря ни на что. Беречь ее надо как зеницу ока, восстанавливать, возрождать!.. Под силу ли это сейчас нашим колхозам? Сомневаюсь. Ни средств, ни людей…

— Маломощны, — вставил Сулейман.

— Вот именно — маломощны! — подхватил Аминджон. — Их бы укрупнить, объединить, скажем, колхоз «По ленинскому пути», где дела получше, с «Новой жизнью», — рядом ведь, на одной земле. Только межа и разделяет. Для чего сохранять эту межу? Сколько в «Новой жизни» дворов? Тридцать, сорок? А в кишлаке Карим-партизан — почти двести, потому и дела там получше.

— Да и тетушка Нодира командует лучше, чем Раупов, — опять вставил Сулейман.

— В том-то и дело, что заодно поднимется и уровень руководства, — сказал Аминджон. — Мысль об укрупнении колхозов появилась перед самой войной, помнится, кое-где уже это делали. Думаю, партия вернется к этой идее. В большом хозяйстве и возможностей больше, особенно в таких районах, как наш Богистан. Он ведь словно создан для хлопка, успевай только поворачиваться, расширяй посевные площади, внедряй агротехнику, поднимай урожайность. Так что, браток, не будем вешать нос! — Аминджон вдруг рассмеялся.

Сулейман удивленно взглянул на него.

— Разговорился я что-то, — произнес Аминджон и посмотрел на часы: — Ого, без пяти одиннадцать!..

Но едва поднялись из-за стола, как послышался голос Саодат: «Сюда, пожалуйста, здесь они», — и в комнату вошел начальник милиции Назаров. Поздоровавшись и извинившись, сказал что ему только что позвонили из областного управления НКВД — утром к девяти часам, должен явиться туда. Чтобы успеть, сейчас выезжает, забежал попрощаться.

— Уже насовсем? — спросил Аминджон.

— Похоже, — ответил Назаров. — За себя пока оставляю, как и договаривались, Саттора. Прокурора он тоже устраивает.

— Раз устраивает Бурихона, — значит, всех устраивает, — усмехнулся Аминджон. — Он нашел вас?

— Виделись, — вздохнул Назаров. — Вернул следственное дело на завскладом колхоза имени Тельмана: не согласился с нашими выводами. Вечно у нас с Бурихоном так, не было ни одного дела, чтобы хоть раз да не вернул. Сам проверкой не занимается, все взваливает на милицию.

— Ну, это не так страшно, — сказал Аминджон. — Тем более в вашем деле, где лучше сто раз проверить, чем допустить ошибку.

— Так-то оно так, но ведь нехорошо и от ответственности уходить, стоять всегда в стороне и перекладывать свой груз на чужие плечи. Я-то уезжаю и надеюсь, что никогда не придется больше иметь дела с Бурихоном, но вам советую быть всегда начеку.

Аминджон не стал скрывать изумления.

— Почему вы так говорите? — спросил он. — Подозреваете его в необъективности?

— Вот здесь присутствует и секретарь райкома комсомола, — Назаров кинул взор на Сулеймана. — так что не наушничаю, а говорю открыто, как говорил не раз: наш прокурор не на своем месте, он еще не созрел для этой должности и, боюсь, никогда не созреет. Это мое убеждение.

— А нельзя ли поконкретнее?

— Много у него вывихов…

— Например?

— Например, любит выпить, неразборчив в компаниях и связях, честолюбив, но к делам относится легкомысленно, умеет лицемерить, а с теми, кто как-то от него зависит, груб и заносчив.

— Так почему же вы как член райкома согласились с его кандидатурой? — спросил Аминджон, вспомнив, что о пристрастии прокурора к спиртному упоминал и председатель исполкома.

— А меня не спрашивали, — ответил Назаров. — Назначение пришло из центра, бюро райкома утвердило.

— Вы сказали — не раз говорили?..

— Ну, а что толку? Наш покойный секретарь был из тех, кто рубит сплеча. Некогда ему было внимать в такие, с позволения сказать, мелочи. Воспринимал мое отношение к прокурору чуть ли не как сведение личных счетов. Не знаю, может, я и заблуждаюсь, может, и выйдет толк из Бурихона. Чем черт не шутит?

— Ладно, посмотрим, — сказал Аминджон. — Спасибо вам за откровенность и за предупреждение.

— Не стоит, — усмехнулся Назаров и встал с места. — Мне пора. До свидания.

Аминджон и Сулейман крепко пожали ему руку и пожелали счастливого пути.

Этот разговор и завершил трудовой день Аминджона Рахимова — седьмой день его работы на посту первого секретаря Богистанского райкома партии, всего лишь седьмой… Проводив полуночных собеседников, Аминджон вздохнул: долго еще разбираться, чем тут дышат люди, к чему стремятся…