Проводник

Высоцкий печально наблюдал за суетящимся соседом: его шанс таял на глазах.

– Высоцкий, ты только не обижайся, – умоляюще смотрел на кота Родя, – я бы с радостью помог, правда! Но уходить мне еще рано, я ж здесь сейчас понарошку, не всерьез, временно. Ты проси все, что хочешь, но только не это! Ну не могу я пока, вот совсем, – для пущей убедительности Родя нелепо перекрестился и повторил, – Мячик у меня, и вообще дел – куча…

Родя наклонился к коту и погладил, тот не сопротивлялся.

– Не хочешь, значит, быть Проводником? – подытожил кот.

– Да не могу просто! – с досадой махнул рукой Родион.

– Ну а если об одолжении попрошу – поможешь? – прищурился кот.

– Помогу! – клятвенно заверил человек. – Говори, чем?

– Да есть у меня две кандидатуры на место Проводника, – пустился в объяснения Высоцкий. – Не сегодня-завтра помрут. Я могу попробовать с ними уйти. Но мне бы сначала посмотреть на них, все-таки путь не простой да не близкий, с кем попало не отправишься. Пошли со мной, Родди, глянем на них, а? Они тут недалеко – в нашем подъезде да в соседнем.

– То есть как это – глянем? – не понял Родион.

– Да обыкновенно, зайдем в квартиры и глянем. Они нас не заметят, – успокоил серый, – я умею становиться незаметным, а тебя и так не видно, в твоем-то состоянии.

– Но это ж, наверное, долго? – Родя опасался, что пока будет ходить с котом по неведомым домам, его тело, оставшееся лежать без внутреннего содержания на полу его собственного жилища, еще, чего доброго, возьмет и скончается!

Кот закатил глаза:

– Да не бойся ты, до приезда скорой успеешь. Тебе главное – с врачами в свою квартиру успеть зайти, чтоб в реальное состояние вернуться.

– А мы точно успеем? – сомневался Родион.

Кот посмотрел на часы, висевшие на стене – 22:33.

– Неотложка едет минут десять, успеем, конечно! Мы и за пять управимся, тут рядом!

«Ничего себе! – оторопел Родион, тоже увидевший время, – я здесь всего три минуты, а кажется, что уже три часа!»

– Тогда вперед! – распорядился он и, прижав Высоцкого, просочился в подъездный коридор. – Куда идем сначала?

Квартира номер пять.

В квартире было ясно как днем: все осветительные приборы включены. Люстра в зале на 12 лампочек, подсветка в коридоре и на кухне, торшеры и бра – все сверкало и переливалось. При этом – нигде никого. Родион с Высоцким переглянулись – куда делись хозяева? Убедившись, что поблизости хозяев нет, товарищи двинулись вперед по длинному коридору, попутно заглядывая в ярко освещенные комнаты, но ни в них, ни на кухне людей не оказалось.

Вдруг Высоцкий приложил лапу к морде:

– Тссс! Тише! Слышишь звук?

Родион остановился, прислушался и сразу же уловил гул – это ровно и шумно гудела вода. Раздался крик «Карелия Павловна, Вы опять? Опять?», мелькнула чья-то тень и в глубине коридора открылась не замеченная сразу дверь, за которой оказался туалет, совмещенный с ванной. В помещении стояла невысокая старушка, засунувшая руки в унитаз и производящая полоскательные движения. Зашедшая в санузел статная женщина – хозяйка квартиры, соседка, которую Родион сразу узнал, один за другим вытаскивала из унитаза шерстяные носки и бросала их на пол. С носков текло, и вода через порог выливалась в коридор, оставляя на напольной плитке «под камень» неровные длинные разводы.

– Карелия Павловна, ну сколько можно? Это унитаз! Унитаз! В нем нельзя стирать, я же Вам сто раз говорила! – внушала женщина.

Старушка наблюдала за ее действиями исподлобья, неодобрительно поджав губы и скрестив на груди жилистые, в синих венах, бледные руки.

– А ты меня еще поучи, грязнуля! – выговаривала она, четко артикулируя губами. – Засралась! Заросла грязью! Белье не стирано, обед не приготовлен, в холодильнике – шаром покати! Не о такой жене для сына мечтала я, не такой семейной жизни желала! Да, не оправдала ты надежд, Виктория! Никакая ты не виктория, а сплошной разгром и поражение!

С этими словами старушка вышла из ванной комнаты, поскользнувшись и чуть не упав на водяных дорожках, но, взмахнув руками, удержалась и остановилась чуть поодаль, наблюдая за действиями хозяйки квартиры.

Старушка была ее свекровью и давно и прочно пребывала в состоянии старческого слабоумия, а проще говоря – в маразме.

Закончив уборку, Виктория села на пол и уткнулась лицом в колени. Она очень устала и не знала, что делать дальше.

Карелия Павловна с каждым днем все сильнее утрачивала осознанность, ее ментальное здоровье, в отличие от физического, стремительно катилось в тар-тарары. Вику, в отличие от остальных, она узнавала, но и то не всегда, все чаще принимая ее то за свою дочь, то за любовницу сына, которого, в свою очередь, считала собственным мужем, приставая к нему с выяснениями отношений и требованиями любви, в том числе супружеской.

В итоге муж не выдержал и сбежал, оставив сумасшедшую мать на попечение жены.

– Ну не могу я с ней, Викторишна, ты пойми, – сжав Викины руки, умоляюще заглядывал в глаза муж. – Это же страшно. Она пристает ко мне, ходит за мной по пятам. Она меня за мужа считает, это же ужас что такое! Это же не жизнь, а черт-те что! Я так устал от всего этого, мне нужно отдохнуть, подумать. Найти тему, в конце концов! Мне нужна тема, неужели ты не понимаешь? Нужно придумать, как заработать денег! А с ней разве можно думать? Она мешает, за ней все время следить нужно, а я не могу, не умею с больными. А ты все-таки врач, ты умеешь, у тебя получится…

С этими словами муж покидал в сумку вещи и укатил к давнему другу в соседний регион – отдыхать и искать тему для будущего бизнеса.

То, что Виктория – врач-онколог, а не психиатр, нисколько благоверного не смутило, мол, врач же, а специализация значения не имеет!

То, что жена не просто рядовой врач, а заведующая отделением химиотерапии в краевом онкологическом диспансере, а, значит, работает не как все с восьми до четырех, а до самого вечера, и часто в выходные – не смутило тоже.

То, что свекровь изгоняла всех нанятых сиделок, а те, что не были изгнаны, сбегали сами, во внимание не принималось.

Правда, у свекрови была дочь Инга, сводная сестра Игоря, мужа. Сестра родилась в первом браке, разница в возрасте – 17 лет – стала пропастью между ними: ни общих интересов, ни общих разговоров, ни тепла, ни любви, общей была только мать. Узнав о материном диагнозе Инга заявила сразу и безапелляционно: «Я с ней сидеть не буду, ухаживать не буду, не хочу, некогда! Сдавайте слабоумную в интернат, я от всех прав на ее однушку отказываюсь, продавайте квартиру и на эти деньги содержите ее в специальном месте, а на меня даже не рассчитывайте». Почему дочь так поступила с родительницей, Виктория выяснять не стала, но отдать старушку в интернат не позволила.

– Что мы, нелюди какие что ли? – убеждала она мужа. – Как можно при живых детях и в интернат? Это и не по-человечески, и не по-божьи, грех это – немощных родителей бросать! Будет у нас жить и точка.

Муж, конечно, обрадовался такому решению, совестно было и ему родного человека бросить. Поначалу хорошо помогал, ведь, профукав очередной бизнес, второй год сидел без работы. Возился с матерью, гулял, даже еду готовил. А потом ее переклинило, стала принимать сына за давно умершего мужа, ревновать к Вике, устраивать сцены, скандалить, вот Игорь и не выдержал.

Так и получилось, что Вика осталась со вздорной в своем безумии матерью супруга совершенно одна, и помощи ждать неоткуда.

Виктория Игоря не осуждала, что толку судить? Тем более на совместном проживании со свекровью настояла именно она, значит и ответственность нести ей – она всегда отвечала за свои слова, принимала испытания судьбы как должное, справляясь с ними без жалоб и роптаний. Зачем искать виноватых и выяснять причины? Нужно выстраивать план действий, идти вперед, жить дальше. Этому научила ее профессия, этому она учила и своих пациентов, многие из которых сдавались, задавая ненужные вопросы «за что? зачем? почему я?». «Ни за что и ни зачем, – убеждала она страдальцев, – онкология – это болезнь, да сложная, да опасная, но излечимая! Нужно лечиться и слушать врачей, тогда все получится!». Ее слова многим помогали, люди выздоравливали и еще долго благодарили докторов, в том числе и ее.

Только вот сейчас ей самой нужна помощь.

Месяц назад, привычно пальпируя грудь во время душа, Вика нащупала вверху справа маленькую шишку размером не больше фундука. Сразу поняла – это оно. Опухоль, плохая. Даже не удивилась и уж тем более не заплакала. На следующий день пошла к маммологам, те отправили на биопсию и все подтвердилось. Судя по размерам стадия первая, в крайнем случае – вторая начальная. Степень злокачественности похоже, что низкая, но точнее сказать можно будет только во время операции, как и то, задеты ли лимфоузлы. Операция нужна и срочно, в таких вещах промедление ни к чему. Потом, скорее всего, не избежать тяжелой химиотерапии, уж она-то насмотрелась, как протекает это лечение. Все это можно выдержать, но сосредоточиться нужно будет только на себе, помогая себе, а как это сделать, если на попечении – свекровь, теряющая рассудок со скоростью света?

Конечно, Вика сразу позвонила мужу. Тот, крича сквозь помехи – «что-то со связью!» – даже не стал ее слушать, восторженно перебив:

– Викторишна, ты не поверишь! Я нашел тему! Нашел! Надо заниматься продуктами, продукты всегда нужны! Будем поставлять молочку, масло там, сыр. Викторишна, мы сейчас в горах, ищем поставщиков! Алло, Викторишна, ты где там? Ничего не слышу!

Вот и весь разговор.

– Чего расселась? – громкий голос свекрови вернул ее в действительность. – Я есть хочу!

Вика вздохнула – старая женщина вполне могла сама положить себе еды, налить чаю из термоса. Но сейчас она злилась на молчавшую невестку и поэтому командовала, спорить с ней было нельзя, чтобы не спровоцировать ссору.

Поднявшись, Виктория пошла в сторону кухни, попутно выключая зажжённые свекровью по всей квартире лампы – Карелии Павловне нравилось, чтобы было светло. Свекровь шагала рядом и сварливо бурчала:

– Опять супом будешь кормить? Я шашлыка хочу! И мороженого! Сколько можно этот суп хлебать? Наварит на месяц, сама не ест, а меня заставляет, неумеха. Вместо того, чтобы целыми днями не пойми где шариться, лучше бы готовить училась!

– Вы же знаете, я работаю, – вяло оправдывалась Вика.

– Кем ты там работаешь, работница? – презрительно усмехнулась старушка. – Ты хозяйка-то никакая, а уж на работе совсем, наверное, бестолковая!

– Ну хотите, я за мороженым схожу? – предложила Виктория.

– За каким еще мороженым? Ты что, хочешь, чтоб я заболела? Смерти моей хочешь?

«Бесполезно, все бесполезно, – думала Вика, – ей не угодишь, да и что с нее взять, больной человек, разве она виновата, сама не ведает, что творит. На кого ее оставить? Кому она нужна?».

Высоцкий и Родион наблюдали за двумя женщинами, кот – с любопытством, Родион – с сочувствием. Да, старость – не радость, а уж старость, отягощенная слабоумием – настоящая беда.