Париж – это всегда отличная идея

Джейсон кивнул, и мне стало ясно, что он понимает, как по-другому ты начинаешь смотреть на время, когда песчинки начинают падать в песочных часах все быстрее и быстрее и ты ничего не можешь сделать, чтобы замедлить их.

– Моя мама была моей лучшей подругой. Наверное, это странно, но у нас была особая связь. Моя младшая сестра, Аннабель, была папиной дочкой. Если он чинил унитаз, она наверняка была где-то рядом, подавала ему гаечный ключ. Но не я, я была с мамой. Я ходила за ней как хвостик. По субботам мы пекли. Мы обе любили изысканные торты и пекли их по любому случаю. Я помню, как однажды на Рождество мы испекли торт – и когда его разрезали, в середине появилась рождественская елка.

А еще однажды мы испекли торт с арахисовым маслом. Наш золотистый ретривер, Салли, вела себя хорошо, пока хватало сил, но потом не выдержала, вскочила на стойку и вгрызлась в торт, – я рассмеялась, вспомнив об этом. – Салли бросилась к двери с куском торта во рту, а мама побежала за ней. Я понятия не имею, что она собиралась сделать.

Салли умудрилась съесть этот огромный кусок торта на бегу, а моя мама гналась за ней с развевающимся на ветру фартуком на глазах у всей округи. Ей потребовались годы, чтобы забыть об этом. Я всегда удивлялась, почему она погналась за собакой. Конечно же, мама понимала, что торт невозможно было спасти. Когда Салли всю ночь рвало тортом, мама сказала, что так ей и надо, но провела всю ночь рядом с ней, на полу, массировала ей живот, чтобы облегчить боль.

Я улыбнулась, и Джейсон ответил мне тем же. Я на это надеялась. Мне было больно видеть, как он страдает. Я была потрясена тем, что он рассказал мне о Джесс, и мне было приятно рассказать ему о моей маме. Так мало людей действительно понимали меня, но теперь я знала, что он наверняка понимает. Между нами существовала эмоциональная связь, какой я раньше никогда не ощущала ни с кем, кроме самых близких людей. Возможно, оттого, что мы оба пережили большую потерю, или оттого, что на нас двоих лежала ответственность за эту сделку, или же свою роль сыграло и то и другое. В любом случае, я смотрела на Найтли совершенно другими глазами и знала, что никогда больше не смогу считать его красивым обаятельным бездельником.

– Знаешь, что было самым сложным, кроме того, конечно, что мы ее теряли? – спросил он.

Я отрицательно покачала головой. Все это было тяжело, мучительно, ужасно, жестоко, невыносимо больно. Я никогда не разбивала эти эмоции на какие-то иерархии боли.

– Смотреть, как она становится все меньше и меньше, – сказал он. Его голос был мягким. – Я часто заходил к ней в комнату, когда она спала, и брал ее за запястье, чтобы посмотреть, не стало ли оно меньше. Иногда мне удавалось убедить себя, что она совсем не похудела, но в другие дни я не мог лгать себе и знал, что сестра съеживается, исчезает у меня на глазах, а я ничего не мог сделать, чтобы остановить рак, который забрал ту неистовую, громкоголосую Джесс, которую я знал, и оставил вместо нее эту хрупкую маленькую птичку.

Да, я вспомнила. У моей мамы всегда были фигура с женственными изгибами, какие появляются от любви к пирожным. Но когда она заболела, килограммы быстро растаяли, сделав ее кожу обвисшей, а на облысевшей голове от лица остались одни запавшие глаза. Это было очень тяжело для моей мамы, которая, не будучи тщеславной, всегда была уверена в своей женственности. Болезнь лишила ее этого. Мое горло сжалось при воспоминании о тех последних днях с ней, потому что даже зная, что ей наконец-таки не будет больно, когда она умрет, я эгоистично не хотела с ней прощаться.

– Извини, – выдавила я, махнув рукой, как будто могла отмахнуться от душивших меня эмоций. Я положила голову на сложенные руки, пытаясь дышать че- рез них.

– Нет, все в порядке, – ответил Джейсон, – я понимаю, – он положил руку мне на спину и провел ею вверх и вниз по позвоночнику успокаивающим жестом.

– Мои воспоминания о Джесс сейчас горько-сладкие, – сказал он. – Горькие, потому что ее больше нет, но сладкие, потому что память о ней сохраняет ее живой в моем сердце и уме, и я дорожу этим, даже если это больно.

Все так и было. За все годы работы в АОО я ни разу не встречала человека, который бы так точно выразил мои чувства. Я и представить себе не могла, что человеком, способным понять меня до конца, окажется Джейсон Найтли.

Я подняла голову и повернулась к нему. Он не двигался, поэтому я наклонилась вперед и обняла его. Мы только что разделили столько горя и боли, что мне очень нужно было за что-то – или за кого-то – зацепиться. Как будто бы я стояла на краю скалы, и подо мною была бездонная яма горя, а это горе звало меня, мне хотелось броситься вниз и утонуть в этой тьме. И чтобы сделать шаг назад, мне нужна была помощь. Дрожь пробежала по моему телу, когда я попыталась взять себя в руки. Джейсон притянул меня ближе и прижал покрепче. Мы прижимались друг к другу, как выжившие после шторма, пытаясь оценить ущерб и сориентироваться. Я чувствовала, как его сердце бьется в такт моему, как наше дыхание смешивается. Его амброво-смолистый запах обволакивал меня, словно невидимая нить, привязывая к нему. Я хотела остаться там навсегда, но не могла.

Я отстранилась, заставляя себя отпустить его. Он был коллегой. У нас была серьезная сделка, которую надо завершить в ближайшие несколько дней. У нас были границы, которые нельзя было пересекать.

– Извини, – я сжала руки в кулаки и прижала их к груди, чтобы не потянуться к нему снова.

– Эй, все в порядке. Мы делились друг с другом тяжелыми воспоминаниями и поддались минутному порыву. Это нормально.

Я отвернулась и подтянула к себе колени, сжавшись в маленький комочек и пытаясь сохранить самообладание. Я могла это сделать. Я могла сопротивляться дикому желанию прижаться к нему, зарыться лицом в изгиб его шеи, зарыдать на его груди, прижаться губами к его губам. Правда могла.

– То есть каждый раз, когда ты рассказываешь об этом, девушки кидаются к тебе в объятия? – поддразнила я, пытаясь разрядить возникшее между нами напряжение.

Он откинулся назад. Его глаза встретились с моими, и я заметила, что они были такими же голубыми и ясными, как небо над головой.

– Не знаю, – ответил он. – Я никогда никому не рассказывал о Джесс, даже Эйдану.

Вау. Я понятия не имела, что на это ответить, поэтому промолчала.

Джейсон встал и протянул мне свою руку.

– Пойдем, Северин может скоро приехать, – ска- зал он.

Мы вернулись в замок, продолжая нашу экскурсию, маневрируя вокруг группы туристов, которые собрались вокруг одного из сотрудников. Мы остановились ненадолго, чтобы его послушать, а затем двинулись дальше.

– Можно тебя кое о чем спросить? – произнес Джейсон, следуя за мной в комнату с бочками, которая на самом деле была бывшей темницей.

– Конечно.

– Ты его любишь?

Я с шипением выдохнула. Я знала, что могу солгать, сказать «да» и покончить со всем, что происходит между нами, но после того как он доверился мне и рассказал о своей сестре, я просто не могла так поступить с ним, даже ради общего блага.

– Когда-то любила, – ответила я. – И я думаю, что, возможно, смогу снова.

– Ты думаешь? Возможно?

– Мы не так уж много времени провели вместе, – я многозначительно посмотрела на него, и вместо того чтобы смутиться, он ухмыльнулся. Классический Найтли. Я старалась не поддаваться его обаянию.

– А тебе никогда не приходило в голову, Мартин, что ты была совсем другим человеком в тот год и влюблялась в мужчин, в которых теперешняя ты никогда бы не влюбилась?

– Весь смысл этой поездки, – возразила я, – в том, чтобы вспомнить, кем я была раньше. И та Челси была влюблена в Марчеллино Декапио. Более того, прежняя Челси мне нравилась. Она была веселой, предприимчивой и жизнерадостной, – я потерла костяшками пальцев свою грудную клетку. – Я скучаю по ней.

– Ну, я не могу с тобой спорить, потому что тогда я тебя не знал, – произнес Джейсон. Он положил руку на затылок, изучая меня из-под ресниц. – Но я могу сказать, что мне нравится Челси Мартин, которая находится здесь и сейчас. Я думаю, что она чертовски особенная.

Он повернулся и пошел прочь между огромными дубовыми бочками, которые громоздились справа и слева от прохода до самого потолка. Я смотрела ему вслед. Я ему нравилась. Почему это заставило меня трепетать, как будто я прикоснулась к чему-то редкому и ценному?

Я имею в виду, это же был Найтли. Ему все нравились. Но впервые я поняла, что нравлюсь ему как личность, и это что-то значило для меня. На самом деле это значило очень много, особенно теперь, когда я знала, что между нами столько общего. Я чувствовала, что нас многое связывает, и поняла, что он мне небезразличен. Мне было не все равно. Я не знала, что делать с этими чувствами, но не собиралась притворяться, что их не существует. Это было бы несправедливо по отношению к нам обоим.

Вместо того чтобы зацикливаться на этом поразительном осознании, я поспешила вслед за ним, держа свои мысли при себе, пока точно не пойму, что действительно чувствую. Я показала Джейсону остальную часть погреба, где хранились бочки с вином, и комнату для розлива – мою любимую, – где одна большая стальная машина разливала, закупоривала и маркировала все вино. Я любила смотреть, как бутылки выходят на линию, и часто вызывалась помочь их упаковать. Часть из них продавалась в магазине при винодельне, но еще больше отправлялось в магазины и рестораны по всей Италии.

Джейсон взял бутылку и внимательно осмотрел ее. Марчеллино не производил традиционное кьянти фиаско, которое разливали в бутылки с круглым дном, обернутые соломой. Это была обычная темно-зеленая бутылка с кремовой этикеткой. Стилизованная надпись гласила: “Castello di Luce Chianti”[87], а рядом был изображен замок, выполненный художником в светло-коричневых и розовых тонах, того же цвета, что и камень настоящего замка.

– Оно хорошее? – спросил Джейсон.

– Самое лучшее в округе, – ответила я, испытав прилив гордости. Тогда, семь лет назад, мне очень нравилось тут работать, и я действительно верила, что вино здесь было самым лучшим.

– Grazie, dolcezza, – в дверях появился Марчеллино. – Твое доверие согревает мое сердце.

Я почувствовала, что краснею. Не знаю, почему я так смутилась. Потому что Марчеллино похвалил меня в присутствии Джейсона? Или потому что Марчеллино застал меня наедине с Джейсоном? Этого не может быть. Это он предложил мне устроить Джейсону экскурсию.

– У тебя прекрасный виноградник, – сказал Джейсон Марчеллино.

– Спасибо, – Марчеллино встал рядом со мной и взял меня за руку. – Челси, я пришел узнать, не хочешь ли ты присоединиться к нам и попробовать ризерву?

Я взглянула на Джейсона и объяснила:

– Ризерва – это кьянти, выдержанное более трех лет.

– Присоединяйся к нам, Джейсон, – сказал Марчеллино. – Тебе понравится.

Джейсон выглядел слегка огорченным дружелюбием Марчеллино, но заставил себя улыбнуться и произнес:

– Было бы здорово. Спасибо.

Когда мы шли обратно по узкому коридору, нам пришлось идти гуськом, Марчеллино был во главе, а мы с Джейсоном замыкали шествие. Я слишком остро ощущала присутствие Джейсона, но старалась отгородиться от него. Он сделал это невозможным, когда наклонился вперед и прошептал мне на ухо: «Он действительно идеальный парень, не так ли?»