Париж – это всегда отличная идея

Глава двадцать пятая

Назавтра ожидалось открытие фестиваля вина, который длился целую неделю и начинался с цветочного фестиваля Infiorata. Проходил он в центре деревни. Я выглянула в окно своего коттеджа. Погода была как по заказу, прекрасная. Солнце было теплым, а ветерок – прохладным, воздух мягко, как шепот, двигался по узким мощеным улочкам, но так легко, что ни один лепесток искусно выполненных цветочных шедевров, украшавших город, не был потревожен.

Я надела бледно-розовый сарафан и широкополую соломенную шляпу от солнца, украшенную шелковыми пионами размером с мой кулак. Я сделала легкий макияж и распустила волосы. Я выбрала удобные коричневые босоножки, так как Марчеллино сказал, что мы будем много ходить пешком.

Как владелец замка и самый крупный работодатель, Марчеллино должен был присутствовать на фестивале, восхищаться цветочными произведениями искусства, разговаривать с местными жителями и в целом играть роль хозяина замка на скромном деревенском празднике. Я, как подруга Марчеллино и его спутница, должна была делать то же самое.

Я уже не раз была в деревне за последние несколь- ко дней, но мне первый раз предстояло появиться на людях в этом качестве. Это было важным событием, и я сильно нервничала. А что, если местные меня отвергнут? Я подумала о том, что, возможно, уже не так и рано для вина.

Я вышла из своего коттеджа и увидела, что Марчеллино ждет меня на террасе. Он выглядел потрясающе: сиреневая рубашка прекрасно сочеталась с серыми брюками, густые темные волосами зачесаны назад… Его улыбка, когда он увидел меня, стоила всех усилий, которых потребовали от меня наряд и макияж.

– А я справлюсь? – спросила я.

– Bellissima[88], – сказал он. – Ты больше чем справишься. Ты само совершенство.

Я почувствовала, как мое лицо потеплело от его слов. Так очаровательно.

Вчерашний день прошел в ожидании приезда Северина. К сожалению, только поздно вечером Робби написал Джейсону, что они с Элеонор задержались из-за неожиданной деловой встречи. Они надеялись прибыть сегодня, но когда именно, непонятно, поэтому они будут держать нас в курсе. Мысли о том, как много можно будет сделать для борьбы с раком на те деньги, которые они собираются пожертвовать АОО, помогала мне держать свое нетерпение в узде.

Разумеется, Джейсон постоянно был рядом, поэтому у нас с Марчеллино не было ни минуты наедине. Мне так хотелось, чтобы он меня поцеловал, и настроение мое портилось каждый раз, когда что-то нам мешало.

Я оглядела террасу. Сейчас здесь никого не было. Внутри меня билась тревога, кружились мысли о том, что это не очень хорошая идея: Что, если он не хочет целовать тебя? А что, если это будет ужасно? А что, если между нами нет никакой искры? Загнав их поглубже, я вплотную подошла к Марчеллино и пристально посмотрела на него. Я попыталась дать ему сигнал о том, что он может «заходить на посадку» – такой очевидный сигнал, словно я стояла на взлетной полосе с большими оранжевыми флагами, но он все равно не двинулся с места.

Тогда я решила проявить инициативу. Я скользнула руками вверх по его рукам и обхватила сзади за шею, потом приподнялась на цыпочки и одновременно притянула его голову к себе. Затем прижалась губами к его губам, соединяя наши губы в поцелуе. Наконец его руки неуверенно обхватили меня… и вот мы окончательно поцеловались, и это было так… никак.

Когда мы оторвались друг от друга, он откинулся назад, и его лицо было озадаченным, как будто он пытался обнаружить более тонкие ноты в бокале вина, но не мог точно определить их. Его выражение недоумения на лице было точно таким же, как и у меня, настолько похожим, что я рассмеялась. К моей радости, он тоже это сделал.

– Это было… – я замолчала, не зная, что сказать.

– Noioso[89], – сказал он.

– Скучно? – воскликнула я. Потом засмеялась еще громче, потому что это действительно было так. И хотя мои потенциальные романтические отношения с Марчеллино только что закончились, было что-то настолько нелепое в этом моменте, что я не могла не развеселиться. Больше всего меня восхитило, что именно так отреагировала бы и старая Челси. Не с тревогой или огорчением, а с искренним смехом – так нелепо все это было.

Марчеллино тоже так думал – и это заставило меня смеяться еще сильнее. Смех оказался таким заразительным, что остановиться было невозможно. Стоило нам посмотреть друг на друга, как мы разражались хохотом снова.

– Allora, dolcezza, я думаю, что мы должны быть просто друзьями, – сказал он между смешками.

– Лучшими друзьями, – согласилась я. Все еще улыбаясь, я крепко обняла его, и он приподнял меня, сжимая в ответ.

– Эй, Мартин, давай зажжем эту вечеринку! – крикнул Джейсон, выворачивая из-за угла.

Увидев нас, он резко остановился, и Марчеллино осторожно опустил меня на землю. Он поправил мою шляпу и тихо сказал:

– Но вот насчет того парня – я думаю, он испытывает далеко не дружеские чувства.

Я открыла рот, чтобы возразить, но Марчеллино уже отвернулся, чтобы поприветствовать Джейсона:

– Buongiorno[90], Джейсон. Ты когда-нибудь бывал на цветочном фестивале?

– Нет, это у меня впервые, – сказал он. Его взгляд метался между мной и Марчеллино, как будто он пытался понять, что здесь происходило.

– Я думаю, тебе понравится. Художники делают замысловатые портреты и пейзажи из лепестков цветов, – объяснил Марчеллино. – И еще, конечно, музыка, еда и танцы с хорошенькими девушками.

– И вино, – добавила я и улыбнулась Марчеллино. – Не забывай про вино.

Он положил руку на лоб в притворной тревоге:

– Как я мог?

Марчеллино пошел вперед по тропинке, мы последовали за ним. Краем глаза я взглянула на Джейсона и заметила, что он одет как итальянский джентльмен: бежевые брюки, белая рубашка, коричневые плетеные мокасины, никаких высоких кед. В довершение всего на нем была соломенная шляпа с темно-коричневой лентой. Он был хорош: красивый, учтивый, обходительный, космополитичный, как Кэри Грант. Моя внутренняя Одри Хепберн была сражена. Словно почувствовав мой интерес, он повернулся и улыбнулся мне, отчего у меня буквально закружилась голова.

Это чувство пришло внезапно, как удар под дых: мгновение назад мы были друзьями, но сейчас я чувствовала близость совершенно иного рода, и я задавалась вопросом, был ли прав Марчеллино. Мы были коллегами. Хотел ли Джейсон большего? По видимости, да – во всяком случае, он флиртовал со мной и смело пускал в ход свое обаяние, но при этом он уважал мои границы и не касался этой темы с тех пор, как мы покинули Париж.

По правде говоря, что еще он мог сделать? Я высказалась на эту тему совершенно определенно. Даже будь он заинтересован, у нас были и другие сложности. В конце концов, мы работали вместе. Как бы это выглядело? Пусть Мишель и уволилась, запрет на личные отношения между сотрудниками сохранялся. Придется ли одному из нас покинуть АОО? Была ли я готова пойти на это ради отношений?

Одно дело – покинуть АОО, потому что я собиралась поселиться на винограднике в Тоскане. И совсем другое – отказаться от карьеры в городе, куда я собиралась вернуться. Я так много работала, чтобы стать тем, кто я есть, и теперь, когда оказалось, что мой квест провалился, моя карьера была единственным, что у меня осталось. Одна только мысль о том, чтобы оставить ее ради отношений, которые могут сложиться, а могут и не сложиться, мне претила.

На празднике все приветствовали Марчеллино и нас с Джейсоном как его гостей. Было ясно, что Марчеллино любят, и я нисколько не удивилась этому. Он был хорошим человеком. Я заметила, что некоторые жители деревни не были уверены в моих отношениях с Марчеллино и не имели представления о том, как Джейсон вписывался в это «уравнение» между нами. Я точно знала, что они чувствовали. Я тоже понятия не имела, как Джейсон вписывается в мое «уравнение».

Первая infiorata у входа на фестиваль представляла собой искусно выполненное изображение Кастелло ди Люче. Оно было сделано на ковре из толстых лепестков, семян и трав в пастельных тонах. У меня перехватило дыхание от того, насколько скрупулезной была эта работа; каждый камень замка был выполнен в мельчайших деталях. Я знала, что художник работал над ним несколько дней и к концу фестиваля его уже не будет.

– Questo è magnifico![91] – сказал Марчеллино.

– Это невероятно, – подхватила я.

– Это чертовски круто, – кивнул Джейсон.

Маленькая девочка, на вид лет четырех, в прелестном белом платьице, с венком из голубых дельфиниумов и гипсофил на медового цвета кудряшках, с голубыми и белыми ленточками, подошла ко мне с цветком. Это была роза, идеальная розовая роза. Она робко протянула ее мне, а потом убежала и спряталась за маминой юбкой. Я поднесла цветок к носу и обратилась к ней: “Grazie, bambina[92]”.

И так продолжалось с каждой остановкой, которую мы делали, чтобы оценить сложные произведения искусства из цветочных лепестков, выложенные посреди улицы: маленькие дети подходили и дарили мне по цветку. Я была совершенно ими очарована, а когда мы достигли большого фонтана в центре деревни, в руках у меня был уже целый букет.

Центр деревни состоял из трехэтажных каменных зданий, в которых на первых этажах располагался местный малый бизнес, а на верхних – жилые помещения. Здесь были все обычные магазины: бакалейная лавка, булочная, мясная лавка, кожгалантерея, аптека, скобяная лавка – и даже небольшая библиотека, притаившаяся в угловом здании. В дальнем конце главной дороги стояла огромная церковь, к которой примыкало кладбище. Я гуляла на этом кладбище и была поражена, обнаружив надгробия, которым было несколько веков, с выцветшими эпитафиями, покрытыми лишайником.

Вместе мы трое попробовали из еды все, что только попадалось на пути, начиная с arancini di riso – жареных рисовых шариков – и заканчивая zeppole – пончиками без дырочки. Конечно, мы пили кьянти, смотрели, как люди танцуют перед уличными музыкантами, поглазели на мимов, жонглеров и пародистов. Это был идеальный, прекрасный, удивительный день, который перешел в великолепный вечер.

Сделав круг, мы опять остановились у фонтана в центре деревни. Это была подсвеченная с разных сторон скульптура в натуральную величину – почти полностью обнаженная пара, слившаяся в страстном объятии. Художественная драпировка не оставляла простора воображению. Двое смотрели друг другу в глаза, и казалось, что они вот-вот поцелуются, но за спиной у женщины был кинжал.

– La tragica luna di miele, трагический медовый месяц, – сказал Марчеллино, когда мы остановились, чтобы рассмотреть скульптуру.

– То есть жили они не «долго и счастливо»? – спросил Джейсон.

– Нет. История гласит, что Данте влюбился в Франческу, и хотя она сказала ему, что не выйдет за него замуж, он пошел к ее отцу и получил разрешение жениться на ней в обмен на стадо овец. В первую брачную ночь она поклялась убить Данте и себя, прежде чем подчинится мужчине, которого не любит.

– Мне кажется, это перебор, – сказал Джейсон. – Если бы она сказала парню: «Я просто не так уж сильно в тебя влюблена», колоть бы никого не пришлось.

Марчеллино рассмеялся и хлопнул Джейсона по плечу, чуть не отправив его в фонтан.