Гранатовый синдром

Внутри, при свете трех тусклых ламп накаливания, Дмитрий увидел результаты состряпанного наспех плана разведчиков. По краям от возвышающегося посреди помещения башни лесопильного станка лежали без движения два тела. Их застали врасплох Зайцев и Голоногих, прошив очередями. Третий — всего, как выяснилось, на пилораме было трое врагов, — тяжело дышал в левом углу, в двух метрах от двери. Осколками подствольной гранаты Дмитрия ему почти снесло нижнюю челюсть, в районе живота расплывалось темное пятно, и он не отреагировал, когда внутрь ворвались разведчики. Стреляли в сторону Дмитрия как раз те, что лежали бездыханными.

— Этот в двухсотом состоянии, — Зайцев вяло поковырял дулом Калашникова труп справа, потом шагнул к левому телу. — С этим тоже все ясно, уснул навсегда.

— Смотри-ка, — Иван наклонился к последнему телу. — Еще живой, да еще и старлей.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, как настроение? — с издевкой выкрикнул Зайцев, подойдя к офицеру.

Пока товарищи осматривали уцелевшего старшего лейтенанта, Дмитрий искал рацию. Если отсюда в штаб врага успело уйти сообщение о нападении, то их разведгруппе, да и всей операции грозила опасность, и нужно было срочно уходить. Среди опилок нашелся передатчик, вернее, то, что от него осталось: гранатой у него вырвало антенну, трубку, тумблеры, а вместо дисплея зияла дыра. Дмитрий с облегчением выдохнул. Он, как всегда, оказался на высоте: нанес урон и живой силе противника, и важному оборудованию.

Тут его внимание привлекли удивленные возгласы Зайцева. Тот, на всякий случай, обшарив трупы и полуживого, с развороченной челюстью, старлея, обнаружил у того паспорт и какие-то бумаги. Носить с собой идентифицирующие личность документы было категорически запрещено. Почему старлей нарушил правила, одному богу было известно.

Когда Зайцев прочитал, откуда старший лейтенант родом, Дмитрий похолодел. Тот, что доживал последние минуты среди стружек и сваленных вдоль стен кусков горбыля, оказался из одного города и соседнего с Дмитрием дома.

— Какая же мразь, — Зайцев злобно сплюнул, с ненавистью глядя на старлея. — Против своих воюет!

— Надо его расстрелять, — мрачно предложил Иван, передергивая затвором автомата. — В плен предателей не берем.

— Погоди-ка, — вдруг оживился Евгений и подмигнул Ивану. — У меня есть идея получше, все-таки я когда-то работал на пилораме, знаю, как тут все устроено.

Зайцев, словно противную морскую гадину, отшвырнул в сторону паспорт старлея и, деловито нахмурившись, подскочил к проржавшему с облупившейся зеленоватой краской пульту управления железным динозавром. Иван, в предвкушении чего-то необычного, наблюдал за действиями товарища, а Дмитрий, украдкой, подобрал документы умирающего врага-земляка. Пока еще раз не перечитал, не смог поверить дикому совпадению в адресе, так не бывает! Как такое было возможно? За тысячи километров от дома он встретил человека, проживавшего через дорогу. Дмитрий напряженно вглядывался в обезображенное лицо, пытаясь припомнить, как встречались они по пути к метро или около площади с разбросанными по обе стороны от мраморного памятника фонтанами, где местные и гости города летом спасались от невыносимой обездвиженной безветрием духоты. Пролистав паспорт до конца, Дмитрий обнаружил спрятанную под пластиковой обложкой почерневшую от закопчённых армейских пальцев фотографию, с которой робко улыбались молодая женщина с грустными глазами и сидящая у нее на коленях белокурая девочка, лет пяти. На обороте — лишь короткая надпись: «Любимому папочке от Оли и Маши». Дмитрий долго всматривался в лица, как будто пытаясь найти ответ на неразрешимый вопрос. Не понимая зачем, в глубокой задумчивости, машинально, он сунул документ во внутренний карман кителя, и, вздрогнув от непонятного шума, инстинктивно схватился за автомат.

— Работает старуха! — радостно заорал Зайцев, наблюдая как запели свою песню натянутые струны пил. — Смотри, как затарахтели! — кивнул он Ивану, который боязливо, с опаской, наблюдал как вздымались и опускались ощетинившаяся стальные крокодилы.

Зайцев нажал кнопку, лампы накаливания перестали моргать, блестящий металл застыл, затаился до следующей команды.

— Любишь поезда, дружище? — Евгений наклонился к старлею. — Здесь у нас несколько метров железной дороги имеется. Отправим тебя в последний путь с почестями.

Дальше перед Дмитрием развернулись, как на сцене перед спектаклем, подготовительные работы. Зайцев подогнал две вагонетки для бревна поближе к старлею и, с помощью Ивана, сначала положил доску, а потом на нее погрузил безропотное тело.

— Ваня, ты какую доску предпочитаешь? Сороковку на пол или, может, тёс двадцатку? — деловито осведомлялся у товарища Евгений, пока они готовили старлея, голова которого почти уперлась в пилы. — А может, нам лагу из этого полена оформить?

— Для этого надо настройку пил выполнить? — Иван крутил колесо дальней от пилорамы вагонетки, зажимая между двух обломков тесин вражеские ноги.

— Соображаешь, — осклабился Зайцев. — Но ничего переделывать не станем, тут все по классике, видишь? В середине пилы под доску настроены, а по бокам под тес. Ну, и горбыль с нашего ублюдка тоже выйдет, куда ж без отходов?

Старлей, глядя мутным взоров на манипуляции двух бойцов и поняв, к чему все движется, пытался что-то мычать развороченной от осколков челюстью. Видно было, что каждое действие причиняло ему нестерпимую боль.

— Ничего, дорогой, потерпи чуть-чуть, — приторные уговоры Зайцева сопровождались дружескими похлопываниями стонущего врага по плечу. — Мы тобой баньку где-нибудь неподалеку обошьем. Не осина и не ольха, конечно, но запах ты правильный источать будешь. Парная с ароматом страха будет, чтоб остальные твои товарищи-предатели Родины, вдохнув его, убегали, обгадившись, в свои норы.

Иван засмеялся над остроумной шуткой Евгения, обматывая тело старшего лейтенанта веревкой, чтобы руки его не свисали. «Технология» требовала полного соответствия, и «бревно» подготовили должным образом. Дмитрий наблюдал за действом как во сне, а во снах все логично и правдиво. Безвредные прыжки с высотных зданий, объятия недоступных в реальной жизни женщин, мирные посиделки с давно умершими людьми или ненавистными недругами, переезд из комфортного города в затхлую, забытую богом деревню, — все это издевательски преподносит коварный мозг в железных объятиях Морфея. Только проснувшись и не успев еще забыть последние кадры ночных фантазий, приходит понимание, что все увиденное — полнейший бред, абсурд. Стряхнув остатки грез, глупый вздор растворяется в мудрости разгорающегося утра. Дмитрий закрыл глаза, помотал головой, желая прогнать проклятое видение, но картина не изменилась. Перед ним, словно в дешевом фильме ужасов, два каннибала готовили адский ужин.

Когда все было готово, и безмолвствующая жертва покорно ждала своей участи, Иван оказался у зеленой коробки управления смертоносной машиной. Он прошел короткий инструктаж и знал, что нужно делать. Евгений остался по другую сторону, схватив валявшийся неподалеку гнутый металлический лом, чтобы, как рычагом, подтянуть вагонетку к акульей пасти хищной пилорамы. Все это время никто не обращал внимания на горящий, исподлобья, взгляд Дмитрия, играющие желваки и трясущиеся руки, сжимающие автомат.

— Ну, поехали! — имитируя Гагарина, взмахнул рукой Зайцев, и Евгений принял команду за сигнал, намереваясь запустить адскую машину.

— Стоять! — вдруг гаркнул Дмитрий. — Отставить! — он передернул затвором.

Если бы сейчас на пилораму ворвался неприятельский батальон или влетел артиллерийский снаряд, то это не так бы удивило Евгения и Ивана, как слова их армейского товарища. На несколько секунд они, оглушенные, застыли, приросли к деревянному полу.

— Димон, ты чего? — опомнился после замешательства Зайцев. — Мы все правильно делаем, казним изменника, мстим за смерть нашего лейтенанта. Это он, гадина, снайпером оказался, — Евгений кивнул в угол, где лежала снайперская винтовка.

— Неважно. То, что вы делаете, называется по-другому, — сурово отозвался Дмитрий, демонстративно направив дуло на Зайцева. — Этого не будет. Не сегодня. Не сейчас.

— Дима, опомнись, — мягко вмешался Иван, голос его дрожал. — Мы делаем нашу работу, мы давали присягу…

— Видимо, мы читали разные тексты присяги на плацу, — оборвал Дмитрий Ивана. — В моей не упоминалось, что я должен быть живодером.

— Ты что-то попутал, дружище, — Зайцев начал злиться, ища взглядом свое оружие. — Мы на войне! У нас приказ захватить и уничтожить цель! Нашего командира убила эта мразь! Включи голову!

— Наш лейтенант погиб в бою, — возразил Дмитрий, четко и медленно выговаривая каждое слово. Сжимающие цевье автомата, пальцы хрустнули. — Мы выполнили приказ и должны сдать оставшегося врага капитану, а не устраивать тут филиал чикагской бойни.

— Хочешь сказать, что мы мясники, а ты интеллигент-вегетарианец? — насупился Иван, тряхнул головой и решительно протянул руку к пульту.

— Ваня, нажмешь кнопку — не услышишь больше призыва муэдзина к пятничной молитве, а ребенок лишится отца, — в подтверждение слов Дмитрий с плеча прицелился в Ивана и скомандовал: — Назад!

Иван и Евгений, ошеломленные, отступили со своих позиций на шаг назад. Никто не предвидел подобной развязки. И все из-за паршивого куска мяса, мерзкого предателя, который и так скоро концы отдаст. Неужели он стоит того, чтобы в секунду потерять армейских друзей? Вместе они прошагали сотни километров по тончайшей, как леска, грани между жизнью и смертью. Война, как любая экстремальная ситуация, обнажает сущность, смывает радужную пленку той беззаботной непосредственности «гражданского бытия», когда вокруг все сияет и цветет, не подозревая, что где-то недалеко рушатся вниз многотонные гранатовые водопады.

Дмитрий, по привычке контролировал все точки, откуда могла грозить опасность. Евгений, Иван, вражеский старлей, распятый на вагонетках, — все они были в фокусе, и сейчас он всецело доверял только своему указательному пальцу на спусковом крючке. Любое движение грозило спровоцировать неизбежное наказание. До всех уже дошло, что Дмитрий не шутит и не промахнется.

— Диман, ты хорошо подумал? — вдруг вкрадчиво произнес Евгений, снова бросив быстрый взгляд на свой автомат, безалаберно оставленный без присмотра у главной двери. — Ты своих товарищей предаешь сейчас. Разве ты не понимаешь? Опомнись!

— Я тебе уже все сказал, пилорамщик ты хренов, — отчеканил Дмитрий, продолжая держать автомат наизготовку. — Не позволю!

Внезапно, Дмитрию показалось, что старлей, с трудом повернув черное лицо, как-то по-особенному посмотрел на него заплывшими глазами. Даже при свете тусклых ламп накаливания он разглядел немой четкий сигнал. В разрез бытующему мнению, на войне многие становились более восприимчивыми, зачастую понимающими призыв к действию без лишних слов. Слой манерных условностей стирался понятным и жестким языком суровой действительности, где доверие было главным ингредиентом для успеха. Дмитрий ценил и часто с благодарностью вспоминал бескорыстные поступки товарищей, благодаря которым оставался в живых.