Любовь Адмирала

Глава 1

Размеренный шум волн и крик вечно голодных чаек. Запах моря- резкий, даже терпкий. Местные говорят, это потому, что оно всегда «цветет» с середины лета. То и дело набегающие тучи, заставляющие этот приветливый июльский полдень время от времени хмуриться. Я закрываю глаза и вспоминаю, словно бы это был вчера… Мои мокрые просоленные волосы щекочут цепко прихваченную загаром кожу спины выше полоски слитного купальника, на ноги налип навязчивый, как заезжий турист-ухажер, песок… По коже то и дело пробегают гусиные цыпки- потому что здесь, на Балтике, даже лето свежее. И пусть солнце сверху припекает- земля в этих краях словно бы источает надменную холодность, обязывающую нас быть не такими, как другие. Анклавом. Самой западной точкой России. Той, что полу-Кёниг, полу-Калинин. Чужими среди чужих, среди своих тоже словно бы чужими- и при этом, самыми родными, самыми надежными, на страже западной границы…

Я быстро хватаю упавшую на желто-пряную страницу книги из дедушкиной библиотеки каплю, пока она не успела оставить на фолианте уродливую рытвину. Бабушка наверняка бы поругала, если бы увидела, что я потащила книгу из выписки на пляж. Но страсть как хотелось дочитать очередную красивую историю про море.

Я всегда любила читать про море. Может быть потому, что мой папа был моряком и я с детства смотрела на большую воду в ожидании его… Ждала, а он все не приходил и не приходил… Да, именно не приходил, здесь на Балтике, сказать про моряка «приплыл» было равносильно самому страшному преступлению…

«Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?» Строки «Бегущей по волнам» Александра Грина поспешно проплывали перед глазами- что-то же хоть могло плавать в этих краях суровых моряков? Но я не вдумывалась в них еще тогда, не вглядывалась… Я пойму их позже, когда со мной случится то, что будет написано скрижалями судьбы на звездном небе. Но это будет потом. А пока мы были молоды, беззаботны и полны летнего восторга юности.

–Аврорка, что ты там опять читаешь? -слышу под ухом стрекотание Светки,– А, свою «Бегущую»… Ну-ну… Капитан корабля с алыми парусами, да?-усмехается.

–Что ты все путаешь? «Алые паруса»– это совсем другая история…

Она лишь машет пренебрежительно рукой в ответ, меньше всего созревшую и жаждущую приключений Светку сейчас интересует творчество Александра Грина.

– Какая разница? Хватит уже! Вылезай из своих книг. Начитаешься еще. Лето же… А лето- это маленькая жизнь. Пойдем сегодня вечером на дискотеку?

И правда. Лето- это маленькая жизнь. Летом можно помечтать и расслабиться. Я всегда любила лето. А то лето было особенным. Второй курс института. Сессия сдана- впереди половина июля и август- веселая пора, когда город наводняют туристы, а мы деланно закатываем глаза, изображая, что нам это в тягость, а сами едва сдерживаем восторг, что в город приехало столько интересного народу. Модные столичные парочки, привезшие с собой на седое взморье свой равнодушно-снобский шарм, колоритные и импозантные богачи с Сибири, прилетевшие тратить свои кровно заработанные в снегах и морозах, угловатые и поджарые европейцы, фотографирующие все подряд- местные старожилы этим были страсть как недовольны. Раньше иностранцев в город не пускали, а теперь можно… «Шпионы»,– недовольно шипели им в спину, но в глаза улыбались. Для нас эта пора была глотком свежего воздуха, отчаянным рывком наверх, прежде чем залечь на дно в уютную и спокойную раковину Балтики на долгую зимовку.

Мне только стукнуло восемнадцать. «Совершеннолетие», – с гордо-торжественной многозначительностью говорила бабушка, а дедушка лишь усмехался и махал рукой- какое там совершеннолетие, наша Аврорка девчушка еще совсем, наивная и бесхитростная. А я лишь пожимала плечами. Не понимала, что меняет в моей жизни это самое «совершеннолетие». Я все так же до колик в животе смеялась со Светкой над всякой ерундой, плавала, как морской котик, до окоченения конечностей и читала-читала-читала. Девчонки уже сбегали в дюны с мальчишками, крутили с ними нелепые, но драматичные романы, но я их не понимала. Разве это было красиво, масштабно? В реальной жизни всё казалось пресным, незначительным. Мальчишки- угловатыми и совершенно непривлекательными. Их ухаживания- неумелыми и скучными. Да и времяпрепровождение с ними какое-то пустое. Романтика и любовь расцветали для меня лишь на страницах книг. Как на фоне литературных героев можно было влюбиться в какого-нибудь соседа по подъезду, которого ты с детства помнишь сопливым плаксой, все время утирающим рукавом нос?

–Ну так что, идем? Если да, давай тогда собираться, уже четыре часа. Пока вернемся, пока передохнем, переоденемся, уже время пройдет…

Я отрываюсь, наконец, от книги, дочитав ее до конца страницы. Была у меня такая странность- не любила оставлять страницу недочитанной, пусть и не всегда запоминала окончание и потом приходилось перечитывать.

–Только мне нужно в десять быть дома, Свет. А то бабушка заснуть не сможет, будет за меня волноваться, а у нее от волнения давление скачет.

Светка деланно-драматично закатывает глаза. Она вообще считает, что я живу словно бы в парнике и ничего хорошего это мне не даст…

Я лишь пожимаю на это плечами. Не понимаю ее тяги к бунтарству и свободе. Свободе от чего? Я люблю своих бабушку и дедушку. И не хочу, чтобы они расстраивались.

– А когда жить-то начинать?– говорила она неизменно на все мои доводы против ее эскапад о моем порабощенном состоянии.

Я оставляла ее вопрос почти всегда без ответа. Не понимала я его смысла. А что, жизнь- это обязательно идти наперекор старшим только потому, что в этом проявляется вроде бы как твоя самостоятельность и взрослость? Ну, да ладно. Светка- моя лучшая подружка, соседка по дому, да еще и однокурсница. Мы слишком с ней были повязаны, чтобы выяснять отношения на экзистенциональные темы до ссор.

Через четверть часа мы уже расходимся по домам. Наша старинная квартира встречает меня привычным запахом мебельной полироли с примесью нафталина и бабушкиной выпечки. Направляюсь с порога в ванную, чтобы закинуть мокрые вещи в стирку и ополоснуться. Когда выхожу- застаю деда в той же позе, в какой он сидел, когда я уходила, в семь утра- в гостиной с книгой в руках. Он рано встает. И да, чтение у нас- это семейное.

–Аврорка, не ходи с мокрыми волосами,– слышу в спину бабушкино,– простудишься опять. Давай, посушись- и быстро к столу, у нас сегодня борщ с пампушками.

–Аврорушка,– слышу бархатное дедово,– как море сегодня?

Дед всегда спрашивал о море, словно бы речь шла о человеке. Если была возможность, шел к нему сам. Но в последние годы ноги сильно болели от подагры, поэтому ходил редко и всегда любил послушать о Балтике как о давнем друге. Он бывший военный моряк. Капитан первого ранга. Правда, капитаном первого ранга он стал много после того, как пришлось расстаться с морем- начались проблемы с сердцем, Ефима Петровича, или просто Петровича, как называли его сослуживцы, раньше времени списали на сушу. Благо, что специалист по артиллерии он был отменный, поэтому продолжил службу уже в другой роли- учил молодых и дерзких мореманов, как любил говорить сам. Преподавал в Бурсе (прим.-военно-морское училище).

Бабушка у меня тоже была очень хорошая. Хоть и любила ворчать, это ей даже шло. Сама она называла свое ворчание «конструктивной критикой». Вот только в чем конструктив был, я так и не поняла, даже с годами. Бабушка была мастер пофилософствовать. Иногда даже всплакнуть. Особенно, если речь заходила о моей маме. Маму «без слез» было разрешено упоминать только ей. И она делала это довольно часто, при том в основном в наставническом стиле.

–Ох, Аврорка, держалась бы ты лучше подальше от этого моря. А то как своя мать…– вмешалась она, услышав дежурный вопрос деда.

Честно говоря, такое услышать было странно. Мы жили на море. Море в нашей жизни определяло почти все… Как можно держаться от него подальше? Положа рука на сердце, я понимала, о чем она… Вот это ее многозначительное «море» было о женском… И почему она именно сегодня вдруг опять завела эту пластинку? Странно, конечно. Что называется, интуиция, не иначе. Я пойму это потом, много лет после, когда буду вспоминать события того дня. Вспоминать то время длинною в два года…

Вообще, «как своя мать» касалось многих вещей, а не только моря. Например, не витай вечно в облаках, как своя мать, в поисках мнимого счастья; не влюбись в залетного моряка-дурака, который уедет восвояси обратно к себе на Север- лишь веслом махнет…

–Море в жизни моряка- это работа, служба, долг, Аврора,– любила она рассуждать с важным видом,– Важно, чтобы он понимал, что его настоящая жизнь на берегу, на суше… Если он думает, что в море- это тоже жизнь, пиши пропало. Потому что морю ты не конкурентка. Оно забирает сердце мужчины раз и навсегда. Оно тогда его жена…

Я не знала, море ли забрало сердце моего отца, или нет, но точно помнила, что мама всегда смотрела на море с тоской и едва уловимым трепетом в глазах. Эти воспоминания ее очень четкие, до мельчайших деталей. До тонкой, едва уловимой сеточки морщин на светлой нежной коже под глазами, до вечно норовящего залезть между слегка приоткрытых губ волоска пышной каштановой шевелюры. Она ушла, когда мне было десять. Тогда я решила, что она превратилась в чайку и улетела. Туда, на горизонт, куда всегда и был устремлен ее ждущий взгляд. Потом, постарше, я узнала, что это было сердце. Да, ее сердце не выдержало любовного треугольника с морем, которому она оказалась несоперницей. Так я и осталась- с бабушкой и дедушкой. С воспоминаниями о маме. С мечтами об отце, от которого, как говорила мама, мне достались две вещи-его глаза и данное им имя-Аврора. Богиня северной зари. Он, как вы, наверное, уже поняли, пришел с Севера, влюбил себя в мою мать, а потом ушел восвояси…