Ветер нашей свободы
- Автор: Лина Манило
- Жанр: Современные любовные романы / Самиздат, сетевая литература
Читать книгу "Ветер нашей свободы"
— Может, это как-то связано с тем долгом твоей матери? Может, из истории с Изой ноги растут? — спрашивает Брэйн и с кряхтением садится прямо. Он единственный из нас трезвый, но все-таки укол успокоительного тоже порядком его измотал — хоть и проснулся, до сих пор не может толком в себя прийти. — Может быть, хозяин «Стопки», устав ждать нашего визита, решил разобраться с каждым из нас по-тихому?
— Нет, — мотает лысой головой Арчи, — это слишком театрально было все: «передай привет», «первый пошел», «так будет с каждым, кто ему дорог». Нет, у тех придурков на все это фантазии бы не хватило. Им бы легче было взорвать нас в «Банке» ко всем чертям. Или дождаться, пока мы приедем к ним на аудиенцию, запереть двери и перерезать всех оптом, как свиней.
— Арчи снова прав, — кивает рыжий. — Поэтому, Филин, подумай, кто это может быть, потому что наши варианты кончились.
— Не знаю, хоть убейте, — вздыхаю, потирая птицу на шее. — Я ни с кем не ссорился, ни на кого зла не держу. Ну, не нравится мне Ястреб, но я никогда не конфликтовал с ним, а больше и не знаю никого.
— Вот ты загнул, — смеется Арчи. — Снова тебе Ястреб покоя не дает. Отстань от пацана. Тем более, что он уехал сейчас в столицу и точно не мог напасть на Брэйна, да и не стал бы с ним разговаривать — татуировщик слишком хорошо знает его голос.
— Да это я к слову, — поднимаюсь с места и чувствую, как мир плавно кружится перед глазами — наверное, последняя бутылка была лишняя. — Короче, ничего я пока не знаю и сейчас вряд ли в чем-то разберусь. Тем более, мне нужно в одно место — я обещал.
— К ней поедешь? — открывает глаза Арчи и резко садится.
— Да, нужно предупредить, что ей может угрожать опасность.
— Правильно Филин говорит, — кивает рыжий. — А нам нужно продумать план дальнейших действий.
— Поспите пока, — говорю, направляясь к выходу. — И протрезвейте.
— Фил, как ты поедешь?! — кричит Арчи мне в след. — Ты же пьяный в дымину! Не дури!
— Я такси вызову, — говорю, не оборачиваясь. — Фрэнка завтра заберу.
Мой ответ всех устраивает, и уже через секунду дверь за мной закрывается с сильным хлопком. Достаю сигареты, закуриваю и вынимаю из кармана телефон.
Еще минут двадцать, и я позвоню в ее дверь.
И наплевать на то дерьмо, что творится вокруг меня. На то, что я пьян, как черт. Наплевать даже на то, что Птичка из-за меня может оказаться в полнейшей заднице. Мне нужно ее увидеть, поцеловать. Буду целовать ее, пока она не попросит о пощаде, а уже после этого подумаю, как быть дальше.
29. Заслуженное доверие
— Ты меня простишь? Я пьяный, — вваливаюсь в открывшуюся дверь и чуть не падаю на Птичку. — Но я же обещал. И приехал.
— Ой, — говорит она, чудом отпрыгнув в сторону. — Что случилось?
— Ничего, — нагло вру. — Просто напился.
— Неужели? Совсем ничего не случилось? Просто взял и напился?
— Да, — киваю. — Умница.
— Ты алкаш, что ли? — притворно вздыхает и, прищурившись, смотрит мне в глаза. — Свезло так свезло — алкоголика подсунули.
Сейчас стою, оперевшись на стену. Я не слишком пьяный, просто немного голова кружится, но даже в таком состоянии вижу, как она прекрасна: на лице ни грамма косметики, темные, отливающие бронзой, волосы красивыми волнами лежат на плечах, большие глаза блестят.
— Ты хоть закусывал? Или только пил? — хмурится девушка, наклонив чуть в бок голову, продолжая внимательно на меня смотреть. Словно ищет ответ на какой-то вопрос.
— Не хотелось кушать, да и не было ничего существеннее засохшей колбасы.
— Пойдем, у меня много еды наготовлено, — улыбается Птичка и протягивает мне руку. — Я, когда нервничаю, всегда готовлю. Сейчас столько всего наварила и нажарила, что самой никогда не съесть. Пошли.
Господи, эта девушка еще и готовить умеет. За что мне такое счастье?
— Присаживайся, сейчас тебе суп налью, — щебечет Птичка, смешно прыгая на одной ноге.
Я не спорю — на это у меня нет ни сил, ни желания, просто сижу, подперев щеку ладонью, и смотрю на хлопочущую девушку. Она показывает чудеса эквилибристики и акробатики, балансируя с тарелкой дымящегося ароматного супа в руках.
— Хорошо пахнет, — говорю, беря протянутую ложку. — И на вид прекрасно.
— На вкус еще лучше, попробуй, — улыбается, присаживаясь напротив.
— А что это за суп?
— Сырный крем-суп, — отвечает, пододвигая мне плетеную мисочку с нарезанным хлебом. — Однажды в каком-то журнале вычитала рецепт, но все не было повода приготовить. Сегодня решилась.
— Раньше ты так сильно не нервничала? — смотрю на нее, отложив в сторону столовый прибор. — Что тебя гложет? Расскажи мне, постараюсь понять.
— Не выдумывай, тут не о чем говорить, — вздыхает и, отвернувшись, пытается что-то рассмотреть в ночной черноте за окном. — Просто какое-то нехорошее предчувствие, но со мной такое случается. Не обращая внимание.
— Как хочешь, — пожимаю плечами, — но суп бесподобный.
— Правда? — смотрит на меня широко распахнутыми глазами, в которых плещется счастье.
— Правда, — улыбаюсь, набирая полную ложку восхитительной ароматной жидкости. — Мне кажется, никогда ничего вкуснее не ел.
И я не вру. В моем полуголодном детстве не принято было объедаться, да и нечем. Мать тратила все деньги на себя, своих дружков и шмотки, а после и на спиртное. Я крутился как мог: разносил газеты, мыл автомобили богатых толстосумов, помогал ребятам в авторемонтной мастерской. От голодной смерти меня частенько спасали родители Арчи: отец просил помыть его машину, за что щедро платил; мама нанимала мыть в ее магазине окна. А еще у них по воскресеньям на обед накрывался такой стол, что можно было слюной подавиться и от восторга задохнуться. И каждую неделю, с самого раннего детства, я был обязательным гостем их маленького праздника, где мог наесться от пуза, до темноты в глазах и головокружения. Ирма, мать Арчи, всегда подкладывала мне в тарелку лучшие кусочки. "Ты такой худенький, просто прозрачный, кушай, милый", — приговаривала самая добрая женщина на свете, глядя на меня полными затаенной печали большими зелёными, как у сына, глазами. Наверное, никто и никогда в моей жизни не был добрее, чем эта красивая, ухоженная бизнесвумен. Никто не заботился обо мне, но сейчас, сидя на этой крошечной кухне и поедая вкуснейший суп, чувствую такое тепло внутри, как будто мне снова семь, а ласковая женщина, сидя рядом, приговаривает: "Кушай-кушай, милый мальчик".
— Наелся? — спрашивает Птичка, разламывая ломтик хлеба на маленькие кусочки.
— Нет, — честно отвечаю, отодвинув от себя пустую тарелку. — Еще хочу. Если все остальное такое же вкусное, как и этот суп, то у меня инсульт от восторга случится.
— Не нужен нам инсульт, — смеется Агния и поднимается, чтобы положить мне еще что-то. — Ты мне живой и здоровый пригодишься.
— Согласен, живой и здоровый я гораздо эффективнее.
Она снова краснеет и отводит глаза, будто я сказал какую-то пошлость. Мне нравится это ее качество — покрываться румянцем от любого намека на интимный момент.
— Что у нас на второе? — спрашиваю, чтобы отвлечь девушку от смущающих ее мыслей.
— Паста и кордон блю, — ставит передо мной тарелку, от которой облачком распространяется вокруг, лишающий рассудка, аромат. — Надеюсь, тебе понравится.
— Шутишь? Конечно, понравится. Да мне уже нравится! — я в таком восторге, будто в лотерею выиграл.
Птичка заливисто смеется и поворачивается, чтобы налить мне кофе.
— А почему сама ничего не ешь? — спрашиваю у девушки, продолжающей издеваться над несчастным куском хлеба.
— Я, когда готовлю, часто пробую, — усмехается, не поднимая на меня глаз. — И вообще, люблю наблюдать, как другие едят и не переношу, когда на меня в момент трапезы смотрят.
— Птичка, ты меня стесняешься? Боишься? — спрашиваю, резко отодвинув от себя тарелку. — Мне почему-то казалось, что я не какой-то там другой, не посторонний человек в твоей жизни. Неужели ошибался? А если я прав, и ты действительно хоть что-то ко мне испытываешь, большее, чем к другим, то неужели нельзя расслабиться, черт возьми?
Она невыносимо долго молчит, но все-таки не выдерживает и поднимает на меня свои огромные глаза, в которых таится слишком много страхов.
— Нет, ты не ошибся, — говорит она тихо, — и я действительно кое-что к тебе испытываю. Если честно, то я ни к кому и никогда ничего подобного не чувствовала. Ты занял все мои мысли — я только о тебе целыми днями и думаю. Никогда не верила, что смогу нечто подобное ощутить — всегда считала себя кем-то вроде Снежной королевы. Но вдруг, в моей жизни, появился ты, и я совсем не знаю, что со всем этим делать. Иногда мне невыносимо тяжело думать, что ты-то ко мне ничего подобного не испытываешь. Да, вижу, что нравлюсь тебе, ты меня хочешь, а в остальном? Есть что-то большее, чем просто "нравится" и "хочу"?
Сижу, будто меня по голове кто-то ударил, настолько ее слова неожиданны. Не думал, что в этой хрупкой девушке может храниться такое большое чувство. Ощущаю ее печаль, неуверенность в себе, неподъемную груду комплексов — их настолько много, что она не верит, даже мысли не допускает, что ее можно полюбить.
— Знаешь, Агния, — протягиваю к ней руку и убирая за ухо блестящий, шелковистый локон, — ты мне сразу понравилась. Смешная и очень красивая девочка, которая упала на скользком порожке и чуть без ноги не осталась. Поверь, если бы я не испытал к тебе сильной симпатии, то никогда, ни при каких условиях, не стал с тобой возиться. Уловила мою мысль?
Птичка смотрит на меня, не отрывая взгляд. Не знаю, что она ожидала услышать, каких признаний добивалась, но явно не этого. Наверное, рассчитывала, что скажу: "Эй, детка, тормози! Ты нужна мне только на пару ночей. Засунь свои чувства в далекий угол, и давай просто получим удовольствие. К чему эти сложности?!"
— Думаешь, я каждой девушке даю прозвища? — улыбаясь, встаю в полный рост и захожу девушке за спину. Птичка сидит, словно закостенела: пошевелиться боится. Кладу руки ей на плечи и, медленно поглаживая кожу под тонкой майкой, пальцами чувствую, какая Агния горячая — просто пылает, как брошенное в костер полено. Чем дольше прикасаюсь к ней, тем тяжелее становится ее дыхание.
— Ты для меня не просто девушка, с которой я вынужден, не по своей воле, общаться по условиям контракта. Сама видишь, фотосъемка почти сразу перестала быть основной связующей нас нитью, превратившись в повод. И, кстати, единственное, что заставило меня согласиться — твоя кандидатура в качестве фотографа.
— Неужели? — ее голос тихий, и я чувствую легкую дрожь, прошедшую по ее слишком сексуальному телу. — Никогда бы не подумала.
— А ты подумай, — усмехаюсь, ощущая, как сильно волнуют ее мои прикосновения. — На самом деле, не знаю, что испытываю к тебе. Любовь ли это? Не хочу тебе врать, но одно ты должна уяснить: никогда раньше никто мне не был дороже тебя. И я знаю, что пропади ты из моей жизни, меня, наверное, разорвет изнутри. От боли.
Хочется, чтобы она поверила, чтобы поняла. Потому что мне сложно об этом говорить — не научен выказывать свои эмоции, разучился чувствовать. Однажды просто запретил себе любить — от этого одни неприятности. Но Птичка… то, что чувствую к ней ни на что не похоже — будто я долго находился под водой и, наконец, всплыл, получив возможность, впервые за долгие годы, надышаться.