Преследуя Аделайн

Я вздыхаю.

— Ну, бабушка, я вернулась. Как ты и хотела, — шепчу я в мертвый воздух.

— Вы готовы? — спрашивает мой личный помощник рядом со мной. Я бросаю взгляд на Мариетту, отмечая, как она рассеянно протягивает мне микрофон, а ее внимание приковано к людям, все еще проникающим в небольшое здание. Этот местный книжный магазин не был рассчитан на большое количество людей, но каким-то образом он все равно работает.

Полчища людей набиваются в тесное помещение, выстраиваются в единую линию и ждут начала автографа. Мои глаза блуждают по толпе, беззвучно считая в уме. Я сбиваюсь со счета после тридцати.

— Ага, — говорю я.

Я беру микрофон, и после привлечения всеобщего внимания ропот затихает. Десятки глаз устремляются на меня, вызывая румянец до самых щек. Это заставляет мою кожу покрываться мурашками, но я люблю своих читателей, поэтому я преодолеваю это.

— Прежде чем мы начнем, я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы пришли. Я ценю каждого из вас, и я невероятно взволнована встречей с вами. Все готовы?! — спрашиваю я, нагнетая волнение в своем тоне.

Не то чтобы я не была взволнована, просто я склонна испытывать невероятную неловкость во время подписания книг. Я не естественна, когда дело доходит до социальных взаимодействий. Я из тех, кто смотрит вам в лицо с застывшей улыбкой после того, как вам задали вопрос, пока мой мозг обрабатывает тот факт, что я даже не слышала вопроса. Обычно это происходит потому, что мое сердце слишком громко стучит в ушах.

Я устраиваюсь в кресле и готовлю свой карандаш. Мариетта убегает решать другие вопросы, а мне быстро желает удачи. Она была свидетелем моих казусов с читателями и склонна смущаться вместе со мной. Видимо, это один из недостатков работы изгоем в обществе.

Возвращайся, Мариетта. Гораздо веселее, когда смущаюсь не только я.

Первая читательница подходит ко мне, моя книга «Странник» в ее руках, с сияющей улыбкой на веснушчатом лице.

— Боже мой, как здорово познакомиться с вами! — восклицает она, почти пихая книгу мне в лицо.

Абсолютно мой ход.

Я широко улыбаюсь и осторожно беру книгу.

— Мне тоже очень приятно с вами познакомиться, — отвечаю я. — И привет, команда «Веснушки», — добавляю я, проводя указательным пальцем между ее лицом и моим. Она немного неловко смеется, ее пальцы проводят по щекам. — Как тебя зовут? — поспешно спрашиваю я, пока мы не увязли в странном разговоре о состоянии кожи.

Боже, Адди, что если она ненавидит свои веснушки? Тупица.

— Меган, — отвечает она, а затем произносит имя по буквам. Моя рука дрожит, когда я аккуратно пишу ее имя и краткую благодарность. Моя подпись небрежна, но это отражает всю полноту моего существования.

Я возвращаю книгу и благодарю ее с искренней улыбкой.

Когда подходит следующий читатель, на моем лице появляется напряжение. Кто-то смотрит на меня. Но это чертовски глупая мысль, потому что все смотрят на меня.

Я пытаюсь не обращать на это внимания и одариваю следующего читателя широкой улыбкой, но это ощущение только усиливается, словно пчелы жужжат под поверхностью моей кожи, а к моей плоти подносят факел. Это… это не похоже ни на что, что я чувствовала раньше. Волоски на моей шее поднимаются, и я чувствую, как щеки становятся ярко-красными.

Половина моего внимания сосредоточена на книге, которую я подписываю, и на восторженном читателе, а другая половина — на толпе. Мои глаза неуверенно обшаривают книжный магазин, пытаясь найти источник моего дискомфорта, не делая его очевидным.

Мой взгляд останавливается на одиноком человеке, стоящем в самом конце. Мужчину. Толпа закрывает большую часть его тела, только кусочки его лица проглядывают сквозь щели между головами людей. Но оттого, что я вижу, моя рука замирает на середине письма.

Его глаза. Один такой темный и бездонный, что кажется, будто смотришь в колодец. А другой, льдисто-голубой, такой светлый, почти белый, напоминает мне глаза лайки. Через обесцвеченный глаз проходит шрам, как будто он и так не требует внимания.

Когда горло прочищается, я вскакиваю, отвожу взгляд и снова смотрю на книгу. Мой карандаш лежит на том же месте, образуя большую черную чернильную точку.

— Извините, — бормочу я, дописывая свою подпись. Я протягиваю руку, беру закладку, подписываю ее и в качестве извинения кладу в книгу.

Читательница улыбается мне, ошибка уже забыта, и убегает со своей книгой. Когда я оглядываюсь, чтобы найти мужчину, его уже нет.

— Адди, тебе нужно заняться сексом.

В ответ я обхватываю губами соломинку и заглатываю свой черничный мартини так глубоко, как только позволяет мой рот. Дайя, моя лучшая подруга, смотрит на меня, совершенно не впечатленная и нетерпеливая, судя по изгибу ее бровей.

Я думаю, мне нужен рот побольше. В него поместилось бы больше алкоголя.

Я не говорю этого вслух, потому что могу поспорить на свою левую задницу, что ее последующая реакция будет заключаться в том, чтобы использовать его для большого члена вместо этого.

Когда я продолжаю сосать соломинку, она протягивает руку и отрывает пластик от моих губ. Я достигла дна стакана пятнадцать секунд назад и просто втягивал воздух через соломинку. Это самое активное действие, которое мой рот получал за последний год.

— Стоп, личное пространство, — бормочу я, опуская стакан. Я избегаю взгляда Дайи, ища в ресторане официантку, чтобы заказать еще один мартини. Чем быстрее я снова возьму в рот соломинку, тем быстрее смогу избежать этого разговора.

— Не увиливай, сучка. У тебя это плохо получается.

Наши глаза встречаются, проходит такт, и мы обе разражаемся смехом.

— Видимо, я также хреново умею трахаться, — говорю я, когда наш смех стихает.

Дайя смотрит на меня с укором.

— У тебя было много возможностей. Просто ты ими не пользуешься. Ты горячая двадцатишестилетняя женщина с веснушками, отличными сиськами и задницей, за которую можно умереть. Мужчины здесь ждут.

Я пожимаю плечами, снова отмахиваясь. Дайя не совсем не права — по крайней мере, в том, что у меня есть выбор. Просто меня ни один из них не интересует. Все они мне надоели. Все, что я получаю, — это «что на тебе надето?» и «хочешь зайти?», подмигивающее лицо в час ночи. На мне те же треники, что и всю прошлую неделю, на промежности таинственное пятно, и нет, я не хочу, блядь, приходить.

Она протягивает руку с ожиданием.

— Дай мне свой телефон.

Мои глаза расширяются.

— Блядь, нет.

— Аделайн Рейли. Дай. Мне. Свой. Блядь. Телефон.

— Или что? — Я дразню.

— Или я брошусь через стол, опозорю тебя до смерти и все равно добьюсь своего.

Мой взгляд наконец-то останавливается на нашей официантке, и я помечаю ее. Отчаянно. Она бросается ко мне, вероятно, думая, что я нашла волос в еде, хотя на самом деле у моей лучшей подруги сейчас один волос в заднице.

Я медлю еще немного, спрашивая официантку, какой напиток она предпочитает. Я бы просмотрела меню напитков во второй раз, если бы не было невежливо заставлять ее ждать, когда у нее есть другие столики. Но, увы, я выбираю клубничный мартини вместо зеленого яблока, и официантка снова спешит уйти.

Вздох.

Я передаю телефон, шлепая им в протянутую руку Дайи, потому что ненавижу ее. Она торжествующе улыбается и начинает печатать, озорной блеск в ее глазах становится все ярче. Ее большие пальцы переходят на турбо-скорость, в результате чего золотые кольца, обвивающие их, почти расплываются.

Ее шалфейно-зеленые глаза светятся такой злобой, которую можно найти только в Библии Сатаны. Если бы я немного покопалась, то была бы уверена, что нашла бы там и ее фотографию. Секс-бомба с темно-коричневой кожей, прямыми черными волосами и золотым обручем в носу.

Наверное, она злой суккуб или что-то в этом роде.

— С кем ты переписываешься? — простонала я, почти топая ногами, как ребенок. Я сдерживаюсь, но уже близка к тому, чтобы дать волю своей социальной тревоге и сделать что-нибудь безумное, например, устроить истерику посреди ресторана. Наверное, не помогает и то, что я пью уже третий мартини и чувствую себя немного авантюристкой.

Она поднимает взгляд, блокирует мой телефон и через несколько секунд отдает его обратно. Я тут же разблокирую его снова и начинаю просматривать сообщения. И снова застонала вслух, когда увидела, что она переписывалась с Грейсоном. Она написала. Секс-сообщение.

— Приходи сегодня вечером и вылижи мою киску. Я жажду твоего огромного члена, — сухо прочитала я вслух. Это даже не все. Остальное посвящено тому, как я возбуждена и трогаю себя каждую ночь при мысли о нем.

Я рычу и бросаю на нее самый мерзкий взгляд, на который только способна. С моим лицом мусорный контейнер выглядел бы, как дом мистера Чистюли.

— Я бы так даже не сказала! — жалуюсь я. — Это даже не похоже на меня, ты, сука.

Дайя гогочет, маленькая щель между ее передними зубами выставлена на всеобщее обозрение.

Я действительно ненавижу ее.

Мой телефон пикает. Дайя почти подпрыгивает на своем сиденье, пока я раздумываю над тем, чтобы загуглить контактную информацию «1000 способов умереть», чтобы отправить им новый рассказ.

— Прочти это, — требует она, ее цепкие руки уже тянутся к моему телефону, чтобы посмотреть, что он написал. Но я выхватываю его из ее рук и набираю сообщение.

Грейсон: Пора бы тебе одуматься, детка. Приходи в восемь.

— Не знаю, говорила ли я тебе когда-нибудь об этом, но я действительно чертовски тебя ненавижу, — ворчу я, одаривая ее еще одним хмурым взглядом.

Она улыбается и потягивает свой напиток.

— Я тоже тебя люблю, малышка.

— Черт, Адди, я скучал по тебе, — дышит Грейсон мне в шею, прижимая меня к стене. Утром на моем копчике будет синяк. Я закатываю глаза, когда он снова впивается в мою шею, и стону, когда он вводит свой член в вершину моих бедер.

Решив, что мне нужно перебороть себя и выпустить пар, я не стала отменять встречу с Грейсоном, как хотела. Я жалею об этом решении.

Сейчас он прижал меня к стене в моей жуткой прихожей. Старинное бра украшает кроваво-красные стены, а между ними — десятки семейных фотографий разных поколений. Мне кажется, что они смотрят на меня, презрение и разочарование в их глазах, когда они видят, как их потомка собираются трахнуть прямо у них на глазах.

Работают только несколько лампочек, и они лишь освещают паутину, которой они полны. Остальная часть коридора полностью скрыта тенью, и я просто жду, когда демон из фильма «Злоба» выползет наружу, чтобы у меня был повод убежать.

В этот момент я бы точно споткнулась о Грейсона на выходе, и мне не стыдно ни на дюйм.

Он бормочет еще какие-то грязные вещи мне на ухо, пока я осматриваю бра, висящее над нашими головами. Грейсон как-то вскользь сказал, что боится пауков. Интересно, могу ли я незаметно подтянуться, вырвать паука из паутины и посадить его на спину Грейсона?

Это разожжет огонь под его задницей, чтобы он убирался отсюда, и он, вероятно, будет слишком смущен, чтобы снова заговорить со мной. Победа, победа.

Как раз, когда я собираюсь сделать это, он отступает назад, задыхаясь от всех этих сольных французских поцелуев, которые он делал с моим горлом. Как будто он ждал, что я лизну его в ответ или что-то в этом роде.