Я хочу стать Вампиром…

Пока человек разглядывал ее, Эфрат медленно, далеко не в такт звучавшей мелодии фортепиано, подошла к своей жертве. Но поскольку с чувством такта у нее всегда были проблемы, она вернула попытавшегося было встать человека обратно на пол нежным, но убедительным ударом черной лакированной туфелькой в грудь. Эфрат пристально всмотрелась в глаза своей жертвы. Оставалось понять, пришел ли он сам или его пришли. Нужно быть осторожной, чтобы случайно не оставить семью без единственного наследника. Это принесло бы лишние хлопоты.

— Откуда ты знаешь, кто я? — Эфрат продолжала прижимать его к полу. Но жертва не спешила с ответом. Тогда вампирша подвинула носок туфельки к его горлу и надавила еще сильнее.

— Я спрашиваю, откуда ты знаешь, кто я? — Ответа снова не последовало. — Послушай, ты либо ответишь мне, либо умрешь прямо здесь, а твое тело растворится в кислоте быстрее, чем кто бы то ни было успеет по тебе соскучиться.

— Портреты, — прохрипела жертва под ее ногой, — портреты.

— Портреты? — Эфрат слегка ослабила давление.

— Тот, что в твоем доме, — он пытался схватить ртом воздух, — не единственный.

Это было правдой. Портреты Эфрат можно было найти по всей центральной Европе. Какие-то из них находились в открытом доступе, какие-то хранились в частных собраниях. Но она помнила только один случай, когда кто-то в шутку сравнил ее с изображенной на портере дамой.

— Что еще ты знаешь? — Эфрат снова надавила на его горло.

— Ты… ты не всегда была женщиной. — Слова как-то умудрились протиснуться через сдавленное горло, пока его руки вместо того чтобы ослабить давление гладили ногу Эфрат, с каждым движением поднимаясь все выше. Эфрат это нравилось, но нужно было кое-что прояснить.

— Прощу прощения, что?

— Портретов много, но не везде ты одета как женщина.

И это правда. Эфрат не всегда выбирала женские роли. Время диктовало свои условия, и она наслаждалась обеими ролями. У нее не было никакой заинтересованности в таких преображениях, просто в какой-то момент истории люди решили, то всех женщин необходимо либо истребить, либо довести до состояния безмозглой скотины. Оба варианты внушали Эфрат столько же интереса, сколько сомнительные интеллектуальные таланты человечества, но тайну надо было сохранять. И ей это успешно удавалось. В большинстве случаев.

Эфрат убрала ногу с его горла, присела рядом, затем быстрым движением руки подняла его тело с пола и поставила на ноги. Казалось, это не смутило и не удивило смертного, будто он ждал чего-то подобного и даже получал удовольствие от происходящего.

— Беги, — прошептала она, сжимая пальцы на его горле, — и, если тебе придет в голову бежать медленнее, вспомни, я могу просто растворить тебя в кислоте.

С этими словами она все тем же легким движением отбросила его в конец коридора, где, пролетев несколько метров над полом, его тело ударилось об стену. Этот узкий коридор объединял гостевую часть дома с той частью, откуда люди не выходили, если им выпадала сомнительная удача туда попасть. Коридор заканчивался еще одной дверью, к ней-то и устремился человек, когда снова поднялся на ноги. Улыбка вернулась на лицо Эфрат, и она медленно последовала за убегающим.

Некуда торопиться, ведь путь по этому коридору был только один и она знала, где тот заканчивается. Они всегда бежали одинаково, или почти одинаково. Отличались только их эмоции, мечущиеся от стены к стене, эхом проносившиеся во тьму, что поглощала бегущего по мере движения. Эфрат не нужен был свет, чтобы следовать за жертвами. Он бежал, не оборачиваясь, и так быстро, как мог. Бежал, распахивая одну дверь за другой, до тех пор, пока не распахнул перед собой последние двери. Это был ее любимый момент, а потому Эфрат остановилась, чтобы прислушаться и ощутить этот сладкий запах чистого, ничем не замутненного осознания происходящего. За последними дверями не было ничего, кроме кирпичной стены. Легкая улыбка снова появилась на ее губах, обнажив острые зубы.

Если бы человек мог видеть в темноте, он бы смог рассмотреть, что тут и там кирпич украшают борозды и сколы — следы отчаянных попыток выбраться, которые предпринимает каждое живое существо, когда понимает, что сейчас произойдет. Все становилось еще хуже, когда человек начинал чувствовать тонкий и сладкий запах гнили, запах засохшей и запекшейся крови вперемешку со все еще стоявшим здесь запахом разлагающейся плоти.

Эфрат молча стояла за его спиной, наблюдая за тем, как он ощупывал стену руками, как будто надеясь, что она превратится во что-то другое.

— Возможно, мне стоит и здесь повесить свой портрет. Или зеркало. — Она начала медленно приближаться к человеку, который все еще стоял лицом к стене. — Ты прав, нет смысла поворачиваться, ты все равно не сможешь меня разглядеть.

Она подошла к нему вплотную и поставила руки по обеим сторонам от него, так чтобы ее ладони легли поверх его рук.

— Будет больно, но недолго. — С этими словами Эфрат прикоснулась к его шее губами, и медленно приоткрыла рот, чтобы тут же впиться в пульсирующую артерию.

Миг, когда клыки разрывали кожу, был особенно приятным. Это сложно с чем-то сравнить, как и любой другой момент, когда ты перестаешь кем-то притворяться и между тобой и реальностью не остается ничего. Это почти то же самое, что смотреть в глаза бесконечности, черному полотну бездны, мерцающему тысячами и миллионами звезд. Это предрассудок и человеческие суеверия, что вампиры питаются кровью, просто так уж устроен человек, что кровь — седалище его души, за ней-то и охотятся создания ночи. И тут не так важно, сколько крови им удастся выпить, сколько то, что приходит вместе с ней. Хотя значение самой крови отрицать не стоит, она довольно вкусная.

Еще несколько глотков — и сердце начнет биться реже, прекратить нужно до того, как остановится сердце. Эфрат прижимала его к стене своим телом, а потому он еще держался на ногах, но вот удары сердца стали все и реже, и ей пришлось остановиться, чтобы затем медленно опустить его тело на пол. Сознание еще теплилось в нем, но совсем скоро погаснет и оно. Эфрат села на пол возле умирающего человека и прислонилась спиной к кирпичной стене. Она не ощущала холода, хотя от кирпича ее отделяло лишь тонкое кружево. Сейчас она не ощущала даже границ этого тела, как будто ее сознание увеличилось до масштабов вечности и укрывало собой весь обозримый мир. Она знала, что происходит радом с ней и далеко отсюда, о чем говорят люди, оставшиеся в освещенных свечами комнатах, слышала мысли Гедальи, перебирающего пальцами клавиши, но все это было похоже на фоновую музыку, поверх которой звучал голос, все также заполнявший собой все вокруг: Шири смеялась.

Тогда Эфрат поднялась и перешагнув через лежащее на полу тело, пошла назад по коридору. Она сделала несколько шагов, как вдруг ей показалось, что она что-то услышала. Неужели он еще жив? Впрочем, какая разница, это ненадолго. Она продолжила идти и вскоре вышла обратно в освещенный коридор, в конце которого за открытыми дверями остались Шири и ее белокурое угощение. Эфрат не боялась, что ее увидят, у них было достаточно времени, чтобы придать себе невинный вид и вернуться к гостям.

Когда она появилась в дверях, Шири все еще сидела на диване рядом с блондинкой, чья голова лежала у нее на плече.

— Она жива, просто… устала, — Шири ответила на вопрос Эфрат еще до того, как та успела его задать.

— Это хорошо, если пропадет один — ничего страшного, но если оба сразу, это чревато. Оставим ее здесь и вернемся к гостям.

— С удовольствием, а то еще немного и Гедалья перейдет на Дебюсси, а это всегда знак тоски.

— И скрытой страсти к садизму. — Они засмеялись и неспешно начали приводить друг друга в порядок перед возвращением к людям.