Его пленница

Мила быстро моет руки, пока он разливает чай по кружкам и ставит их на стол. Теплая чашка, стоит ей дотронуться до неё, согревает. А вот Витин взгляд морозит похлеще минусовой температуры. Она берет овсяное печенье из вазочки, засовывает его в чай, позволяя воде размягчить его, а затем засовывает всю печенюшку в рот, и наблюдает за ним пока жует, склонив голову набок.

Он сказал, что ему есть что сказать. Ей тоже есть, что сказать. Но он отчего-то продолжает молчать, поэтому, проглотив печенье, она говорит:

— Я думаю, нам есть, что обсудить.

И одновременно с ней Витя говорит:

— Я хочу аннулировать наш уговор.

Вначале ей кажется, что ей это послышалось, поэтому она на всякий случай переспрашивает:

— Что? — и все равно чувствует, как земля уходит из под ног.

— Я хочу аннулировать наш уговор, — повторяет Витя. Он даже не смотрит на неё, занимая себя тем, что добавляет в стакан с чаем одну ложку сахара: — Если захочешь пожаловаться на меня Саше, валяй. Делай то, что считаешь нужным сделать, — он добавляет еще ложку сахара, а затем еще одну, и одну. Он пьет чай ровно с одной ложкой сахара. Ни ложкой больше. — Но я больше не хочу быть связанным с тобой этим уговором. Я больше не хочу-Вот говорит он, а мир рушится у неё с каждым его словом.

Она больше не хочет слушать его, не хочет знать, что он там больше не хочет.

Зачем тогда все это было? Зачем было избивать Кирилла? Зачем было делать вид, будто он не хочет, чтобы она принадлежала кому-то еще? Ревность только потому, что он считал её своей из-за уговора?

— Отлично, — Мила прерывает его с улыбкой. Что он так не хочет - это уже и так понятно. Возможно успел за эти недели найти себе кого-то более стоящего. Бороться за него она не собирается, не сейчас точно. — Я тоже больше не хочу. Как раз заехала, чтобы сказать тебе тоже самое, Витя, — её начинает подташнивать. Зря она ела печенье вообще. Но не зря приехала. И если он хотел поговорить об этом, то они поговорили. Она вскакивает с места, цепляет рукой чашку, и чай разливается по столу, она поднимает чашку быстро, обжигает руки, но не особо замечает этого, тараторя со скоростью пулемета: — Было весело и все такое, но будущего у нас с тобой нет. Так что давай останется просто друзьями, как это было раньше.

У неё даже хватает смелости заглянуть ему в глаза. Он почему-то как-то удивленно спрашивает:

— Серьезно?

А чего он сейчас удивляется? Мила не собирается умолять его передумать.

— Да, — а она удивлена тому, что получается улыбнуться так, будто это совсем её не ранило. — Ладно. Было приятно тебя увидеть. Пока.

Мила обходит стол, даже находит в себе смелость наклониться и поцеловать его в щеку на прощание, а затем уходит. С гордо поднятой головой.

Пора наверно принять истину: не за чем бороться за мужчину, которому ты не нужна.

сейчас, декабрь

Она ожидала гробовое молчание. И шокированные лица тоже были ожидаемы. Только Катя с нейтральным выражением лица оглядывает всех. И что удивляет: Витя смотрит на неё из-под полуопущенных ресниц и ухмыляется. Он вообще не выглядит удивленным. Но первым отмирает Саша. Он буквально рычит:

— И как это произошло?

Она думает спросить у него, как тогда Ваня появился, если Саша не знает, как это происходит. Впрочем она тут же отметает эту идею, решая, что сейчас лучше не шутить таким образом. Поэтому Мила просто ведет плечом и говорит:

— Ветром надуло, — ладно, все же это тоже шутка.

Катя скрывает свой смех, прикрываясь бокалом с вином.

— И как же этот ветер зовут?! — Саша злится.

Хотя она и не понимает, почему он злится. Это вообще не его дело. Мила точно не собирается называть имя. Она молчала десять лет, сама поставила их с Витей в эти условия. Но Мила все равно кидает краткий взгляд на Витю. Признается? Или будет молчать?

Если бы он действительно хотел быть с ней, то уже давно признался бы во всем Саше. Но он тоже молчал. Мила уже и не думает, что он что-то скажет, кроме какой-нибудь очередной глупости.

Поэтому для неё становится полной неожиданностью, когда Витя спокойно говорит:

— Пчёлкин Виктор Павлович. Сань-, — он оборачивается к Саше, но Саша не собирается слушать, что Витя там собирается ему сказать, потому что бьет его кулаком в челюсть.

Витя едва не падает со стула от мощи этого удара, но он удерживается на стуле. Он даже не пытался сопротивляться! И не пытается сопротивляться, когда Саша нависает над ним и хочет ударить ещё раз. Как будто хочет, чтобы Саша его избил.

Она не против всяких кровавых разборок и боев. Но не сейчас. Мила не хочет быть свидетелем этой кровавой расправы. В любой бы другой ситуации Витя бы дал отпор, но не в этой. Знает, что заслужил.

— Саша, — спокойно говорит Мила. — Прекрати.

И Саша действительно прекращает.

— Поздравляю, — несмело говорит Тамара.

Тут же становится неловко после этого Тамариного поздравления. Они с Филом уже сколько лет пытаются завести ребёнка, а ничего не получается. А им хватило всего одного раза, чтобы это случилось.

— Спасибо, — Мила улыбается немного натянуто, а затем опускает голову, рассматривая стоящую перед ней тарелку.

Никто ничего не говорит, и это молчание начинает растягиваться. Она чувствует на себе взгляды, но не поднимает голову, пока Саша не говорит с полной решимостью:

— Вы поженитесь как можно быстрее. Я организую все.

Мила тут же вскидывает голову вверх на брата:

— Нет.

— Что значит “нет”? — спрашивает Саша.

— Милка, какая муха тебя укусила? — Катя пихает её в бок. — Конечно да. Как раз пока животик еще не видно, — Катя зачем-то тянется к её животу.

Наверно это какой-то материнский инстинкт, и хотя Катя не представляет опасности для неё и ребенка, Мила все равно отталкивает Катину руку от себя и рычит:

— Никакой свадьбы не будет.

— Тут ты ошибаешься, — говорит Витя.

— А твоего мнения никто не спрашивал! — огрызается она. — Ты уже сделал дело. Теперь гуляй смело.

— Нам надо поговорить.

— Я не хочу!

И вообще не нужно было приходить сегодня на этот чертов традиционный пятничный ужин, устраиваемый раз в месяц у кого-то из ребят. Но она пропустила ужин в прошлом месяц, а еще пропустила кучу других встреч, игнорировала практически всех, даже Олю с Томой. Это мероприятие она проигнорировать не могла, не после звонка Саши с предъявой “мне кажется, или ты нас всех избегаешь?”.

Витя приподнимается со своего стула, но его останавливает тяжелая рука Космоса, и он вынужден сесть обратно.

— Исправьте меня, если я не прав, — заявляет Космос, смотря вначале на Милу, а затем на Витю: — но вы уже лет десять крутите шуры-муры. А теперь ты, — он смотрит на неё: — Мила, говоришь, что ты не собираешься за него замуж? — и, предсказывая их с Витей вопрос, откуда он знает, Космос продолжает говорить: — Откуда мы знаем? Не отрицаю, вы скрывали свои отношения достаточно хорошо, но и мы не слепые.

Она смотрит на Валеру и Тамару, и они кивают на эти слова, затем её взгляд останавливается на Оле, но Оля отводит взгляд, занимая себя бокалом с вином.

— Почему ничего не сказали? — голос у неё дрожит.

А она ведь действительно думала, что никто не догадывался о том, что происходит, думала, что они так прекрасно дурачат всех.

— Ребята хотели, но это ведь действительно было не наше дело, — тихо и как-то несмело говорит Тома. — К тому же если бы хотели, чтобы мы знали, вы бы рассказали.

Это звучит разумно. Тем не менее она чувствует себя полной дурой.

— Саша? — Мила спрашивает у Саши.

— Что “Саша”? Только я один оказывается ничего не замечал! — а затем он обращается к Космосу и Филу: — Вы бы могли намекнуть! — а затем смотрит на Витю: — Ты же сказал, что она тебе как сестра и между вами ничего не может быть.

— А ты и поверил, — Витя хмыкает, берет графин и прикладывает его к челюсти.

— Поверил. Ты же мой друг, — а затем выплевывает: — Видимо зря поверил, — и Саша зыркает зло на Витю. Только вот она этого не понимает. Мила ведь помнит, что при любой опасности Саша говорил Вите позаботиться о ней, если что-то случится. — Я доверил её тебе. Верил, что ты будешь относится к ней как к сестре.

— Я плохо о ней заботился? Я все время был рядом! А ты обещал меня убить, если узнаешь, что между нами что-то есть. Конечно, куда уж какому-то Вите Пчелкину, бандиту без образования, до уровня твоей сестры. Для жениха не дотягивает, но вот как сторожевой пес - в самый раз, — Витя не кричит, но говорит на повышенных тонах. — Как жилетка для слез, как бесплатный аттракцион, как способ развлечься - тоже. А вот что-то серьезное, зачем нам это, да? Витя же не способен на чувства. Куда уж Вите до высоких чувств!

— Витя-, — Мила зовет его.

И Витя наконец-то смотрит на неё, голубые глаза как штормовое небо:

— Ты, — он указывает на неё, — встала и в спальню шагом марш. Нам нужно поговорить.

Она хотела его успокоить, но точно не говорить с ним, тем более в спальне. Поэтому она качает головой:

— Нет.

— Да, — Катя толкает её. — Иди. Иначе не посмотрю, что тебе двадцать семь, уложу тебя на колени и отшлепаю, — а затем чуть тише шепчет: — Хотя в этой комнате есть кто-то, кому доставит это большее удовольствие.

Конечно несмотря на шепот, в полной тишине, то, что сказала Катя, слышат все. Мила со злостью смотрит на Катю, а затем поднимается и выходит из гостиной, слыша за своей спиной, как Тамара говорит:

— Возможно нам лучше уйти.

Затем Оля говорит:

— Вам нужно поговорить без посторонних ушей.

А Витя кидает:

— Просто включите музыку и сделайте погромче.

Как-то неловко оказаться в спальне. К тому же ничего вроде бы и не изменилось, будто она просто ушла утром и вернулась вечером. Она замирает у самой двери, не рискуя пройти дальше, но приходится это сделать, когда Витя подталкивает её в сторону кровати. Не сказать, что ей хочется садится на кровать, но он указывает её на кровать, и вид у него такой - лучше не спорить - поэтому она усаживается на кровать, а он замирает в паре шагов от неё, со скрещенными на груди руками. Приходится запрокинуть голову слегка назад, чтобы смотреть на него. Конечно, выбрал именно такую позицию, чтобы показать, какие у них на самом деле позиции. Бесит.

Витя молчит. Она молчит тоже. И, когда из гостиной доносится музыка, он заявляет:

— Я знал о ребенке.

— Да какого хрена тогда, Витя?! — конечно после этого ей сложно усидеть на месте. Она подскакивает к нему и пихает в плечи, зная, что физический вред причинить ему не сможет. Хотя очень хочет. — За мной опять кто-то следил? Да? Подкупил врачей? Какого черта ты тогда сказал, что хочешь разорвать всё? Так и бы сказал: мне нахер не сдалась ты, нахер не сдался ребенок. Хотя блять, понятное дело, что я тебе нахер не сдалась. Просто еще одно тело, которое ты можешь трахать. У вас же мужчин все совсем по-другому: могу любить одну, а трахать другую! — пока она это все говорит, так злится, взмахивает руками и говорит громко, практически кричит.