Научи меня ненавидеть

Третья глава

Я проснулась, но ещё несколько минут пролежала, прислушиваясь и боясь открывать глаза. Тишина. Треск дров в печке, значит, Руслан был здесь, причём недавно. Быть может и сейчас он тут? Тёплое, чуть колкое в ногах — бок Бублика. Я в белье, которое уже успело высохнуть, мне невыносимо жарко под пледом и одеялом. Лежу и стараюсь не вспоминать о том, как Руслан меня вчера раздевал. Свою ногу в его ладонях. В горячих мужских ладонях. Нет, не думать об этом, иначе можно мозгами тронуться. Наконец, решившись, открыла глаза: Бублик, я, печка. Все. Вполне ожидаемо.

Через спинку дивана, на котором я спала, перекинут длинный халат. Папин. Я надела его, ткань, после моего жаркого кокона из одеял, казалась прохладной, по коже пробежала дрожь. Поежилась. Вдруг показалось, что халат до сих пор пахнет папой. Таким родным, несмотря на то, что родным он мне не был. Единственным. Он так легко смог принять ребёнка любимой женщины, так естественно. Вообще, Руслану повезло с родителями. Сколько раз я мечтала о том, чтобы его папа был и моим тоже? Он предлагал меня удочерить, а мама отказалась, почему, интересно?

И вообще, как у таких замечательных людей мог родиться такой сноб?

Бублик спрыгнул с дивана, заслышав мою возню. Песочного света, с рыжими подпалинами толстый пёс. Откуда он у Руслана? Они же так не подходят друг другу. Категорически не подходят.

— Пойдём завтракать? Или обедать? Как измеряется время в этой глуши?

За окнами было светло — это единственное, что я могла понять. В желудке недовольно заурчало. Все моё тело ныло. Полдня с лопатой в руках, потом купание в ледяной воде. Бублик требовательность гавкнул, отвлекая от ненужных мыслей.

— Ты прав, мой милый. Сначала поедим, потом пострадаем.

В коридоре было темно и прохладно. На кухне небольшой кучкой на полу лежали мои мокрые вещи. Я подняла их и, расправив, повесила на батарею. Надеюсь, что все же смогу вернуться в город в ближайшие дни.

Чайник тихо посвистывал, а я сидела, смотрела на выщербленное блюдце с печеньем и думала. Думала о себе. Я и так смирила в себе всю гордость, понуждая вернуться в родной город. Я знала, что просто не смогу жить там, где Антон со своей…любовницей. У нас все было общим — жильё, работа, друзья. Как делить, не нанося друг другу кровавых ран? Нет, кто-то должен уйти. Мне это сделать легче, ведь у меня была жизнь до.

Я подумала, ведь единственное, что у меня осталось от прошлого — это автомобиль, который ржавеет где-то на заиленном речном дне. А вместе с ним мои документы, мои деньги, мой телефон, в конце концов. О гордости больше и речи нет, её нужно просто засунуть в задницу, и возвращаться под отчий кров пешком. Навернулись слёзы. Горькие, обидные. Я не позволила им течь, вытерла тыльной стороной ладони. Я не хочу, чтобы Руслан видел меня плачущей, меня и так бросает из крайности в крайность.

Я налила себе чаю, а в блюдце, стоящее на полу, молока. У меня не было собаки, я не знаю, что они едят. Но в голове ярко всплыли стойкие воспоминания из детства — толстый щенок, лакающий из блюдца молоко. Интересно, где и когда я это видела? Бублик от молока не отказался. Мне начинало казаться, что он всеяден.

Взяла свой чай и вышла на улицу. Снег таял просто стремительно. Там, где вчера ещё серели сугробы, сейчас показалась мокрая чёрная земля. Над ней едва-едва явился парок. Небо было чистым, пронзительно голубым, таким, каким бывает, наверное, только весной. С него потоками лился яркий солнечный свет, не щадя прогоняющий с земли остатки зимы. По небу тянулся косяк птиц. Длинный, почти идеальной формы. Я представила, сколько дней они летели вот так, чтобы как я вернуться к истокам, и почувствовала, как на глаза снова наворачиваются непрошеные слёзы.

Косяк уже скрылся за лесистыми горизонтом, когда на небе появилась отставшая птица. Она летела, тяжело махая крыльями и истошно крякая, но её никто не ждал. И мне вдруг так остро, до боли стало жалко эту уставшую, всеми брошенную утку, что захотелось вдруг пожалеть её, забрать домой, показать, что она хоть кому-то нужна… Глупое, смешное желание. Во-первых, этой утке я на фиг не сдалась. А во-вторых, у меня и дома теперь настоящего нет.

Пёс выскочил из дома. Интересно все же, который час? Где его хозяин? Мирно спит? Или также выжидает, избегая моего общества, боясь моих истерик? Чай был допит, кружка отставлена в сторону. Домой идти не хотелось — не хотелось вообще никуда идти. От реки долетел резкий, неожиданный в деревенской тиши звук — автомобильный клаксон. Я побежала вниз, увязая тапочками в грязи, и даже не думая о том, как буду выглядеть со стороны. Сбежала и выдохнула — Маринка. Стоит на том берегу реки, смеётся.

— Сейчас тебя спасать будем! — прокричала довольная подружка.

Через каких то сорок минут я уже была переправлена на другой берег стараниями жителей местной деревни.

— Как ты догадалась?

— Сергей сказал, что Руслан здесь. Вот я и поехала, — Маринка пожала плечами.

На мне были надеты разномастные тряпки, которые мама годами свозила на дачу, ещё тогда, когда папа жив был. Джинсы, которые я носила ещё в десятом классе, растянутый свитер, резиновые сапоги. Но я счастлива, так наверное чувствуют себя арестанты, покидая места заключения.

— А Руслан? — вдруг спросила Маринка, сбивая мой боевой настрой.

Я обернулась. Руслан стоял наверху, на пригорке, и к нам не спешил. Мне вдруг стало жаль его, жаль всех тех слов, что я ему наговорила. Но они копились во мне столько лет, что имели право быть сказанными. Я отвернулась от лицезрения физиономии Руслана и пожала плечами.

— Он не ребёнок. Пусть делает, что хочет.

— Придурок гордый, — сказала Маринка и села в автомобиль.

Я расположилась на переднем пассажирском сиденье, щелкнула ремнем и улыбнулась. Наконец-то, хоть что-то было хорошо. А если не хорошо, то хотя бы нормально. Посмотрела на подругу. Она сидела, сжав руками руль, и почему-то трогаться не спешила.

— Марин? — спросила я.

Она повернулась ко мне, и по одному лишь её взгляду я поняла, что сейчас она сделает мне больно, осознавая это, но не в силах предотвратить. Я сжалась, готовясь.

— Света, я не знала, как тебе сказать. Наверное, лучше сейчас, пока мы не вернулись в город. Я беременна, Свет.

И стиснула мои пальцы, виновато заглядывая в мои глаза. А на меня разом обрушилось то, что я старательно гнала от себя уже два года. Пастельно-бежевые стены больницы, навязчивый запах лекарств, отчаяние, витающее в воздухе, и ребёнок внутри моего живота, у которого нет шансов выжить.

Маринка была одним из слонов, которые держали на своей спине мой мир, мою жизнь. Я не смогла бы сделать ей больно. Нет, никогда. Я посмотрела на неё — в глазах страх. Она боится меня обидеть. Боже, какая же она хорошая. И как же замечательно, что она у меня есть. Я накрыла её руку своей ладонью.

— Марина, — сказала я ей. — Глупая ты дурочка. Как ты могла вообще переживать по этому поводу? Ты что, думала, что я вовсе запрещу тебе рожать? Да я счастлива. Я даже пинетки научусь вязать, честно. И стану самой лучше в мире крестной.

Она потянулась ко мне, обняла крепко, так, что кости едва не затрещали. И откуда только силы в столь тонком тельце? И заплакала.

— Нет, ты не подумай, я знала, что будешь рада. Я знаю, что ты всегда за меня. Но мне так не хотелось делать тебе больно!

— Все хорошо. И поехали уже в город.

Маринка громогласно высморкалась в белоснежный носовой платок, улыбнулась мне. Робко, испуганно. Словно все ещё не веря, что все страшное позади. Надеюсь, она никогда и не узнаёт, каково оно на самом деле, то самое страшное.

Машина рыкнула и дёрнулась вперёд по вязкой грязи дороги. Утонувший мост, пригорок, на котором стоял дом, Руслан, два мужичка с честно заработанной за вывоз меня на тракторе бутылкой водки — все это осталось позади. Я откинулась на сиденье и закрыла глаза. И провалилась в прошлое, туда, куда зареклась ходить. Но мысли были своевольны, они нисколько мне не подчинялись.

Я снова в больничной палате. Светлые, бежевые стены, потолок в серую клеточку. Из моей руки торчит тонкая игла капельницы. В прозрачной трубке, что тянется от неё вверх, к флакону, пузырек воздуха. Я лежу и лениво фантазирую на тему, что будет, если он вдруг оторвется и вопреки всем законам физики заскользит вниз, проникнет в мою вену, устремится к сердцу, хватит ли сил этому пузырьку, чтобы подарить мне смерть?

Ответа на вопрос я не нахожу, пузырек все так же висит на своём месте. Я жива. Я даже здорова и, вероятно, проживу много-много лет. А вот ребёнок внутри меня, которого я ношу уже пять месяцев, которого так хотела, он умирает. И это неотвратимо, сколько не цепляйся за пустые надежды.

— Понимаете, — говорит мне врач, имя которого я никак не могу запомнить. — Это непредсказуемая, очень редкая реакция. Ваш организм просто отторгает ребёнка. И мы ничего не можем с этим сделать.

— У меня положительный резус фактор, — в сотый раз говорю я. — И у мужа тоже.

— Я понимаю, — разводит руками врач. — Просто судьба свела вас с вероятно единственным человеком в мире, от которого вы не сможете иметь детей. Хотя, быть может, в следующую беременность вам повезет. Мы назначим ещё одно переливание крови…

Он сыплет терминами, смысла которых я не понимаю. О генах, группах крови, уровне биллирубина в крови моего ребёнка. О нагрузке, которую сейчас испытывают его органы. Я понимаю только одно — ему больно. Маленький ребёнок, который решил появиться на свет с моей помощью, прогадал. И теперь мучается. Я могу прервать его мучения одной лишь росписью вот в этой светло-серой бумажке, но мне не хватает духу. Пока он жив, я все еще могу надеяться.

Мои надежды были грубо смяты действительностью. Мы продержались ещё две недели, я и ребёнок внутри меня. А потом его сердце сдалось и перестало биться. Мне хотелось просто открыть окно шестого этажа и шагнуть на улицу. А меня никто не понимал.

— Вам только двадцать шесть лет, — похлопал меня по плечу врач. — У вас ещё будут дети.

— А давай съездим на море? — предложил Антон. — Снимем стресс.

Когда я услышала про море, я бросилась на него, и трое человек с трудом меня удерживали. То, что для него было стрессом, для меня было смертью моего ребёнка. Но время лечит. Раны на сердце рубцуются. Сейчас я даже говорила себе — может, это к лучшему? Что малыш не родился. Ведь мы с его отцом так некрасиво расстались… В глубине души я понимаю — нет, не к лучшему. Но обманывать себя так легко.

Пока я плавала в своём прошлом, небольшое расстояние до города было преодолено. Можно было бы попросить у Маринки телефон, позвонить матери, предупредить ее…но не хотелось. Свалюсь, как снег на голову, без документов и в старых резиновых сапогах.

Маринка считала иначе. Я с удивлением поняла, что она тормозит у своего подъезда.

— Примешь душ, шмотки тебе подберем, потом будем думать.

Спорить я не стала и вскоре уже нежилась под горячими струями воды. Меня ждала чистая одежда, из кухни уже пахло едой. Желудок вновь обиженно заворчал, не могла даже вспомнить, когда я ела последний раз. Я закуталась в пушистый Маринкин халат и вышла из ванной.