Разыскивается миллионер без вредных привычек

Танькин день быль полностью подчинен нуждам ребёнка, я в него не вписывалась. Поэтому вернулась в свою Покровку, переоделась для выхода в люди и поехала в город. На автобусе это тридцать пять минут, ещё пятнадцать простояла на остановке. Цветы на коленях уже поблекли, но тем не менее привлекали повышенное внимание всех, противоположного пола в том числе. Мне даже подмигнули два раза.

Жаль, что один раз дедушка уже непригодного для моих целей возраста, а второй раз парень, за совращение которого я могла попасть в тюрьму. Восемнадцати ему явно не было, что, впрочем, не уменьшало боевого задора.

Автобусы в нашем городе ходили яркие и красивые, вместительные, новые, но Покровки это не касалось — сюда курсировали доисторические мамонты. Если ехать рано утром, то сесть просто фантастическое везение, так как люди на работу едут, на учёбу, а бабушки на рынок. Один раз я ехала по соседству с поросенком. Поросенок сидел в корзине смирно, вид имел самый прелестный — крошечные ушки, чистые бока, розовый пятачок, но к концу поездки нагадил. Вспоминать о том происшествии я не люблю. Теперь стараюсь ездить не в пиковое время.

Магазин белья к моему приезду уже открылся.

Если у Стаса и были какие-то плюсы, так это то, что он не позволял мне тратить свои деньги.

— Я в состоянии содержать свою женщину, — патетично заявлял он.

Я пожала плечами и послушно тратила его деньги — мне несложно. Поэтому, учитывая, что я работала, за четыре года нашего брака на моем счету скопилась приличная сумма. Часть оттуда я потратила, облагораживая почти заброшенный домик в деревне, а остальное фанатично берегла — стану матерью-одиночкой, ни одна копеечка лишней не будет.

Но теперь форс-мажор! Танина книжка открыла мне глаза — с моими трусами мне никогда не стать матерью! Нет, я, конечно, как и всякая любая женщина любила красивое и желательно дорогое белье. Но мои трусы и рядом не лежали с теми, из книжки. Поэтому я отправилась в магазин нижнего белья.

В магазине я краснела. По двум причинам. Первая — в рождённая скромность. Вторая — такая же врожденная бережливость. Стоили кусочки шёлка и кружев столько, что я могла бы месяц жить, шикуя.

— Ничего, — сказала я себе, — картошку посажу. Сэкономлю. Зря, что ли, у меня огород травой зарастает?

— Вы что-то спросили?

Навязчивый консультант маячила за моей спиной и вроде даже не моргала. Ради того, чтобы доказать ей, что трусы от кутюр мне по карману, я купила целых два недешёвых комплекта, наступив на горло своей жадности. Засунула пакетик в сумочку и отправилась отбывать дочерний долг — зайду к родителям, раз уж в город приехала.

Мои родители ещё совсем молоды. Папа только на пенсию вышел, мама пару лет как отметила пятьдесят, а работой она себя никогда не утруждала, благо папа неплохо зарабатывал, успев подняться по карьерной лестнице ещё в СССР, и сохранив должность в девяностые. Поэтому они предсказуемо были дома.

— Здравствуй, милая! — обрадовалась мама.

Они меня любили. Правда, отказываясь признавать, что я способна принимать самостоятельные решения. Мама, счастливая в браке, считала, что семья — все, что женщине нужно. Она фанатично мечтала выдать меня замуж и обожала Стаса. Мой развод переживала даже болезненнее меня, отчасти поэтому я и переехала в Покровку — она на меня давила.

— А где твои вещи? — спросил папа. — Я могу за ними на машине заехать, если тяжело.

— Они в деревне, пап, — устало вздохнула я. — И я тоже туда уеду, как только попью чаю.

Мама поджала губы и поставила чайник. Я чай пила с ватрушками, она возилась в холодильнике. Меня ожидал стройный ряд баночек и контейнеров — двадцати восьмилетнее дитя точно отощает, если мама его кормить не будет.

— Тут борщ, — перечисляла мама. — Я его два дня как сварила, но он нормальный. Вот здесь — жареная рыба. Ещё курицы положила и пирожков.

— Хорошо, — снова смирилась я.

Лучше тащить всю эту тяжесть, чем спорить с мамой. Я уже начинала томиться и мечтать об уединении в своей избушке, а мама все отказывалась меня отпускать. Через десять минут я поняла, почему.

В дверь позвонили.

— Ой, кто бы это мог быть? — притворно удивилась мама и порхнула в прихожую, открывать.

Мне даже голову ломать не нужно было — пока мама отвлекала меня едой и щебетом, папа позвонил Стасу. Тот вошёл на кухню, глянул на меня мельком. Такой привычный, родной уже. Не знаю, любила ли я его, но за четыре года… привыкла. Если бы не Светочка в нашей постели, я бы наверняка так и была замужем. Может, беременна бы уже была… Я снова вздохнула.

— Привет.

Стас склонился, хотел привычно чмокнуть меня в губы, но я увернулась, поцелуй пришёлся куда-то в висок. Он хмыкнул — тоже не верил, что меня надолго хватит. Может быть, я и продолжала в деревне жить из одного лишь упорства, чтобы доказать, что смогу. Что не беспомощна.

— Привет.

— Как твои собачки?

— Живы-здоровы.

Стас снова хмыкнул. Руки помыл, сел напротив меня за стол. Кухня сразу показалась такой маленькой. Мама захлопотала, на столе появились и борщ, и рыба, и пирожки, и курица… Стас ел с аппетитом — ещё бы, с утра на работе. Я скучала и старалась на него не смотреть.

— Мам, — поднялась я. — Я пойду. Мне ещё Маркиза кормить. Это кот. Одноглазый.

Стас отодвинул тарелку с недоеденным борщом.

— Я отвезу.

— Не стоит.

— Брось, мне на машине двадцать минут, а у тебя сумки тяжёлые.

Он кивнул на пакет, который мама, как я подозревала уже, специально забила под завязку. Я схватила его и прижала к груди, как любимое дитя — не отдам. Понимаю, ребячество. Но если уступлю раз, то просто сломаюсь. Вернусь в его квартиру и в свой брак, буду улыбаться Светочке, сталкиваясь в подъезде, буду снова жить на всем готовом и не тужить. Не могу… слишком легко. Слишком велик соблазн.

Так мы и стояли — я с пакетом, упрямая и гордая, Стас напротив. Он приметил мою сумочку, скромно лежавшую на стуле, схватил. Перехватить я не сумела, разозлилась, дернула сумку на себя. Он отпускать не хотел. И было бы смешно, если бы из сумки пакет не вывалился, а из него — белье. Красивой кружевной невесомой горкой на мамин стол.

— Это что? — спросил тихо Стас и трусы мои новые поднял, удерживая брезгливо самыми кончиками пальцев. — Это что, я спрашиваю?

— Моё белье, — гордо ответила я.

И краской залилась. Мама покраснела и отвела взгляд. Потом мне нотации будет читать. Папа тоже пришёл, стоит в дверях. Наверняка негодует. Господи, позорище какое. А Стас… буквально наливался кровью.

— С каких… с каких пор…

— Я имею право на личную жизнь! — вскрикнула я, отобрала трусы, сумку, которую он отдал безропотно. Собрала белье со стола. — Я свободная женщина!

— Ты моя жена! — буквально проревел он.

Ужасно, но я чувствовала себя виноватой. Готовой сломаться. Поэтому просто сбежала. Уже на остановке поняла, что так и прижимаю к груди сумку с едой, в кулаке — трусы зажаты. Ужасно плакать хотелось.

Подошедший автобус не шёл до Покровки, мне пришлось бы идти пешком, но стоять здесь я боялась — вдруг Стас догонит? Поэтому я села. Купила билет и глотала слезы всю дорогу, ловя чужие сочувствующие взгляды, отчего плакать ещё сильнее хотелось.

Вышла на остановке у гимназии. Она была элитной донельзя, здесь учились дети всех местных и даже городских миллионеров. Моему будущему ребёнку придётся ходить в школу моего детства, потому что у него нищая мать-одиночка. Я снова всхлипнула.

Я шла вдоль парковки. Сделано красиво: дорога, узкий сквер с лавочками, потом парковка и сама школа за кружевным металлическим забором. Сквер был полон детей, видимо, уроки уже закончились. Подростков я обходила стороной, они для меня существа с другой планеты. Залипнуть бы, глядя на трогательно мелких первоклашек, но их, видимо, родители уже разобрали.

Можно было просто пройти мимо, потасовку увидела мельком. Это не моё дело. В школе наверняка есть охрана. Куда она смотрит? Мальчика обижают. Мелкого, начальная школа. Вихрастого, глазастого. Трое на одного.

Я бы прошла, но один из нападающих поставил пацану подножку, и тот упал. Я испугалась, что сейчас они просто пинать его начнут, все трое.

— Ну-ка, кыш! — велела я. — Сейчас полицию вызову! Директора школы! Родителей!

Поставила пакет на землю, поймала ближайшего хулигана за ухо. Тот заскулил, вырвался из моих рук, вся троица исчезла, словно не было.

— Ты как?

Мальчик зыркнул на меня из-под пушистых ресниц, поднялся, отряхнул колени. Маленький, но уже гордый мужичок — стыдно, что баба помогла.

— Всё нормально, — и пошёл к ближайшей лавке за деревом. — Спасибо.

Я за ним. Мальчик был… трогательным. Ему помочь хотелось. Села рядом. Достала упаковку влажных салфеток, поймала лицо пацана за подбородок и стала оттирать его щеки от пыли.

— Что вы делаете?

— Да все хорошо. Никто не видит же…

Мальчик вздохнул и покорился. Терпел ещё секунд тридцать, потом отстранился. Сгорбился.

— Родителям расскажи, — посоветовала я.

— Я не стукач!

Вот же! И что скажешь ему? Нечего. Наверное, в школе важно быть не стукачом.

— Тогда бей по яйцам, — пожала плечами я.

— Это нечестно.

— А втроём на одного честно?

Мальчик задумался. Я захрустела пакетом — сунула туда купленную по дороге минералку. Горе-драчуну, наверное, пить хочется.

— От вас пирожками пахнет, — вдруг сказал он.

— Ага, — улыбнулась я. — Хочешь? Там разные. Есть с мясом и капустой, есть с луком и яйцами, ещё с яблоками.

Он хотел, я видела, но видимо родители научили не принимать еду от посторонних странных теть. Я не дала ему времени для сомнений — просто сунула в руки самый красивый. Он поглядел на меня, улыбнулся, пирожок принял, откусил.

— С капустой, — промямлил с набитым ртом. — Вкусно. А у нас все уволились. Готовить некому. Раньше пицца нравилась, а теперь надоела так…

Спрашивать, почему мама не готовит, я не стала. Скормила ещё два пирожка, два завернула в бумагу и сунула в его рюкзак. Голодный ребёнок и сильнее меня. Я бы и борщ ему отдала, но боюсь, будет слишком уже.

— Хочешь, я тебя домой провожу?

— Да нет, папа звонил, скоро приедет.

Я подумала, что чужой родитель за кормление своего ребёнка не похвалит. Я уже давно поняла, что к чужим детям лучше не лезть, и ни в коем случае не стоит указывать его родителям, как ребёнка лучше воспитывать.

— Ну, я тогда пойду…

— До свидания.

Отошла на несколько метров. Обернулась — сидит. Маленький, сгорбился. Хорошо, что не голодный. Жаль, нельзя просто взять и украсть чужого ребёнка. Я бы этого забрала, он кажется таким несчастным.

— Как тебя зовут? — крикнула я.

— Никита.

— А меня — Настя. До встречи!

Улыбнулась и пошла в свою Покровку. Удивительно, но настроение поднялось, даже про Стаса уже не так думалось.