Последнее слово Ковена

— Это не я! Это Ковен! Ковен! Сестры!

— Я заберу тебя в столицу. Суд решит, — повторил отче, и вдруг сарай прорезал звонкий детский крик:

— Нет!

Три острых кованых зубца, походившие на черные когти сестер, выскочили из груди отца Лелеха. Он так и застыл с печатью жалости в распахнутых глазах, пока не закашлялся кровью и не повалился к ногам Аньезе. Из спины старика торчал черенок вил, Ниса судорожно сжимала на деревяшке маленькие покрасневшие пальцы. Грудка вздымалась от частых вздохов, взгляд беспорядочно прыгал от тела священника на Аньезе и обратно.

— Сладко-сладко пахнет святая кровь…

— Святая кровь…

— Пируем, сестры, пируем…

Терновые тени зашлись ритуальным пением, склоняясь над лужей крови, что стремительно уходила в землю. Сестры синхронно прильнули к ранам старика, и через мгновение Аньезе поняла, что, сама того не желая, присоединилась к ним.

Девочка сидела подле на корточках и осторожно гладила ее по спине.

— Ну вот, а говорила, что крови ей не надо… пей, оборотница моя, пей.

***

Жница, собирательница красного урожая, окунула пальцы в густеющую кровь и осторожно вложила их малютке в рот, точно голодному птенчику.

— Не вкусно… — морщилась девочка.

— Ешь, ешь, маленькая прелесть, если хочешь быть одной из нас.

— Оборотницей?!

— Лучше! — радостно вскрикнула Лисица. — Лучше!

Девочка облизнула губы:

— Мильна, значит, у тебя есть сестры? Как в сказке? Полночь, Жница и Лисица?

— Верно, — кивнула Жница.

— Точно-точно, — вторила Полночь.

— Ведьма-мать, напоит тебя и уложит спать, — тихонько запела Лисица, рисуя красные знаки Сокрытого на мягких щечках, — но не станет, ни жалеть, ни целовать… Маковый сок из ее сосцов заставит позабыть и прадедов, и отцов…

Первая глотнула немного воздуха, подхватывая знакомый с детства мотив:

— Ведьма-кадильница, берет, что останется… она на разум скупа, как пьяница… Но, если нет больше тела, вздоха и даже гроша, что же достанется ей, малютка? — глядя в по-детски заинтересованные глаза Нисы, Первая тихо усмехнулась: — Твоя душа.