Ассимилянты

В какой-то момент агонизирующее сознание сорвалось в темноту. Когда Фрэнк очнулся, он снова сидел за столом. Тупая пульсирующая боль в обрубках пальцев заставила его покоситься на руку — она была крепко перевязана и прикована к стулу. Большого пальца, судя по ощущениям, он тоже лишился. Широкий бинт охватывал голову, закрывая остатки саднящего уха.

— Пришли в себя? — деловито осведомился Азарга Шаян, вернувшийся на свое место за столом.

— Чертов демон…

— А теперь я повторю свою просьбу. Вы можете опять ей пренебречь, но у вас еще много пальцев и конечностей, а я сегодня пропустил завтрак — по вашей милости, между прочим. Итак, Фрэнк… Найдите в себе силы посмотреть мне в лицо. Знаю, неприятно. Но уж потерпите. Излучение Шпилей почти не ощущается на этой глубине, и ваш мозг легко преодолеет маскировочный образ.

Фрэнк поднял глаза, задохнувшись от гадливости. Квадратная физиономия задрожала и пошла волнами под его пристальным взглядом. Восточные черты расплылись, и сквозь кожу проступил частокол серо-зеленых чешуек. Глаза вспыхнули желтым. Губы исчезли, обнажив два ряда бритвенно-острых зубов. Увидев бегающих по чешуйкам зеленых паучков, Фрэнк не выдержал и отвел взгляд.

— Демон… — повторил он шепотом. — Что вам от меня нужно?

— Вы сказали, что таких, как вы, — тысячи. Это немножко не так, Фрэнк. Вы уникальны. Вы наш первый настоящий успех.

— Ваш? Ваш успех?

Азарга Шаян молча вытащил из-под стола стеклянный контейнер — в точности такой же, какие Фрэнк видел в коридоре. Существо в мутной жидкости казалось более активным, чем его собратья: он энергично сокращало и вытягивало отростки, непрестанно ощупывая стеклянные стенки, а его цвет менялся в пульсирующем ритме от серого до охристого. Почувствовав новый приступ тошноты, Фрэнк откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Ему не хотелось спрашивать о природе этой твари. На самом деле он предпочел бы не знать о ее существовании вовсе.

— Вы не очень-то любезны, Фрэнк, — услышал он насмешливый голос инквизитора. — Это, между прочим, ваша мать… Ну, в каком-то смысле.

— Что?.. — невольно встрепенулся Фрэнк, широко раскрыв глаза.

— Овицелла. Жизненный цикл демона начинается с личинки, которая вынашивается этим существом. Не помните, Фрэнк? И хорошо, что не помните.

Овицелла в контейнере тянула к нему многочисленные отростки. Волна дурноты окатила его с головой, и ощущение на этот раз было настолько сильным, что, вновь зажмурившись, он скрючился на стуле, пытаясь удержать рвотный позыв. Азарга Шаян ухмыльнулся и, выдержав паузу, спрятал контейнер под стол.

— Ужасно проголодался, — неожиданно сказал он и взял Фрэнка за правую ладонь.

Фрэнк взвизгнул и отдернул руку, вжавшись в спинку стула. Инквизитор довольно расхохотался и отошел в сторону.

— Как быстро жизнь приучается избегать боли! — проговорил он. — Вообще-то вы паршиво учитесь, Фрэнк. Что-то хорошее вы не запоминаете и даже не замечаете толком. А если уж его вдоволь, то и вовсе принимаете как должное. Но стоит причинить вам незначительную, крохотную боль, и ваш мир просто рушится. Как же так, жестокий демон лишил вас трех пальчиков, и нечем теперь будет зажимать левый Shift.

— Сейчас не каменный век… — попытался возразить Фрэнк, но договорить не успел.

Азарга Шаян метнулся к нему и, вцепившись в волосы, рванул его голову назад. В шее что-то ощутимо хрустнуло, и Фрэнк захрипел.

— Боль — закон природы, тупой примат! — прорычал инквизитор ему в ухо. — Боль — основа жизни! С боли она начинается, болью она кончается. Бессмысленные автокаталитические гиперциклы на заре времен лишь тогда стали жизнью, когда научились чувствовать боль. И вы перестанете жить, разучившись ощущать ее. Это правда. Это правда, Фрэнк!

Пальцы инквизитора разжались. Фрэнк, всхлипнув, попытался вжаться в спинку стула еще сильнее. Шея болела, болели откушенные пальцы и нестерпимо зудели обрывки уха. Он не понимал, что от него хочет этот инфернальный маньяк, не понимал его псевдофилософских бредней, да и не хотел понимать. Хотелось проснуться или умереть.

— К сожалению, знание правды не помогает выжить, — продолжал Азарга Шаян, отвернувшись. — Мы вымираем. Мы умнее и сильнее. Но наша культура, которая была преимуществом на заре цивилизации, оказалась нежизнеспособной, стоило нам достичь более высоких стадий развития.

— Кто вы такие? — спросил Фрэнк тихо. — Да, я знаю. Демоны. Но кто вы, черт побери, такие? Рептилии с пауками на коже…

— Рептилии с симбиотическими арахнидами, которых ваша желтая пресса уже давно называет рептилоидами, — это не мы, — ровно ответил инквизитор. — Мы лишь пользуемся их телами. Они плотоядны и происходят от хищных динозавров, но на удивление миролюбивы и не стали бы создавать вам проблем, даже если бы могли.

Рептилоиды. Безумие, ставшее нормой в свихнувшемся мире. Повязка на левой руке намокла от крови, и Фрэнк по возможности незаметно потянул руку, пытаясь высвободить запястье из прочного кольца наручников. Кольцо скользнуло к ладони, которая тут же взорвалась нестерпимой болью там, где по-прежнему кровоточили остатки откушенных пальцев. Фрэнк взмок и тяжело задышал.

— Откуда… — прохрипел он, чтобы отвлечь инквизитора от своих манипуляций.

— Вы бы назвали это параллельным миром, Фрэнк. Успей вы продвинуться в области релятивистской квантовой механики, у вас был бы более точный термин, но и этот сойдет.

Сделав глубокий вдох и крепко сжав зубы, Фрэнк вновь потянул руку. Залитая кровью кожа легко скользила под кольцом, и это давало какую-то надежду. Он крутанул зажатое в кольце запястье, и это добавило ему полсантиметра, но какой ценой! Боль была такой, что перед глазами потемнело, и он едва удержался от крика.

— Так вот для чего запреты… — простонал он. — Квантовая механика…

— Отчасти. До чего ж есть хочется… Проклятое тело рептилии невероятно прожорливо. Неудивительно, что они вымерли почти во всех мирах.

Посмотрев на изменившееся лицо Фрэнка, Азарга Шаян осклабился и продолжил:

— Поистине, ваш панический страх перед болью забавляет. Но мы отвлеклись. В окрестности массивных звезд миров куда больше, но даже Солнце породило их сотни. Есть совершенно безжизненные. Есть горячие метановые миры одноклеточных, где никогда не было кислородной катастрофы. Цветущие и богатые кислородом миры без крупных хищников, где не произошло магматического извержения в Сибири, которое у вас едва не прикончило биосферу двести пятьдесят миллионов лет назад. Много, очень много миров без единого проблеска разумной жизни. Ваша версия Земли — достаточно редкая, но уникальной ее не назвать. Уникален наш мир, который вы безосновательно называете Адом.

Фрэнк уже не слушал. Его разум, все его восприятие, вся сила воли сконцентрировались на нескольких дюймах жесткого композита, сдирающего сейчас кожу с его и без того покалеченной руки. Ему ни разу не доводилось слышать, чтобы кто-то освободился таким образом: это не средневековые кандалы, а продукт высоких технологий. И все же… Ни у одного из тех, кто пытался вырваться, не был откушен большой палец у самого основания. Собравшись с силами, он снова потянул руку. Кольцо немного проскользнуло. Раздробленная фаланга хрустнула, и его дыхание на несколько секунд остановилось. Наверное, еще никогда он не чувствовал настолько чистой, яростной, концентрированной боли, как в эти мгновения. Слова инквизитора звучали эхом, и он не понимал их, целиком сосредоточившись на этих ничтожных миллиметрах, отделявших его от освобождения.

— Это единственный кислородный мир, где никогда не было вспышки гиперновой в окрестностях Солнечной системы, — продолжал Азарга Шаян, вышагивая кругами по пустому помещению. — Почему — загадка для нас самих: дальние астрономические события обычно не зависят от локальной вариабельности. В том мире гамма-излучение не лишило Землю озонового слоя, и там никогда не было ордовикско-силурийского вымирания. Одна необычная эволюционная ветвь мшанок, водных первичноротых не вымерла. Эти существа эволюционировали в… что ж, вы бы назвали их суперпаразитами. Или демонами.

Фрэнк не знал, что будет делать, освободившись. Когда за ним пришли, он был полон фатализма: убежать от Трибунала нельзя, и если ему суждено умереть — да будет так. Ничто из того, что он узнал и ощутил, не изменило этого. Изменилось что-то внутри. Боль — основа жизни, так ведь говорил этот псих из параллельного мира? Фрэнку ни за что не убежать от Трибунала. Только не отсюда, не из центра их власти. Но он был живым, и ему хотелось жить, даже если это чертовски больно.

— …И знаете, Фрэнк, у этих существ своеобразный жизненный цикл. Личинка, трохофора, попадая в кровь носителя, добирается до нервной системы и, преодолев гематоэнцефалический барьер, отращивает псевдодендриты, постепенно интегрируясь в мозг. Разумеется, это не может не отразиться на психике носителя. У вас это именуют одержимостью, и вот как раз этот термин неплохо отражает реальность.

Кольцо скользнуло вверх еще немного и уперлось во что-то твердое. Запоздало Фрэнк осознал, что это обломок фаланги. Желудок конвульсивно сжался, выплеснув через горло едкую дозу желудочного сока.

— Что это вы вдруг замолчали, Фрэнк? — неожиданно обернулся к нему инквизитор, прервав пространную лекцию о путях эволюции. — Ужасно выглядите. Неужели вас это все настолько взволновало?

— Зачем вы пришли к нам? — спросил Фрэнк. — Своего мира мало? Или мира этих… рептилоидов?

— Представьте себе. Видите ли, мы вымираем. Последняя мировая война истребила три четверти наших носителей. Хуже того, она разрушила инфраструктуру, и оттого у нас не прекращаются внутренние конфликты за немногие оставшиеся ресурсы. Вы думаете, что ваша история полна войн? Вы не знаете нашей истории. Ну и, по правде сказать, львиную долю ваших развязали тоже мы. Чудо, что до сих пор не было ядерной. Рано или поздно мы уничтожим друг друга вместе с носителями полностью. Это лишь дело времени.

Азарга Шаян неожиданно остановился перед стулом Фрэнка и склонился над пленником. Фрэнк замер, мысленно вознося молитвы всем богам, чтобы инквизитор не бросил взгляд на то, в каком положении сейчас находятся наручники. Но тот, не отрываясь, смотрел Фрэнку в глаза.

— А беда в том, что у нас нет эмпатии, — сказал он. — Одержимые тоже ее лишены. На самом деле мы были удивлены, обнаружив, что она есть у многих других видов. Но не у нас. Мы не щадим врага просто оттого, что нам его жалко. Только если на то есть рациональные причины.

— Выжить — чем не рациональная причина? — через силу усмехнулся Фрэнк.

— Выживание вида — долгосрочное мероприятие. А персональные надобности — насущная проблема. Если уничтожение врага ее решает, враг уничтожается. Видите ли, мы эгоисты. И нам нелегко было пойти на совместные действия даже ради выживания. В сущности, мы отщепенцы по меркам наших… собратьев. Именно поэтому мы решили пока изолировать Землю от вмешательства остальных демонов — они могут помешать нашему проекту.

Боль и потеря крови делали свое дело: сознание вновь начинало меркнуть, и приходилось тратить неимоверные усилия, чтобы не утратить его вовсе. Слова инквизитора с трудом пробивались сквозь сгущающуюся пелену забытья.