Оправдание Шекспира

…Единственным писателем, в котором оба начала (поэзия, драма) для Кольриджа выступали примиренными, был Шекспир; и, подчеркивая особую природу поэтического видения своего предшественника, Кольридж настаивал на полной слиянности двух начал – поэтического и драматического – в его творчестве» [38].

Так Кольриджу видится исключительность творческой манеры Шекспира. Думаю, ему и в голову не могла прийти возможность группового авторства «Шекспира». В ту пору еще была уверенность, что вот-вот найдутся рукописи Шекспира и какие-то свидетельства его творческого общения. Меня среди этих цитат поразило совпадение восприятия Шекспира с характеристикой, данной Кориэту в одном из панегириков, предпосланных «Кориэтовым нелепостям» (этот толстенный волюм – путевые заметки Томаса Кориэта, еще одной маски Ратленда); друг Кориэта пишет о нем почти-то же, что и Кольридж, только более красочно, хотя и жестко, и намекает на учителя: «Любимец славы, атом знания живой, Природы текст, умением до блеска доведенный, не будь Учителя, остался б ты любимчиком всеобщим, но пустым». То же говорит и Кольридж: лирик получился бы неплохой, но не будь глубокого философского ума («атом знания живой»), великим поэтом он бы не стал. Словом, без мощного мыслительного аппарата гениальным поэтом стать невозможно.

Тут кстати придется соображение Т.С. Элиота о Шекспире: «The standard set by Shakespeare is that of continuous development in which the choiсe both of theme and of dramatic and verse technique in each play seems to be determined increasingly by Shakespeare’s state of feeling, by particular stage of his emotional maturity of the time. What is “the whole man” is not simply his greatest or maturest achievement, but the whole pattern formed by the sequence of plays; so that we may say confidently that the full meaning of any one of his plays is not in itself alone, but in the order in which it was written, in its relation to all of Shakespeare’s other plays, earlier and later: we must know all of Shakespeare’s work in order to know any of it. No other dramatist of the time approaches anywhere near to this perfection of pattern, superficial and profound…» [39]. Перевод: «Образец творческого процесса, данный Шекспиром, – это непрерывное, последовательное развитие; замысел, версификация и драматургия каждой пьесы обусловлены по восходящей чувствами Шекспира, определенной ступенью эмоциональной зрелости во время ее создания. Его “человек во всем” не просто величайшее с лихвой зрелое достижение, но сценарий, последовательно составленный пьесами; так что мы можем с уверенностью сказать – полнота отдельно взятой пьесы заключена не только в ней самой, она определяется временным порядком ее написания, отношением ко всем другим пьесам, сочиненным ранее и позже: чтобы понять любую пьесу Шекспира, надо знать все его творчество. Ни один драматург того времени ни на йоту не приблизился к подобному совершенству архитектоники совокупно взятого творчества, этому глубокому и очевидному плану…» Это наблюдение Элиота, во-первых, опрокидывает групповую гипотезу, а во-вторых, указывает на тесную связь жизни Шекспира и его творчества, как ее ощутил другой великий поэт: именно ход жизни, чувственное и мировоззренческое развитие сопрягает воедино все писания Шекспира.

В наше время, когда о Шакспере найдено все, что только хранится в архивах того времени, и нет никаких свидетельств его причастности к армии, спорту, наукам, личных связей с королевским двором, никаких следов творческих стараний, исследователям-еретикам, сторонникам групповой гипотезы, ничего не остается, как перетасовывать группы возможных претендентов и на основании схожести жизненных событий и сюжетных эпизодов составлять все новые и новые группы. Мичелл насчитал четырнадцать таких групп, первую предложила еще Делия Бэкон в 1857 году. Последняя группа относится к 1968 году, в нее не вошел ни один из пяти вышеназванных «главных» претендентов. Мичелл проделал статистический анализ состава групп: чаще всего упоминается Бэкон – 8 раз; за ним идет Рэли – 6 раз; далее Марло и Ратленд – 5 раз; Оксфорд, Шакспер – 4 раза; Дэниел, Дарби, графиня Пемброк, Сидни, Саутгемптон – 3 раза; Барнс, Грин, Нэш, Пиль, Спенсер – 2 раза. Еще раз повторяю, групповая теория несостоятельна: гениальный поэт столь ярко выраженной индивидуальности не может состоять, как лоскутное одеяло, из лоскутков разного типа узоров и тканевой фактуры.

Стало быть, по статистике Мичелла на первом месте – Бэкон, на втором из наиболее вероятных претендентов Марло и Ратленд. Марло отпадает по причине ранней смерти. Значит, возглавляют гонку Бэкон и Ратленд. Проблема авторства с годами лишь крепнет, находя все больше сторонников. Поиски истинного Шекспира продолжаются. Точнее сказать, сторонники своих Шекспиров придумывают все новые хитроумные доказательства собственной правоты, исследуя тексты сонетов, отдельных пьес, жизненные факты, но преодолеть коренные изъяны и противоречия, выбивающие почву из-под ног кандидатов, ни одному из них до сих пор не удалось.

И все же кто-то из перечисленных выше наверняка и есть настоящий Шекспир.

Каждый из них, кроме Шакспера, почти без пяти минут – Шекспир. Вертя эту проблему так и эдак, я неожиданно увидела еще одну возможность. Гениальный «Шекспир» – не один человек и не группа, их ДВОЕ: мудрец и поэт. Бэкон в двадцать шесть лет стал ученым опекуном новоявленного пятого графа Ратленда, одиннадцатилетнего студента Кембриджа, где Бэкон о ту пору проводил много времени. Он не мог не заметить, как талантлив попавший к нему в руки юнец. Значит, двое: Учитель, сын лорд-канцлера, и Ученик, в крови которого капля королевской крови. (В династии Плантагенетов время от времени проявлялись гены художественной одаренности. Если бы Генрих VIII правил в шекспировскую эпоху, то вместо королевы Елизаветы претендентом на авторство был бы этот монарх.) И тогда отпали бы причины, почему ни Бэкон, ни Ратленд по отдельности не могли быть авторами: у одного нет поэтического таланта, но поэтический блеск придавал произведениям ученик – этот талант проявляется рано; другой слишком молод, куда ему – впервые годы – наполнять пьесы столь глубоким видением мира. А на что рядом великий мыслитель? Вот и получился добрыми совместными усилиями («the work of our mutual good will» – как назвал совместную работу Бэкон в одном из писем 1596 года юному другу в Италию, имя которого начиналось на букву «R») великий «Уильям Шекспир».

Какую-то роль играл в этой истории и Уильям Шакспер, стратфордский мещанин и совладелец театра «Глобус». Вот как она представляется Джону Мичеллу: «Бросим последний взгляд на м-ра Шакспера. Самый пик его театральной карьеры. Он работает над пьесой, которую ему принес джентльмен по поручению кого-то еще. Он думает, что знает, кто за этим стоит, но ему платят не для того, чтобы он проявлял любопытство. Его задача приготовить пьесу для сцены и организовать постановку. Труппа поставит под ней обычную подпись – Шекспир». И чуть раньше: «Он тоже был человек с секретом, и мы уже вообразили себе долю его участия. Он сделал свое дело, вернулся домой и тихо умер. Бэкон и компания распорядились, чтобы их доверенные соорудили памятник в стратфордской церкви (по образу и подобию надгробного памятника Ратленду в Боттесфорде), а первое Фолио увековечило соглашение, что единственным автором пьес Шекспира был старый театральный весельчак по имени Уильям Шакспер». Думается мне, такого соглашения не было – так вышло, по воле непредсказуемого колеса Фортуны, другими словами – хода истории.

Далее мои исследования продолжились уже под новым углом зрения. Результаты показали, что работали Бэкон и Ратленд первое десятилетие вместе, под общим псевдонимом.

Второе десятилетие каждый сочинял свое, Бэкон подписывался псевдонимом, Ратленд свои пьесы не издавал и, значит, псевдонимом не пользовался. И только потом, уже после его смерти имя «Уильям Шекспир» было окончательно закреплено за поэтом. Трагедии последнего десятилетия Ратленд писал сам, кроме «Гамлета», «Короля Лира» и «Троила и Крессиды» (все эти три пьесы имеют протопьесу), да и они, конечно, творения великого поэта и кудесника, которому ведомы явные и тайные извивы противоречивой человеческой души.

Но сюжетный костяк в них принадлежит Бэкону. Так что Шекспир, автор всего поэтического наследия, – ученик и милостью Божией поэт Роджер Мэннерс, пятый граф Ратленд, барон Росс. А Шекспир, сочинитель двух десятков пьес, часть которых стали сюжетами шекспировских, – учитель и мудрец Фрэнсис Бэкон, лорд Веруламский, виконт Сент-Албан. Один – аристократ до мозга костей. Другой – яркий образчик новой знати.

Изначально в своем исследовании я не руководствовалась предвзятой мыслью о двух авторах и не искала предубежденно ее подтверждения в работах того времени и современных, отбрасывая то, что могло бы поколебать ее. Эта мысль родилась после многолетних трудов и раздумий, и рождение ее было нелегким. Но когда она полностью прояснилась, предвзятости не понадобилось; как еще могло явиться миру это литературное многоглавое чудо: тут тебе и сто лет бурной английской истории – хроники, связанные единой исторической концепцией и поражающие глубоким психологическим осмыслением персонажей и их действий, что свидетельствует о знаниях и зрелости ума автора; и комедии, то нагруженные политическими или общественными аллегориями, то просто веселые и смешные, а то и с нотками печали, и почти все очевидно написанные молодым человеком; и, конечно, великие трагедии, отражающие работу иного ума, не того, что сочинял десятилетие назад хроники; и наконец, лирические драмы, их еще называют трагикомедиями, завершающие работу сознания и сердца поэта, последних десяти лет. И все эти пьесы, сонеты, поэмы, такие многообразные по миросозерцанию, бесспорно, написаны одним поэтическим пером, равного которому в те годы не было (претендовать на поэтическое соперничество мог только один Джон Донн, но он как поэт рано сошел со сцены).

Осенившая меня мысль оставалась, естественно, какое-то время гипотезой. Теперь она выросла в стройную концепцию, которая больше не создает новых загадок, это – ключ, отмыкающий пока любую дверь, к которой приложен. А дверей множество.

ИСТОРИЧЕСКИЙ ФОН

Ожившие тени станут живыми людьми, только если мы увидим их в той исторической среде, где они родились и закончили жизненный путь. Трудная задача – воссоздать как можно более полно обстановку давнего прошлого. С шекспировским временем, казалось бы, легче: существуют прекрасные книги, подробно описывающие явления, вещи, социальные и культурные институты и отношения, обычаи и нравственные установки. Но очень важно не делать эти исторические подробности только рамкой для изображаемого полотна жизни, а уразуметь, как они воздействуют на психику, отношения, поступки людей, создающих это полотно. Только так можно верно понять и оценить события, действия и чувства людей, отдаленные от нас на четыре века.

Но есть и еще один исторический фон – для событий, которые разворачивались спустя два-три поколения после смерти Шекспира, именно в это столетие, семнадцатое, родилось и крепло представление, что автором шекспировского наследия (Первое Фолио – полное собрание пьес Шекспира (1623), «Сонеты» Шекспира (1609), поэмы и несколько стихотворений) был стратфордский мещанин Уильям Шакспер. Только зная тот густой событиями исторический период, можно понять, как представление выросло в теорию и укоренилось, казалось бы, до неискоренимости. Этим историческим фоном мы займемся в главе, посвященной проблеме мифа.