Оправдание Шекспира

ТРИ СОСЛОВИЯ, ТРИ «ШЕКСПИРА»

Эпоха Шекспира отличается от нашей не только технологическими пробелами, но и мировоззрением в самом широком значении слова. Хотя, конечно, одно с другим взаимодействует и друг друга взаимоопределяет. Осмыслять эпоху будем не только с помощью исторических сочинений, комментариев, пьес того времени, поэзии, но и через характеры и жизненные перипетии главных персонажей этой истории.

Люди, участники исторического процесса, на протяжении тысячелетий в существе своем не меняются, те же плоть и кровь, те же чувства, ощущения, иные только нормы земной морали, понятие божества и способы общения с ним. О мировоззрении той эпохи сказано уже очень много, придется, однако, кое-что повторить.

Шекспировская эпоха – для нас это век с небольшим: начало – год рождения Бэкона (1561), конец – публикация Четвертого, и последнего, Фолио (1685). Но, разумеется, мы не вырезаем этот кусок из истории, чтобы подробнее рассмотреть: он – продолжение и развитие предыдущих лет, их мы тоже не обойдем молчанием.

Бэкон и Ратленд жили в переходное время, неустойчивое, смутное, порой опасное.

Фундаментальные перемены совершались в науке, социальном устройстве, экономике.

Накопление нового и уход со сцены старого – процесс медленный, но неотвратимый под воздействием исторических законов.

Мне эта эпоха в Англии представляется «белым карликом» – в ней в сжатом виде соседствовали три уклада: феодальный, абсолютно-монархический и капиталистический, и каждый имел своих выразителей. Так сложилось, что непосредственные участники «Уильяма Шекспира» и представляют эти три уклада.

Ратленд был феодал до мозга костей. В его жилах текла кровь не только Плантагенетов. Его родословная от Эдуарда Третьего до Эдуарда Четвертого, чья родная сестра Анна была пра-пра-прабабка Ратленда, подробно дана во второй сцене второго акта исторической хроники «Генрих VI. Часть 2». Анна была родной сестрой и Ричарда III; но Ратленд был и барон Росс, его дальний предок по этой линии отца служил у Малькольма, сына короля Шотландии Дункана; став королем после победы над Макбетом, Малькольм щедро наградил своих верных слуг, и шотландский тан Росс стал графом – так сказано в Шотландских хрониках Холиншеда [40]. Всех этих шотландцев – Дункана, Макбета, Малькольма и Росса мы встречаем в трагедии Шекспира «Макбет».

Ратленд родился и в детстве жил в графстве Йоркшир, оплоте феодального баронства, в северной его части. Это о его вотчине и жилище, согласно одному толкованию, написал Джон Донн в элегии «Ревность»: «His realme, his castle, and his diocesse» – «Его королевство, замок, епископат». Оставаясь феодалом, лордом-наместником своего графства – по старой феодальной традиции был обязан поставлять в армию определенное количество вооруженных воинов, пеших и конных, Ратленд в последнее десятилетие жизни стал развивать в своих владениях и металлургическое производство. У него был замечательный экономический советник Лайонел Крэнфилд; Томас Кориэт – еще одна маска Ратленда – называет его своим бухгалтером. Благодаря уму и беспринципности простой смертный Крэнфилд достиг самых высот в управлении страной, стал лорд-канцлером и графом Мидлсексом. Думаю, что это он привел в порядок расстроенное имение Ратленда после неслыханного расточительства графа в годы, предшествующие восстанию Эссекса. В последнее десятилетие XVI века Ратленд был блестящим придворным, поклонявшимся королеве, как Эссекс, Бэкон, сэр Уолтер Рэли. Тогда в Лондоне был культ королевы-девственницы, ее называли Астрея, Цинтия, ей писали хвалебные маски. Ратленд был ее любимец, она заказала ему комедии «Двенадцатая ночь» и «Виндзорские проказницы». Это предположение разделяется и некоторыми стратфордианцами, только под «Шекспиром» они, естественно, подразумевают Стратфордца. Но служить абсолютному монарху Иакову Первому, как служил умершей в его отсутствие – он был в изгнании – королеве, пятый граф, в жилах которого текла королевская кровь, не стал, сказалось, наверное, отвращение к придворным нравам этого царствования и, думаю, баронская спесь.

У Ратленда есть одна особенность, которая отличает его от других видных людей того времени. От него почти не осталось письменных свидетельств общения с друзьями (письма, поэтические послания, посвящения пьес), а друзья у него были – подтверждают бухгалтерские записи замка, посторонняя переписка, сохранившаяся в различных частных и государственных архивах, и данные последних исследований: материалы о сборнике «Жертва любви, или жалобы Розалинды» и о «Кориэтовых нелепостях» в книге И.М. Гилилова «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса». В этом смысле Ратленд для нас – загадка. Куда подевались все свидетельства его общения с людьми, которые посещали его расточительные ужины и обеды в Лондоне и Бельвуаре? Бухгалтерские книги не только приводят имена гостей, но и перечисляют блюда, которыми их потчевал гостеприимный граф.

Счета в бухгалтерских книгах показывают, что Ратленд занимался математикой, астрономией, играл на разных инструментах, покупал огромное количество исторических книг, переводную художественную и научную литературу. Так, среди бухгалтерских записей есть следующие: «1600. Пункт. За “Тита Ливия” на английском, сочинение Тита Ливия из Падуи… перевод с латыни на английский Филемоном Холландом, Лондон, 1600; XXIIII шиллинга. Пункт. “История Венгрии до Рудольфа Первого”, VI шиллингов». Далее идут книги «Заметки на Комментарии Цезаря», «История беспокойных лет Венгрии» («The History of the Troubles of Hungarie»). Ратленда интересовала жизнь Рудольфа Второго, что тоже известно из его архива. Существует предположение, что прообразом волшебника Просперо в «Буре» был как раз этот удивительный император (см.: Франсис Йейтс «Последние пьесы Шекспира»). В замке Ратленда часто гостили музыканты и актерские труппы.

Замок окружали замечательные сады, граф занимался гидравликой, тогда с помощью этой науки строились музыкальные фонтаны и статуи. Словом, граф принадлежал к утонченному интеллектуальному кругу.

А занятия интеллектуалов того времени весьма отличались от нынешних. Это астрономия и астрология с небесными сферами; алхимия с поисками философского камня, открытие которого должно привести к открытию Абсолюта; филология, возрожденный неоплатонизм, который не умирал на протяжении Средних веков, но дал особый всплеск в эпоху Ренессанса. Во времена сомнений, поисков истины, новых научных открытий, сотрясающих обычные представления, заметно тяготение к мистицизму, в самых различных видах. Трансмутация металлов, приложение к химии тайн Каббалы и древней астрологии, универсальная медицина и эликсир жизни – этим занимались алхимики и последователи Парацельса.

Возникшая тогда же школа «иллюминатов» ставила более возвышенные цели: открытие не подвергающихся порче чисто духовных сокровищ. Так что граф неслучайно интересовался Венгрией, ее прошлым и настоящим. Вся эта мистика была объявлена белой магией, то есть не греховной, не противоречащей учению церкви, в отличие от черной магии дьявольского порождения. Тем не менее, и занятие белой магией (фактически занятие наукой) было опасно и требовало засекречивания.

Граф Ратленд был истинное дитя своего времени – и как представитель феодального класса, и как образованный гуманист; еще он был путешественник и внимательно следил за политическими и военными событиями на континенте, о чем пишет историк Бельвуара.

Конечно, на его характере сказалось и то обстоятельство, что до одиннадцати лет он был простым дворянским недорослем в отдаленной провинции на севере Йоркшира. Именно потому, наверное, он так самозабвенно «изображал собой» феодала, не теряя свойственного ему чувства юмора. В ответ на письмо сэра Уильяма Пелэма, главного шерифа графства Линкольншир, от 25 июля 1607 года, в котором шериф сообщал о найденной опасной листовке, призывающей к мятежу, и учтиво просил установить их автора, Ратленд так ответил ему в письме от 28 июля 1607 года: «…как трудно раскрыть подобное дело, вы хорошо знаете, но мы, однако, сделаем все (yet will we do our best), чтобы раскрыть его, и если что-нибудь еще здесь случится важное для королевской службы, я пошлю вам честный отчет, или заройте мои кости (or bury my bones)» [41]. Ратленд был большой шутник. Писем Ратленда, как мы уже сказали, сохранилось мало, но среди них есть несколько исключительно важных для понимания происходивших тогда событий.

Иное дело Бэкон. По линии матери он принадлежал к столбовому дворянству. Отец же его – классический представитель нового дворянства. По рождению простолюдин, он добился поста лорд-канцлера честностью, трудолюбием, преданностью и огромным умом.

Вырос Бэкон в Лондоне, в Йорк-хаусе, резиденции лорд-канцлера, получил блестящее домашнее образование, так что в Кембридже, куда он поступил учиться в двенадцать лет, делать ему было нечего. Схоластические упражнения на Аристотелевы темы были ему не просто чужды, а ненавистны. И он покинул стены Тринити-колледжа в пятнадцать лет, даже не получив степени, хотя колледж еще долгие годы, после возвращения из Франции, оставался для него любимым пристанищем. Бэкон не феодал, замка у него не было. В войнах не участвовал, для воинских подвигов нужна рыцарская доблесть, а по нему это – блажь, доставшаяся в наследство от вчерашнего дня. Ратленд же в юные годы рвался участвовать в сражениях – морских и сухопутных.

Бэкон был придворный политик, член парламента, мыслитель. Но в елизаветинское правление его голова не была востребована; и он, опираясь на обширнейшее знание древних и близких к нему авторов, современные достижения науки и общую идеологическую направленность времени (неоплатонизм, герметика и пр.), углублялся о ту пору в исторические, филологические, педагогические, политические бездны. Размышлял, делал наброски, писал, работал над созданием английского литературного языка, английской драмы. В ту эпоху, когда науки были еще не столь продвинуты, была возможна ученая деятельность подобного охвата. Он был истинным человеком Возрождения, но был и сыном своего отца, выросшим при дворе, под крылышком самой королевы, которая потом, после смерти лордканцлера, на много лет отвернулась от него: не могла простить его выступления в парламенте, провалившего ее наказ учинить еще один побор с подданных, – без согласия парламента облагать налогами по своему хотению английские короли уже несколько столетий не могли. С воцарением Иакова Бэкон постарался наверстать упущенное. После сорока лет он сумел-таки сделать блестящую государственную карьеру, окончившуюся в шестьдесят лет крахом. Он был верный слуга (не вассал) абсолютных монархов, а ведь в бытность свою членом Нижней палаты был ярый защитник парламентских прав.

Последний абсолютный монарх Карл Первый, будучи умом и сердцем уверен в своем неотъемлемом праве вершить все дела королевства, светские и религиозные, не слушался ничьих увещеваний или протестов. А протестов тогда уже было много, парламент яростно боролся за сохранение своих свобод. Собрав в Уайт-холле парламентариев, вознамерившихся низложить его фаворита герцога Букингема, Карл произнес грозную речь, в которой были такие слова: «Помните, что парламенты полностью в моей власти: я их созываю, позволяю им заседать и распускаю, и оттого, нахожу я плоды их работы хорошими или дурными, зависит, будут они заседать или нет», – а упрямые подданные все равно проголосовали за импичмент Букингема и передали свое решение в палату лордов. Дальний родственник Ратленда сэр Дадли Диггс выступил пред лордами с такой страстной обличительной речью, что король взорвался от гнева и Диггса отправили в Тауэр. Баталии продолжались все правление Карла, в конце концов, разразилась гражданская война, на девятый год военного противостояния король по решению парламента окончил свои дни на плахе.