Трое из Лукоморья

Дара скептически пожала плечами.

– Тогда буду отвергать всех мужиков, пусть мучаются. На сеновале с ними кувыркаться уж точно не стану.

– И что ж тебе, так-таки никто из ребят не нравится?

Девочка посмотрела на меня почти что с жалостью, как на убогую.

– Да как они могут понравиться-то? Говорю же, дураки они.

– М-да, ты прямо как Василиса из песни, – хмыкнула я.

– Из какой такой песни? – заинтересовалась девочка.

– Ну, ты когда-нибудь обращала внимание, как в сказках бывает? Есть Василиса Прекрасная, Василиса Премудрая, Марья Искусница. И на героев-мужиков посмотреть – всё Иван Дурак, да Иван Дурак. Ну вот и песня такая есть, от имени Василисы:

Папа сватать торопится дочек,

Вот за Муромца вышла сестра.

Мне семнадцатый стукнул годочек,

Значит, замуж как будто пора.

Новым гребнем роскошные кудри

Расчешу и вздохну от тоски.

Все меня величают Премудрой,

А Иваны кругом – дураки!

Ну, и дальше в том же духе.

Дара захихикала.

– А если серьёзно, то здесь просто не твои места и не твои люди, – вздохнула я. – В город тебе надо.

– Не надо, – резко сказала Дара.

Я подняла на неё озабоченный взгляд, но не стала ничего говорить. Девочка никогда не рассказывала, что случилось с её родителями, и я её не расспрашивала. Но с тех пор, как Дару несколько лет назад привезли в деревню, в городе она не побывала ни разу.

В комнате повисла тишина; стало слышно, как стрекочут за занавешенным окном кузнечики. Дара принялась толочь в ступке очередную порцию травы; я аккуратно разрезала шершавые широкие листья на равные части, тщательно следя за тем, чтобы капающий временами сок попадал исключительно в специально отведённую для этого баночку.

– Скажите, а это правда, что когда-то давно ведьм сжигали на кострах? – спросила вдруг Дара, поднимая голову.

Предложенная девочкой тема продолжала мрачное направление, которое ненароком принял разговор. Однако я была рада переходу к более абстрактным вопросам и потому ответила достаточно подробно:

– Было дело. Правда, очень давно и совсем недолго. Эта гнусность пришла на наш остров с материка, но, к счастью, не прижилась. Лет через пять инквизиция окончательно сдалась, и был объявлен строжайший запрет на сожжение ведьм. Охота прекратилась и действительно более не возобновлялась. Ведьмы и обычные люди снова стали мирно сосуществовать. Но добрые отношения так и не восстановились.

– А почему всё так быстро закончилось?

– Особенно рьяные отцы-инквизиторы вскоре обнаружили, что сожжённая на костре ведьма способна приходить к своим убийцам после смерти. И очень серьёзно портить им жизнь. Разумеется, всё это при условии, что казнённая действительно была ведьмой. То бишь приблизительно в пяти процентах случаев.

Дара немного помолчала, осмысливая услышанное.

– Я одного не могу понять, – сказала она затем. – Почему ведьмы позволяли себя арестовывать и потом казнить? Разве они недостаточно могущественны, чтобы этому воспротивиться?

– Ну, во-первых, взять смогли далеко не всех. А во-вторых, могущественный – не значит всемогущий. Ты уже достаточно много знаешь, чтобы понимать, что нам далеко не всё доступно. Даже самого великого силача можно застрелить из лука с той же лёгкостью, что и хилого мальчишку. Так и у нас. Дай мне возможность свободно поить воинов зельями – и я сумею победить целую армию. Причём заметь: победить – не значит отравить. Я готова оставить их всех живыми и по сути невредимыми. Видишь ли, воздействовать на плоть лучше всего через саму же плоть. А вот на расстоянии, без самого лёгкого прикосновения, как говорится, одним мановением руки…Кое-что можно сделать и так, но не слишком многое, да и не слишком много раз подряд: силы-то уходят. Это люди думают, будто магия есть что-то противоестественное. На самом же деле она подвержена тем же самым законам природы, что и любое другое действие. Сила действия равна силе противодействия; ресурсы не возникают из ниоткуда; скорость зависит от силы сопротивления. И тем не менее при всех ограничениях мы можем очень многое. А есть среди магов и такие, которые могут ещё больше – даже без подготовки, даже на большом расстоянии. Но их очень мало, и достигается такая степень мастерства годам к ста пятидесяти.

– Эгей, дома ли хозяйка? – раздалось снаружи.

Голос я узнала сразу. Егорыч, здешний лесник, был одним из немногих людей, регулярно появлявшихся на моей поляне. Как правило лесники, как и все прочие, предпочитали обходить эти места стороной, если, конечно, какая-нибудь болезнь не измучает. Егорыч был исключением, захаживал почти каждую неделю, и общался уважительно, но без ненужного благоговения. Я отвечала той же монетой.

– Иду, Егорыч! – крикнула я в окно.

Как вскоре выяснилось, Егорыч не просто проходил мимо. Он принёс на руках раненого молодого оленёнка. Зверёк не сопротивлялся, только сильно дрожал; из рваной раны капала кровь. Лесник опустился на колени и осторожно положил оленёнка на траву. Мэгги уже крутилась рядом, приветствуя Егорыча радостным вилянием хвоста и с интересом принюхиваясь к принесённому зверю. Я опустилась на землю рядом с лесником. Погладила оленёнка по голове, мягко провела рукой по дрожащему тельцу, определяя ряд физиологических и энергетических признаков; температура была лишь одним из них.

– Что принести?

Деловитая Дара уже была тут как тут.

– Для начала тысячелистник и конский щавель. И дербенник тоже принеси. Егорыч, помоги Дарине, мне понадобится вода. Попробуем остановить кровотечение, пока не поздно.

Пока они несли всё, что нужно, я тихонько поглаживала оленёнка, одновременно шёпотом заговаривая рану. Одним заклинанием тут не обойдёшься; телесную рану и лечить надо воздействием на плоть, однако немного приостановить потерю крови мне удалось. К тому же воздействие на душу или разум – кому как больше нравится это называть – способствует также и изменению физического состояния. Кроме того, мой шёпот успокоил и усыпил зверька, что было немаловажно для последующей процедуры лечения. А далее принесённая Дарой трава сделала своё дело, и кровотечение удалось остановить.

– Дара, теперь нам понадобится медуница. Если ещё остался свежий сок, неси его. Ну, и всё, что нужно, чтобы зашить рану.

– Зимой, когда свежей медуницы не достать, можно использовать и засушенную, – говорила я, аккуратно орудуя иглой. – Листья надо растереть в порошок, и этим порошком присыпать раны. Свежий сок, конечно, лучше, но работать всегда приходится с тем, что под рукой. Медуница в любом виде полезна; помимо всего прочего, она помогает предотвратить гной. – Я глубоко вздохнула. – Ну, всё. Принимай работу, Егорыч. Ещё пару часиков он проспит. Ты сможешь за ним присмотреть?

– Да уж присмотрю, куда ж я денусь? – отозвался Егорыч. – Работа у нас такая, да и жалко его, малой ведь совсем.

– Ну, тогда пойдём в избу. Дам тебе пару травок, которыми рану обрабатывать, да и самого травяным чаем напою. Умаялся небось.

– Да есть маленько.

Егорыч не стал упираться. Тем более что ему ещё предстояло нести оленёнка к своему дому, а зверёк, хоть и молоденький, всё же весил достаточно. Ладно, хотя бы недалеко. Дом лесника располагался на краю леса, и был ближайшим человеческим жильём к моей избушке.

– Ох, и вкусный у тебя чай, хозяйка! – довольно заметил Егорыч, отхлёбывая из большой тёмно-малиновой чашки. – А правду говорят, будто к тебе звери сами за лечением приходят?

– Ну, как тебе сказать. – Я неопределённо повела плечом. – Некоторые приходят. Но не любые. Сам понимаешь, все звери разные, как впрочем и люди. Одни к нам ближе, другие дальше. Кто-то умнее, кто-то глупее, у кого-то сама природа уж больно от человеческой отлична, чтобы к людям приближаться. Вот вороны, например, птицы умные, быстро смекнули, какая от меня для них польза. Теперь приходят, если что не так – крыло, к примеру, переломано. Волки пару раз приходили, было дело. А вот, к примеру, медведь – никогда.

– Ну, оно и правильно, – отозвался Егорыч. – Чего медведя лечить-то? Разве только от медвежьей болезни?

– Только не перед моей избушкой, – покачала головой я.

– Ну а правда, что ему ещё? Спит себе в берлоге по несколько месяцев кряду, отдыхает, лапу сосёт. Бессонницей не страдает. Зверя крупнее его в наших лесах найти трудно. Кто ж его обидит?

– Человек, – ответила я, не задумываясь. – Человек – он такой, любого обидит. И того, кто крупней, и того, кто сильнее.

Егорыч немного покивал и повернулся к Даре.

– А ты, Дарина, стало быть здесь, искусству травницы обучаешься? Хорошее это дело, правильное. И никого не слушай, кто по-другому говорит. Только и могут, что злословить, языками молоть. А сами-то чуть что – сюда и бегут. Кто с ревматизмом, кого лихорадит, а у кого, извините, та самая медвежья болезнь.

– Ты умный человек, Егорыч, – отметила я. – Тебе бы не по лесу бегать, а в городе в университете работать.

– В каком таком университете? – Егорыч аж поперхнулся. – А здесь, в лесу, кто хозяйничать будет? Нас, лесников, и так нынче раз, два и обчёлся. Лес чистить как следует не успеваем. Ох, боюсь, ждут нас этим летом лесные пожары, а справляться-то как будем?

– Да, лето обещает быть жарким, – рассеянно кивнула я, а сама почувствовала внезапный прилив беспокойства.

– Ну, засиделся я, заворчался, а мне уж пора давно, – сказал Егорыч, вставая. – Спасибо тебе, хозяюшка, за чай!

Дара вспомнила, что и ей тоже пора домой к тётке, и вскоре я осталась одна – не считая, конечно, Мэгги, вновь уютно расположившейся у себя во дворике. Мне же было не до уюта. Отдёрнув занавеску, я выглянула в окно. Солнце медленно, но верно двигалось на запад; северо-западный ветер плавно раскачивал из стороны в сторону верхушки сосен. А у меня перед глазами по-прежнему стоял неожиданно привидевшийся образ – огромная огненная фигура, сгусток мощнейшей энергии, вырвавшийся свободу против всех законов и ожиданий.