Общество Должников

С того момента прошло, сколько… Сто лет с небольшим? И вот уже население Немоса на добрую четверть состоит из лонгатов. Мы плодимся не хуже фугов, но выживаемость куда выше. Кроме того, у нас сохранилась «История» и «Честь». Нам есть за что сражаться с другими отсталыми. Кто-то еще хранит фамильные доспехи и палаши. О, Леди. Впрочем, это редкость. Смысла многих ритуалов и слов, которые бормочут старики, даже значение фамильного герба мы давно не понимаем. Наша культурно-расовая идентичность, как говорит Хо Хо, сильно просела.

— Нам нужно выпить вместе, друг! Срочно! Прямо сейчас.

Сказал рыцарь Трюфаль и захрапел в луже собственной мочи

Честно говоря, я бы поступил точно так же, если б не хотел сохранить жалкое подобие жизни.

Нездоровая суеверность шевельнулась в груди. Встретить пьяницу с утра — плохая примета. Еще хуже, если он с тобой заговорит. А ведь так и вышло. Я решил не множить зло, и пошел к шахте лифта. Ее двери всегда были приветливо открыты на всех этажах. Конечно, вниз иногда падали дети, но никто не собирался закрывать такой быстрый, а главное безопасный, — по меркам тысячника, — путь вниз. А иногда и наверх.

Судите сами, на лестнице тебя в любой момент могут гопнуть потомки благородных донов, вооруженные стеклянными розами. Они же горлышки от бутылок. Это — во-первых. Во-вторых, каски постоянно устраивают облавы на парники и ядоварки, блокируя целые этажи. Их совершенно не интересует, что тебе нужно куда-то там пройти. Проще шмальнуть дураку в колено, раз уж он не понимает элементарной идеи о праве сильного. Ну и что тут поделать? Конечно, ты идешь в шахту, цепляешься за длинную проржавевшую лестницу, и, стараясь не думать о гравитации, ползешь вниз. Многие носят перчатки, чтобы ускорить спуск. Слегка расслабляешь хватку и мчишься вниз как маленький поезд по вертикальным рельсам.

Я чуть согнул ноги, спрыгнув на загаженный пол. Он повидал столько струй на своем веку, что воздуха как такого здесь не было. Был только запах. Не знаю, как объяснить. Представьте, что вы пытаетесь дышать в вакууме, который, почему-то, смердит дерьмом. Вы знаете, что это так, но не в силах вдохнуть, чтобы убедиться.

Отвратительно, но со временем привыкаешь.

Потом «вестибюль». Перрон, по-здешнему. Это полутемное пространство, где на разбитых стульях, старых бочках и грязном полу, кучкуются местные. Не просто так, разумеется: они набираются решительности выйти наружу, заранее утомленные предстоящим днем. Кто-то доливает горяченького в остывающую кровь: на работе руки не должны трястись. Кто-то рисует на капитальных колоннах унылые пенисы и графити-сигнатуры. Кружками сидят зевающие дети. Старушки всех разновидностей отсталых продают жаренные семена, домашнюю бражку, газетки и подозрительные леденцы. Детям эти леденцы очень нравятся. Вызывают легкую, детскую зависимость, но, в то же время, делают мелкого говнюка послушным. Родители часто подкидывают четвертинку номинала, чтобы дьяволята увереннее шли в рабочий лагерь, а не пытались сколотить банду или забеременеть просто от скуки.

Сласти потяжелее продают всем известные личности, занимающие разные участки Перрона. В их одежде много карманов, которые невозможно заметить просто так. Каски стреляют в этих ребят без предупреждения, потому что именно распространители делают работу ядоварок осмысленной. Работа опасная, но что поделать? Для работяг фарцовщики — ангелы забвения, которые обязаны рисковать всем ради остальных.

Употребление сластей в тысячниках это не «порок», как говорится в гуманитарных брошюрах аквитаников. Это образ жизни. Отсталым расам, сласти нужны вовсе не для того, чтобы картинно впасть в пучину саморазрушения. Работяге страшно даже подумать о мире, где реальность стоит за спиной, положив руку на его плечо. И рука эта, до самого локтя, воняет его же задницей. Громко, как сержант, реальность орет работяге в ухо, что слово «отдых» придумано не для него, резь он трипперная.

Ох, да, атмосферка тут стоит специфическая. Во всех смыслах. Дым дешевых сигарет с начинкой из старых носков, смешивается со смогом испаряющихся душ. Если присмотреться, можно увидеть, как человечность выходит из глаз нищеты тонкими струйками. Она скапливается под потолком, потому что эти души никогда не знали свободы, и понятия не имеют, что могу пролететь сквозь бетон. Так они и клубятся там, создавая странные рисунки. Словно морозные узоры на стекле.

А потом испаряются навсегда.

Множество отсталых, не успевших умереть от сластей, превращаются в высохших. Бездушных кукол, которые хотят только одного — есть. Даже не так. Поглощать. С прозрачным безразличием, они могут убить кого-то за кулек жаренных семян. На поздних стадиях их интересует сам хозяин кулька. Часто высохшего невозможно отличить от обычного уставшего работяги. Это можно сделать, опять же, по глазам: те становятся абсолютно неподвижными, оловянными. Однако, немногие заглядывают прохожим в глаза. А в случае с фугами это вообще ни о чем не говорит.

Бывает, что вся родственная стая из комнатушки № 123 высыхает одновременно. Какое-то время они жрут самых слабых братьев и сестер, а потом выходят в коридоры. Только тогда фугов удается отследить по четкому следу между неудачливым ужином и дверью в конурку. Стоит ли говорить, что высохших забивают насмерть сами жильцы, не дожидаясь помощи касок. Впрочем, каски один хрен игнорируют такие вызовы. Разве что речь пойдет о высыхании целого тысячника.

Не хочу говорить о том, как решаются такие проблемы.

Я прошел по правой стороне Перрона и оказался у неприметной, вечно-закрытой двери. Возле нее дежурил гарзонец по кличке Стояло. Он действительно любит постоять. Может сутками ошиваться на одном месте, лишь бы было что покурить и погрызть. Навалится широченной спиной и лузгает, лузгает, лузгает скорлупу, мечтательно глядя в потолок. Думаю, это какая-то медитативная практика.

Стояло охранял дверь. Точнее, не саму дверь, а кодовый замок. Панель с кнопками, надежно прикрученную к стене.

Замок вскладчину поставили те обыватели, у которых, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, оказались во владении самодвижущиеся повозки. Или «автомобили», как их называют аквитаники. Если оставить панель без присмотра, ее мгновенно расковыряют скучающие детишки. Сначала они будут нажимать на кнопочки, в надежде подобрать нужный код. Потом, когда кнопки западут и перестанут отзываться, они начнут выковыривать их складными ножиками. А затем примутся усердно жечь останки панели зажигалками, пока пластина не сплавится в одно уродливое пятно.

Люблю этих проказников.

Особенно когда они падают в шахту лифта.

— Даров, — сказал Стояло, когда я подошел вплотную. — Есть че, отсталый?

Я посмотрел на его черную грудь, сильно забитую белыми татуировками. Гарзонцы любят походить с голым торсом, особенно летом, когда температура почти так же высока, как на их родине. Им достаточно комфортно при тридцатиградусной жаре, хотя в тени уроженцы Гарзоны все еще покрываются цыпками от проклятой холодрыги.

Поймите правильно, я смотрел на его грудь не потому, что она мне нравилась в известном смысле. Хотя, не буду отрицать, корпус был выше всяких похвал, учитывая, как тяжело поддерживать форму без нормального питания. Дело в том, что Стояло, как и многие косил под палочника и носил боты на платформе. Это была распространенная мода. Чтобы увидеть его подбородок, мне приходило задирать голову.

— Привет, отсталый, — ответил я, осматривая панель. Вроде бы все в порядке. И когда Стояло успевает ходить в туалет? — Тебе, что, еще не платили?

— Платили, — честно признался гарзонец, скрежетнув зубищами. — Но я почти все спустил.

Что еще загадочнее, когда он успевает тратить деньги? А, главное, куда? Он ни разу не сладкоежка.

— Есть сигарета, — я предложил ему мятую пачку.

Стояло аккуратно, двумя когтями, подцепил фильтр и тут же сунул палочку между желтыми бивнями.

— Шпашибо отшталый.

Он прикурил от собственной зажигалки.

— А-ха.

Больше нам говорить, в общем-то, было не нужно. Не потому, что мы были лонгатом и гарзонцем, которых разделяла историческая вражда. Этот конфликт описывали только придания стариков, которые и сами-то ни в чем подобном не участвовали. Новое нападение на Лонгу было возможно, но пока сражения разыгрывалось только в умах. Короче, у меня просто не было времени завязать со Стоялом беседу. Сэт был непредсказуем.

Я пощелкал кнопками, набирая шестизначный пароль, и потянул за ручку. Дверь была тяжелой. Вела она в подвальные помещения, которые были нужны, чтобы все трубы и провода «были на виду». Помимо этого, здесь было достаточно места, чтобы оставить машину.

Изначально тысячники, по понятным причинам, не были предназначены для оборудования стоянок. Палочникам, под указкой которых строили почти все города Немоса, просто в голову не приходило, что у самых жалких рабов могут быть свои средства передвижения. Кроме ног и велосипедов, разумеется. Это не их стиль мышления. Однако в муравейниках попадались те, кто мог заработать достаточно денег, чтобы купить завалящую машинюшку с двадцатилетней историей за бампером. В свое время аквитаники почти за бесценок выкинули сотни тысяч повозок на рынок Немоса. Конечно, это не помешало местным перекупам сделать из рухляди — технического идола. Особенно, когда машины на горючке стали ломаться, а ремонтировать их брались только десятки доморощенных гениев.

Потом с этим стало попроще. Кто-то из палочников разобрался в двигателе внутреннего сгорания, и даже смог ограниченно повторить его устройство и создать собственную модель повозки. Но это, разумеется, были жалкие подобия оригинальных «автомобилей». Ездилки палочников называли репликами, и питались эти чудовища неочищенной горючкой. Именно из-за реплик над Новой Победой, да и над всеми крупными городами висел удушливый смог, усугубляющий жару…

Пол в подвале снова подтопило. Это было привычным делом, так что к месту стоянки вели давно проложенные деревянные мостки. В свете широких, тусклых ламп вилась мошка и комары. Квакали лягушки, выползшие из дырок в канализационных трубах. Шторм, змеи в последнее время совсем обленились.

Подвалы тысячников — это вообще место исхода для всяческой живности. Тут обживаются серые стайки крыс, дрожат от холода брошенные кошки и собаки, медленно ползают выросшие декоративные ящеры.

Фуги тоже встречаются, но их быстро вылавливают. Говорят, в последнее время их начали резать на котлеты. Многим не до конца ясно, можно ли считать это каннибализмом или нет.

Тьфу, мерзость какая.

Наши парковочные боксы сварены из ржавых листов самого разного происхождения. В том числе из останков других машинок. Выглядят они как цитадели каких-то диких гарзонских варлордов, но это только видимость. Распилить навесной замок сможет даже ребенок. Другое дело, что в машинах никогда нет горючки, так что вору придется толкать старуху по зловонной жиже до самого выхода. Оскальзываясь под смех лягушек. Конечно, горючку можно принести с собой, но надолго ли тебя хватит? Прорезать вход в технических воротах с улицы. Пройти до боксов по дерьму. Срезать замки на боксе. Срезать замок на баке. Залить горючку. Разбить стекло. Пролезть в салон. Вставить руль, — потому что баранки хозяева забирают вместе с горючкой. Взломать систему зажигания…